летом 1942 года нащупывать пути установления контактов с западными союзниками 
для достижения сепаратного мира, не исключая и устранения Гитлера. У Гиммлера к 
этому времени появилась заманчивая мысль, не является ли именно он тем 
человеком, который при ухудшении военного положения вместо Гитлера приведет 
Германию и остальные воющие страны к миру. Правда, он попытался отделаться от 
этой мысли, сказав сам себе, что не изменит величайшему уму всех времен и 
народов. Но соблазнительная мысль возвращалась снова и снова. Еще в мае 1941 
года швейцарец Буркхардт рассказывал жене фон Хасселя, что у него побывал 
доверенный человек Гиммлера и задал ему вопрос: «Готова ли Англия вести 
переговоры о мире с Гиммлером вместо Гитлера». А министр иностранных дел Италии 
граф Чиано записал 9 апреля 1942 года в своем дневнике: «Гиммлер, бывший ранее 
экстремистом, держит ныне руку на пульсе народа и желает компромиссного мира».
      Представителям нынешнего поколения кажется странным и нереальным, что шеф 
СС, на совести которого были самые тяжкие преступления века, полагал на полном 
серьезе, что именно с ним будут вестись переговоры о мире. Современники же 
воспринимали это иначе: видя в его руках силу, союзники были бы готовы вести 
переговоры как раз с ним. Некоторые государственные деятели в тайне 
аргументировали такое положение вещей, подобно генеральному директору 
министерства иностранных дел Испании Хосе Марии Дуссинаге, который относил 
Гиммлера «к числу тех, кто искал мира с союзниками, чтобы не допустить 
советскорусского вторжения в Европу. При этом все исходили из необходимости 
ликвидации Гитлера и его ближайшего окружения, что мог осуществить только 
Гиммлер. Таким образом, именно в его руках находился ключ, которым можно было 
открыть дверь для мирных переговоров».
      И все же Гиммлер не решался на разрыв с Гитлером, хотя с лета 1942 года у 
него уже было оружие, с помощью которого он мог в случае необходимости 
устранить диктатора. Из истории болезни на 26 страницах следовало, что Гитлер 
страдает последствиями заболевания сифилисом и ему угрожает прогрессивный 
паралич. Гиммлер задал тогда своему лечащему врачу Керстену вопрос: «Доктор, 
скажите мне, наконец, можно ли считать фюрера душевнобольным?»
      Керстен ответил ему кратко: «Место Адольфа Гитлера не в штабквартире, а 
в нервнопсихической лечебнице».
      Гиммлер тем не менее так и не мог прийти к окончательному решению, 
сказав: «Будучи рейхсфюрером СС, на пряжке ремня которого написано: „Моя честь 
означает верность“, я не могу выступать против фюрера».
      Шелленберг подобных угрызений совести не испытывал. Он начал проведение 
операции, шедшей по многим каналам и преследующей две цели: начать переговоры с 
американской стороной и сбросить Риббентропа. Бригадефюрер СС использовал при 
этом целый ряд импозантных личностей. Коррумпированного помощника 
статссекретаря Мартина Лютера Шелленберг вовлек в борьбу против Риббентропа. 
Сопротивленца Лангбена послал в нейтральные страны для установления контактов с 
союзниками. Через оберфюрера СС Фрица Кранефуса, секретаря «кружка друзей 
рейхсфюрера СС», вышел на международные связи деловых людей, членов этого 
кружка. Не погнушался он и советами представителя европейской аристократической 
верхушки, который проходил в его списках доверенных лиц под номером 144/7957, — 
принца Макса Эгона ГоэнлоэЛангенбурга.
      Принц, 1897 года рождения, лейтенант в отставке, женатый на испанской 
маркизе де Белвис де Навас, живший уже долгое время в Испании, поддерживал 
тесные связи с СД, движимый имущественной политикой своего дома, имевшего 
крупные земельные владения в Судетской области. Именно изза соображений 
обеспечения своих прав на эти земли принц в 1938 году во время Судетского 
кризиса поддержал Гитлера и предложил СД свои дипломатические способности и 
довольно широкие связи. В начавшейся затем войне он использовал шанс «мирного 
сосуществования» с нацистами.
      Но не только имущественные соображения объясняли ту роль, которую принц 
играл в операции Шелленберга. В его душе жили еще определенные представления о 
классической дипломатии и роли высшей аристократии в истории Европы. Ведь в XIX 
веке из династии Гоэнлоэ произошли немецкий рейхсканцлер, французский маршал, 
кардинал римскокатолической церкви, фельдмаршал австровенгерской монархии, 
несколько прусских и баденских генералов, а также вюртембергских маршалов и 
генераладъютантов кайзера и даже русский царь. Вместе с тем Макс Гоэнлоэ верил 
в старый европейский принцип разделения сил, в связи с чем использовал высших 
националсоциалистских функционеров, чтобы научить властителей третьего рейха 
некоторым премудростям.
      «Начиная свою операцию (приведшую к началу Второй мировой войны) Германия 
исходила из неверных предпосылок, в связи с чем просчиталась, — писал принц в 
своем меморандуме в сентябре 1939 года, врученном Герману Герингу. — Она не 
учла, что Англия и Франция вступятся за Польшу, ведь речь шла не только о 
Польше, а о совершенно ином — о сохранении и обеспечении мира и покоя в Европе. 
Поэтому необходимо, хотя это и может показаться запоздавшим мероприятием, иметь 
в виду следующее: восстановление доверия и гарантии соблюдения договоров, 
разоружение при взаимном контроле, возможно, и предоставление независимости 
Чехии, как уже демилитаризованному государству… Рузвельт может еще быть 
посредником в этих вопросах, но очень скоро будет уже поздно».
      Совместно с оберфюрером СС Хёном принц рассылал памятные записки 
влиятельным лицам в государстве, призывая их выступить с мирными инициативами. 
Некоторые из меморандумов по подсказке посла Хевеля, старого нациста, 
возглавлявшего один из отделов министерства иностранных дел в период прихода 
Гитлера к власти, были перепечатаны на специальной пишущей машинке и 
представлены диктатору. Результатом, однако, было запрещение «пораженческой