Пусть тебя похоронят,
    А они добьются счастья,
    О котором ты мечтал.
      
      Но где же оно, это самое знамя, святое дело, за которое стоит отдать 
жизнь? Генрих Гиммлер прекрасно понимал, что в одиночку не «добьется счастья», 
поскольку не принадлежит к волевым людям. Постоянно его сознание разъедал 
скепсис, будущий всесильный рейхсфюрер СС не смог тогда увидеть в себе 
полноценную личность. В дневнике Гиммлер записывал все, что думал о себе самом. 
Поскольку он терял уверенность перед аудиторией, то много болтал лишнего, 
рассказывал дурацкие анекдоты. В дневнике за 29 января 1922 года можно 
прочитать: «Человек — что это за жалкое создание! Я говорун и трепач. У меня не 
хватает энергии. У меня ничего не получается. Все меня считают парнем, который 
работает, развлекаясь, которому все по плечу: Хайни?! — он справится с этим».
      Генрих настолько разуверился в себе, что помышлял об эмиграции из 
Германии. Он даже стал изучать русский язык, чтобы уехать куданибудь на Восток 
и заняться там крестьянским трудом. Или же представлял свое будущее в Перу, 
может быть в Турции. За период с 1919 по 1924 год мысли об эмиграции возникают 
в дневнике Гиммлера 14 раз!
      Позже этот нерешительный, суеверный человек вообще вообразил, что его 
преследует злой рок.
      «Нам, ландскнехтам, на роду написано оставаться одиночками, находиться 
вне закона», — жаловался он годы спустя своей жене.
      На что получил следующий ответ:
      «Перестань рисовать такое мрачное будущее! Оставь будущее в покое. Далее 
фрау Гиммлер выразилась еще яснее — Опять одно и то же: „год будет неудачным“! 
Ты что, стал звездочетом?.. всякое там „нами правит Марс“ и поэтому — сплошные 
несчастья… Прямо тебе говорю, оставь весь этот бред!».
      Справиться со своими мазохистскими сомнениями Гиммлер смог лишь тогда, 
когда на его горизонте появился человек, ставший для него полубогом.
      В декабре 1924 года из крепости Ландсберг был освобожден Адольф Гитлер. 
Он сразу приступил к восстановлению запрещенной и расколовшейся НСДАП. То, что 
Гиммлера смущало в лагере «народников», Гитлер смог устранить в течение года. 
27 февраля 1925 года ему удалось объединить в новой партии и подчинить себе все,
 что осталось от националсоциалистов и «народников» в Баварии. Через два 
месяца он образовал СС, разобрался с внутренней оппозицией в собственном лагере 
и, наконец, во второй половине 1926 года сформировал собственную партийную 
армию — СА.
      Своим инстинктом приспособленца Гиммлер почувствовал, что нашел наконец 
для себя нового идола. Уже в августе 1925 года он получил членскую карточку 
обновленной НСДАП и вскоре занял убого обставленную контору неподалеку от 
церкви Св. Мартина в Ландсхуте в качестве личного секретаря Грегора Штрассера с 
окладом в 120 рейхсмарок. Штрассер, руководивший тогда пропагандой в Нижней 
Баварии, возложил на своего подчиненного немало ответственных поручений. Так, 
Гиммлер должен был поддерживать постоянную связь с самыми отдаленными 
партячейками. В итоге для нацистов из баварской глубинки он и его мотоцикл 
стали олицетворением партийного руководства. Через некоторое время Гиммлер 
дослужился до должности управляющего делами гау64 Нижней Баварии.
      Позже многие историки утверждали, будто бы Гиммлер, подобно рейнскому 
оратору Иосифу Геббельсу, был искренним приверженцем идей Грегора Штрассера. На 
самом же деле, будущий рейхсфюрер СС никогда не был его духовным соратником и 
всегда ощущал себя лишь конторским служащим правления партии. Когда шеф 
перебрался в Берлин, где стал соперником Гитлера на севере Германии, Гиммлер, 
наоборот, плотнее придвинулся к фюреру. Летописцы до сих пор не могут точно 
указать дату первой личной встречи будущих вождей третьего рейха. Однако 
Гиммлер до конца своих дней так и не сможет преодолеть в себе чувство робости, 
постоянно возникавшее у него при общении с «величайшим мозгом всех времен и 
народов», как он называл Гитлера.
      Еще в годы работы в ландсхутском бюро Штрассера Гиммлер испытывал 
какоето поистине религиозное преклонение перед фюрером НСДАП. Ханс Эрхард, 
друг Генриха, рассказывал английскому писателю Вилли Фришауэру, что Гиммлер 
нередко вполголоса разговаривал с портретом Гитлера, висевшим на стене его 
конторы. Даже при телефонных разговорах с фюрером Гиммлер вытягивался по стойке 
«смирно» и щелкал каблуками.
      "Уже во время войны, — вспоминал личный врач рейхсфюрера СС др Феликс 
Керстен, — мне както пришлось ответить на телефонный звонок, адресованный 
Гиммлеру. После беседы рейхсфюрер СС еле сдерживая распирающие его чувства, 
торжественно промолвил:
      — Господин Керстен, вам известно, с кем вы только что говорили? Вы 
слышали голос ФЮРЕРА! Какое счастье! Напишите сейчас же об этом вашей супруге! 
Я представляю себе, как она обрадуется, что вам выпал такой исключительный 
шанс…"
      Дни «совместной борьбы» рядом с Гитлером Гиммлер всегда воспринимал как 
«величайшие мгновения» своей карьеры. «Это было великолепное время, — 
взволнованно вспоминал он уже в 1945 году. — Мы, бойцы движения, постоянно 
находились в смертельной опасности. Но страха не испытывали. Адольф Гитлер 
сплотил нас и повел за собой. Эти годы навсегда останутся самыми лучшими в моей 
жизни».
      И вновь «во имя фюрера» без устали носился по сельским дорогам Гиммлер, 
охваченный непомерным тщеславием и нестерпимыми болями в желудке, доводящими