Партийные функционеры, проводя превентивные меры против СД, пытались 
вскрыть и парализовать агентурную сеть службы безопасности. Руководитель 
данцигской районной партийной организации Кампе на совещании местных партийных 
деятелей задал с трибуны вопрос: «Кто из вас является так называемым доверенным 
лицом СД?»
      Когда один из них (это был некто Поле из городка Прауста) видимо, не видя 
в этом ничего предосудительного, подтвердил это, Кампе обрушился на него, 
сравнивая доверенных лиц со шпионами, не имеющими ни родины, ни совести. Из 
зала послышались крики: «Шпион!», «Это — методы Чека!» и тому подобные. Ктото 
из присутствовавших позже заявил: «Должен отметить, что был очень удивлен, видя 
ту ненависть, которая проявилась со стороны партийных лидеров по отношению к 
СС».
      Возмущенные аппаратчики ставили перед информаторами СД ультиматум: быть 
либо с НСДАП, либо с СС. Кампе, в частности, наставлял Поле, что нельзя 
одновременно подчиняться гауляйтеру и «господину Гиммлеру». Руководство СА 
запретило любое сотрудничество с СД. Так, шарфюрер СА Герман Шпрингер, 
являвшийся заместителем квартального представителя СД, получил из своего полка 
уведомление, в котором говорилось: «В соответствии с приказом начальника группы 
СА „Висла“ штурмовики не должны находиться на службе СД. В течение восьми дней 
вы обязаны представить письменное объяснение и клятвенное заверение, что вышли 
из СД. В противном случае вы будете уволены из СА».
      Аппаратчики стремились изобразить доверенных лиц СД как доносчиков, 
врагов партии и их обезвредить. Тот же Кампе устроил партийный суд над Куртом 
Элертом — консультантом СД, обвинив его в противоправных действиях, 
несовместимых с членством в НСДАП.
      Целый ряд партийных функционеров объявили СД самый настоящий бойкот. 
Гауляйтер Вильгельм Кубе, генеральный комиссар Белоруссии, запретил всем своим 
сотрудникам общение с представителями службы безопасности: никто из них не имел 
права посещения административных помещений СД, а служебные вопросы надлежало 
решать только в здании рейхскомиссариата, имея предварительно разрешение самого 
гауляйтера.
      Даже Борман сделал 2 февраля 1943 года предупреждение Гиммлеру: «Недавно 
я уже обращал ваше внимание, что у многих гауляйтеров сложилось впечатление, 
будто бы СД видит свою главную задачу в наблюдении за политическим руководством 
и слежкой за работой партии. Мне представляется необходимым, чтобы вы в 
ближайшее же время направили всем гауляйтерам циркулярное письмо с объяснением 
истинного положения дел».
      Поскольку шум, поднимаемый партийными функционерами, становился все 
громче, Гиммлер был вынужден уступить. 18 марта 1943 года он направил Борману 
письмо, в котором заверил того, что «СД имеет строжайший приказ не заниматься 
внутрипартийными делами». Борман был удовлетворен, зная, что Гиммлер не 
оченьто и любил Олендорфа.
      «Честно говоря, я не перевариваю Олендорфа, — признался Гиммлер своему 
лечащему врачу Керстену. — Это — человек, не понимающий юмора, считающий, что 
знает все лучше других, и видящий в себе рыцаря, охраняющего святой Грааль, 
имея партийный значок в золоте и невысокий порядковый номер члена партии».
      Вне всякого сомнения, изза Олендорфа Гиммлер не стал ввязываться в споры 
с партией. Поэтому он ограничивал сферу деятельности СД, отдавая одно 
распоряжение за другим.
      «Сообщения из рейха», посылаемые Гиммлеру, часто возвращались Олендорфу в 
разорванном виде с угрозой арестовать его и разогнать все его управление, если 
он будет продолжать совать свой нос в партийные дела. Гитлеру рейхсфюрер эти 
«сообщения» не посылал, говоря: «Они обычно столь пессимистичны, что могут 
отрицательно повлиять на настроение фюрера и снизят его работоспособность».
      «А если они соответствуют действительности?» — спросил Керстен.
      «Это все равно, — отреагировал Гиммлер. — Я должен избавить фюрера от 
мелких негативных факторов, хотя коечто и представляется важным».
      Но Олендорф не спешил исполнять приказы рейхсфюрера, и его сотрудники 
продолжали вести наблюдение за партийными аппаратчиками. Тогда Геббельс решил 
привести в движение лавину, которая с помощью Бормана должна была похоронить 
Олендорфа. Он потребовал запретить «сообщения» или, по крайней мере, 
представлять их в министерство пропаганды для подготовки объединенной 
информации.
      К тому же министр пропаганды запретил распространение «сообщений» в 
отделах своего министерства, хотя они подчас и отражали истинное настроение 
населения.
      12 мая 1943 года Геббельс записал в своем дневнике: «Рейхсфюрер СС 
проявил готовность прекратить сбор информации службой безопасности, так как она 
носит пораженческий характер».
      Когда в августе 1943 года Гиммлер был назначен рейхсминистром внутренних 
дел, отношения его с шефом партийной канцелярии Борманом резко обострились, и 
между СС и партией возникла конфронтация.
      Борман присоединился к кругу противников СД и потребовал неукоснительного 
выполнения партийных распоряжений, которые гласили: оценка внутрипартийных дел 
и дача характеристик на государственных чиновников относятся исключительно к 
сфере деятельности партии.
      Противники службы безопасности шаг за шагом ограничивали активность 
аппарата Олендорфа. Летом 1943 года число лиц, получавших «сведения», было 
значительно сокращено, а через год они были вообще запрещены. Одновременно 
Борман запретил всем функционерам НСДАП сотрудничать с СД даже на общественных