действительности. Даже в 1949 году мы обнаруживаем отголоски событий тех дней: 
советский посол в Праге Зорин заявил на одной встрече, где присутствовал также 
доктор Махотка, что чехи, вступив в переговоры с русскими и немцами и подписав 
соглашение с генералом Туссеном о беспрепятственном отводе немецких войск, 
"потеряли честь". В таких делах у Советского Союза особенно "долгая 
память"{541}. 
Пражская операция — всего лишь эпизод в истории РОА, но вместе с тем ее 
значение оказалось столь велико, что после войны несколько лет велись споры о 
смысле и мотивах участия власовцев в Пражском восстании. Соратники Власова, 
которым удалось уцелеть, постоянно подчеркивали, что не только сам Власов, но и 
политическое и военное руководство движением, КОНР и верховное командование в 
лице генерала Трухина выступали против вмешательства в чешские дела{542}. 
Участие в чешском восстании многие называют "пагубным, самоубийственным", 
поскольку, задержавшись на [197] несколько дней в Праге, 1-я дивизия РОА не 
успела вовремя добраться до американских позиций и попала в руки у Красной 
армии. Офицер РОА Свинцов даже возлагает вину на "Власова, его генералов и 
штаб" (имея в виду прежде всего генерал-майора Буняченко), которые завели РОА 
во "враждебную Чехословакию" на помощь "коварным и неблагодарным чехам" и тем 
самым дали возможность Красной армии уничтожить власовцев{543}. По мнению 
другого офицера, Кармазина, Пражская операция не только ускорила выдачу 
власовцев "их будущим убийцам и палачам"*, но и невольно сыграла роль в 
массовых расстрелах чехами беззащитных немецких военнопленных и немецкой части 
населения Праги. 
Все авторы подчеркивают, что участие в Пражском восстании на стороне чешских 
националистов ни в коей мере не означало изменений в антибольшевистской позиции 
солдат РОА. Бартошек, например, говоря о перестрелке между солдатами РОА и 
восставшими чехами-коммунистами 7 мая на вокзале Вршовице, высказывает 
предположение, что "власовские отряды проводят в жизнь обе части своего лозунга,
 борясь против "большевизма", против коммунистов в рядах восставших"{544}. Тот 
факт, что в последние дни войны армия, основанная на принципе антисоветизма, 
разорвав заключенный союз, обратила оружие против немцев, тоже противостоящих 
Красной армии, составляет второе возражение против Пражской операции и 
расценивается авторами как "трагическая и преступная ошибка"*. С этим моментом 
связаны кое-какие неясные предположения. Так, Державин считает, что солидаристы,
 сторонники НТС, внушили ведущим офицерам РОА ложную надежду, будто поддержка 
чехов обеспечит власовцам симпатии западных союзников. Алымов усматривает в 
пражском эпизоде отдаленные последствия усилий Зыкова вбить клин "между РОА и 
ее нелюбимым, но единственно возможным союзником — немецкой армией"*{545}. 
Державин говорит о "позорном ударе в спину союзника" и о "моральных 
последствиях этого неслыханного по низости поступка"* для репутации Русского 
освободительного движения{546}. Почти дословно повторяет это суждение член 
президиума КОНР профессор Богатырчук: "предательский удар"* в спину отступающих 
немцев{547}. 
Но хотя Пражская операция действительно началась с предательства немецких 
союзников и закончилась гибелью 1-й дивизии РОА, мы не можем ограничиться при 
ее оценке лишь негативными факторами. На фоне последних дней войны решение об 
участии в [198] Пражском восстании выглядит отчаянной попыткой спасти дивизию 
от гибели. Интересно отметить, что два очевидца событий с немецкой стороны 
проявили глубокое понимание причин и мотивов этого решения. Правда, 
представитель Главного управления СС при Власове доктор Крёгер не согласен с 
выдвигаемым многими русскими доводом, что отношение немцев к Освободительному 
движению в предыдущие годы не обязывало Буняченко соблюдать верность 
заключенному с ними союзу{548}. Такая аргументация, по мнению Крёгера, лишь 
подрывает репутацию русских, которые погибли "как офицеры и люди чести", это 
как бы признание их ненадежности и неумения сохранять верность каким-либо 
союзам: ведь именно так характеризует их генерал армии Штеменко, говоря о том, 
что никто не мог знать, когда и против кого обратят они оружие. Но Крёгер 
совершенно справедливо подчеркивает, что Буняченко и его солдаты были поистине 
"в отчаянном положении... худшем, чем положение немцев", и осуждать их 
отчаянные попытки спастись было бы "ханжеством". 
Об этом же говорит и Швеннингер, во время Пражской операции интернированный в 
штабе 1-й дивизии. Хотя дивизия в те дни воевала против немцев, к Швеннингеру 
относились с прежним дружелюбием и почтением. Разумеется, будучи немецким 
офицером, Швеннингер решительно высказался против участия в Пражском восстании, 
но по-человечески он понимал, что Буняченко решился на этот "отчаянный шаг.. не 
из-за слепой ненависти к Германии и немцам; им руководила страстная 
озабоченность судьбами вверенных ему солдат". После разъяснении подполковника 
Николаева Швеннингер даже какое-то время верил в успех задуманного Буняченко 
предприятия{549}. После войны Швеннингер заявил, что осуждать Буняченко, его 
людей и власовское движение как таковое на основе пражских событий было бы 
несправедливо. 
Вопрос об историческом значении Пражской операции следует рассматривать, исходя 
лишь из действительного вклада власовцев в Пражское восстание, независимо от 
верности русских союзу с немцами и успеха собственно плана Буняченко. Вступив в 
борьбу в критический момент, 1-я дивизия РОА сумела занять, за исключением 
нескольких островков немецкого сопротивления, всю западную часть Праги и 
обширный район на восточном берегу Влтавы до Страшнице. Сил РОА было 
недостаточно для того, чтобы занять весь город, но, разрезав город на две части,
 они помешали соединению немецких резервов с севера и юга. С. Ауски справедливо 
замечает, [199] что, если бы не 1-я дивизия РОА, немцам удалось бы 6 мая занять