(УПА), которая до сих пор представляла собой значительную силу в тылу у 
советской армии{440}. Подходящим местом для соединения армии казался сначала 
Инсбрук, так как оттуда можно было в любую минуту уйти через альпийский переход 
Бреннер на юг{441}. Власов думал также и о Зальцбурге, но потом он оставил 
мысль об объединении своих войск в районе "альпийского укрепления", предпочитая 
держаться подальше от эсэсовских "янычар", которые, как он предполагал, там 
находились. Во второй половине апреля, когда южная группа РОА (армейский штаб, 
офицерская школа, 2-я дивизия, запасная бригада и другие части) вышла в поход, 
[168] a обширные области Южной Германии уже были заняты американскими и 
французскими войсками, единственным местом для сосредоточения армии оставался 
лишь район между Будвайсом и Линцем, "богемские леса"{442}. Части РОА начали 
постепенно прибывать туда, но в это время северной группе (1-я дивизия) 
представилась возможность, не предусмотренная первоначальным планом, — 
присоединиться к национальному чешскому восстанию, которое как раз разгоралось 
в той области, куда вступили русские войска. Руководство 1-й дивизии далеко не 
сразу решилось на этот шаг, понимая, что чешское национальное восстание плохо 
организовано и плохо вооружено, а главное — внутри него нет политического 
единства{443}. Только коммунистические группировки, в которых находились 
сброшенные на парашютах советские агенты, четко представляли себе свои цели: 
они стремились не просто к национальному освобождению, но и к радикальным 
социальным переменам. Именно поэтому Буняченко весьма осторожно отнесся к 
попыткам сближения, предпринятым представителями местных партизан{444}. 
Начальник управления безопасности КОНР подполковник Тензоров, в конце апреля 
встретившийся в сопровождении группы вооруженных солдат РОА в местечке Лани с 
чешскими офицерами (которые на самом деле были переодетыми советскими агентами),
 немедленно отклонил все предложения о совместных действиях РОА и Красной армии.
 А командир полка 1-й дивизии отказался встретиться с офицером Красной армии, 
который находился у чешских партизан{445}. Точки соприкосновения могли 
возникнуть только после формирования в Праге 30 апреля национального чешского 
руководства восстанием — группы "Алекс" под командованием генерала Слунечко, 
опиравшейся в основном на соединения правительственных войск, жандармерии, 
полиции и т.п. и представлявшей собой военную единицу, родственную РОА. В это 
время была также организована военная группа "Бартош", взявшая на себя 
фактически военное командование восстанием. Командиром "Бартоша" был генерал 
Кутлвашр, а начальником штаба — подполковник Бюргер. Когда делегация этой 
группы появилась в Козоедах, где стояла 1-я дивизия (по-видимому, это случилось 
2 мая{446}), с предложением принять участие в предстоящем антинемецком 
восстании, многим показалось, что это выход из безнадежного положения. 
Подполковник Артемьев пишет: 
Поздним вечером в дивизию прибыла делегация чешских офицеров, 
отрекомендовавшихся представителями штаба восстания. [169] Делегаты заявили, 
что в Праге готовится восстание, которое нуждается в помощи и поддержке. 
Откладывать восстание нельзя, потому что немцы могут узнать о нем и тогда оно 
обречено на провал. Они надеются единственно на власовскую армию и 
безоговорочную поддержку "власовцев". "Чешский народ, — сказали они, — никогда 
не забудет, что вы помогли нам в трудный час"*. 
На совещании, созванном Буняченко, все командиры полков и прочие офицеры 
дивизии, в том числе и начальник штаба подполковник. Николаев, высказались за 
помощь восставшим и за союз с чехами. Исключение снова составил командир 1-го 
полка подполковник Архипов-Гордеев. Много лет спустя он писал полковнику 
Позднякову: "Еще раз напоминаю Вам, что я был против похода на Прагу и высказал 
это на военном совете незадолго до похода\'\'*{447}. 
Участие дивизии в чешском восстании, за которое однозначно высказался Буняченко,
 означало открытый разрыв с немцами и нарушение решения КОНР от 28 марта 1945 
года. Какую же позицию занял в этом вопросе Власов? Главнокомандующий, более 
всех в РОА ратовавший за союз с немцами, и на сей раз, похоже, не отступил от 
своей политической линии. Оберфюрер Крёгер, бывший последние полгода немецким 
представителем у Власова и его доверенным лицом, характеризует генерала как 
человека, "которому были отвратительны всякий обман и предательство", который 
обладал "прямым характером" и "упорно шел к цели, не прибегая к обходным 
маневрам или каким-либо интригам — словом, был настоящим солдатом" 11. Кроме 
того, важную роль, вероятно, сыграло тут и неверие Власова в успех Пражского 
восстания. 
Еще 16 апреля 1945 года Сергей Фрелих связался по поручению Власова с чешским 
генералом Клецандой на предмет выяснения возможностей союза с чешским 
национальным движением до прихода американских войск l{448}. Теоретически такая 
комбинация представлялась вполне реальной, поскольку (и это признает даже 
коммунистический чешский автор Бартошек) "как немецкие фашисты, так и державы 
антигитлеровской коалиции (США и Англия) и силы в Чехословакии, причислявшие 
себя якобы к антифашистскому фронту," — все хотели, чтобы Прагу заняли 
американцы{449}. Однако в начале мая подобные предположения потеряли всякий 
смысл{450}. Даже сам генерал Клецанда считал план бесперспективным. Зная 
психологию западных правительств, он не надеялся на их поддержку [170] и, кроме 
того, считал, что большая часть населения Чехословакии по крайней мере поначалу 
приветствовала бы советские войска как освободителей. Поэтому никаких 
возможностей для совместных действий с Власовым он не видел. 
Все это заставило Власова отказаться от мысли о временном союзе с чехами, и 
теперь он никак не мог согласиться с Буняченко, рисовавшим ему радужные 
перспективы: чешское национальное антикоммунистическое правительство 
предоставит дивизии политическое убежище и непременно добьется признания