так и остался загадкой для историков.
      Друзья Олендорфа попытались даже изобразить его впоследствии как некоего 
сопротивленца, глашатая «позитивной оппозиции», как выразился Юстус Байер, один 
из районных партийных деятелей. Но они умолчали о том, что эта оппозиция не 
была добровольной, так как бригадефюрер СС Олендорф оказался скорее жертвой 
автоматизма, самим же им придуманного. Его идея заключалась в регистрации без 
всяких прикрас мыслей и поступков немцев, о чем он затем докладывал дватри 
раза в неделю в так называемых «сообщениях из рейха» высшему руководству. 
Естественно, что такая важная политическая область жизни народа, как партия и 
ее деятельность, не обходилась молчанием.
      Сотрудники Олендорфа протоколировали факты мании величия и заносчивости 
партийных бонз, недостатки партийной пропаганды, хозяйственные упущения в 
районах и округах. Так что у Олендорфа даже появилось опасение, что донесения 
его ведомства могли создать у руководства мнение: «партия представляет собой 
нечто негативное и вредное и фюреру вместе с рейхсфюрером СС необходимо принять 
жесткие меры по искоренению в ней бюрократизма». В своих распоряжениях он 
указывал поэтому на необходимость укрепления власти националсоциализма, говоря,
 что «правовая действительность должна обязательно увязываться с основными 
политическими и мировоззренческими положениями националсоциализма».
      В отношении принципов свободы человека мысли его нисколько не отличались 
от манипуляторов правами типа Роланда Фрайслера, обозвавшего попытавшегося 
выступить с критикой полицейского режима Ханса Франка «сообщником британских 
плутократов». В своем докладе в октябре 1942 года Олендорф блестяще доказал, 
что бесправие — есть высшее проявление права, поскольку, мол, направлено не на 
обеспечение прав каждого человека в отдельности, а на безопасность всего 
общества. Правовое обеспечение, по его мнению, равнозначно понятию безопасности 
рейха, и если в результате деятельности слабого в мировоззренческом плане 
судейского корпуса возникнут какиелибо угрозы, полиция должна внести свои 
коррекции и подправить слишком слабые приговоры. Да и само понятие правового 
обеспечения Олендорф считал «банальным».
      Видя недостатки, глупости и порочность в партии, идеальная картина 
националсоциализма у ортодокса Олендорфа стала, однако, постепенно тускнеть. 
Каждый новый доклад подчиненных углублял в нем уверенность, что партия больна 
раком, метастазы которого скоро проникнут в здоровые органы режима. По поводу 
его подавленного настроения Гиммлер сказал: «Повидимому, у него больна печень 
или желчный пузырь. Его доклады становятся все мрачнее, и он смотрит на мир 
столь пессимистично, что за этим наверняка скрывается какаято болезнь, 
сказывающаяся на его психике».
      До шефа СС не доходило, что интеллектуал Олендорф страдал от того, что 
ежедневно читал в докладах своей службы, из которых следовало: симпатии 
населения в отношении партии и режима падают с каждым днем.
      Вот каковым было, например, донесение из Бюнде от 13 мая 1941 года: "Ни 
одно событие не вызывало до сих пор такой реакции, как известие о том, что 
заместитель фюрера Гесс улетел в Англию. Распространяются самые невероятные 
слухи, и люди не верят в его умопомешательство. Отмечены разговоры о моральном 
поражении… новом разрыве между «старыми бойцами…»
      А 24 июня 1941 года из Миндена пришло сообщение: «Событие прошедшего 
воскресенья — начало войны с Россией — подействовало почти на всех ошеломляюще. 
Даже и то, что фюрер испросил благословение Бога на ведение этой войны, не 
окрасило настроение населения в розовые тона».
      Чем ожесточеннее становились боевые действия, тем пессимистичнее звучали 
донесения. И все большей критике подвергалась пропагандистская деятельность 
партии и Иосифа Геббельса. В донесении из Эрфурта от 12 января 1942 года 
говорилось: «Пропаганда, развернутая прессой в последнюю неделю, производит на 
население угнетающее впечатление. Ни заголовки, в особенности в газете 
„Тюрингер гауцайтунг“, ни комментарии к отдельным сообщениям не носят 
серьезного характера, а предлагающиеся выводы настолько утрированы, что газета 
вообще не принимается уже всерьез».
      В очередном донесении Олендорф вычитал: «Статья доктора Геббельса в 
„Рейхе“ от 11. 01. 1942 года не нашла у населения восторженного восприятия. 
Если он утверждает, что место Черчилля на сцене в варьете, а не в правительстве 
огромной империи, то это ведет к недооценке противника. Доктору Геббельсу, как 
руководителю немецкой пропаганды, пора прекратить произносить подобные 
глупости».
      По поводу другой статьи Геббельса из Эрфурта доложили: «Это слова, 
которые могли бы быть восприняты из уст какогонибудь квартального партийного 
деятеля, но не рейхсминистра пропаганды».
      Партийному руководству очень скоро стало известно о «сообщениях из рейха» 
Олендорфа, которые вызвали переполох у аппаратчиков. Против системы сбора 
информации службой безопасности поднялась целая волна протестов. Партийные 
функционеры жаловались Мартину Борману и упрекали рейхсфюрера СС, что СД 
переходит установленные границы. Дело стало принимать такой оборот, будто бы в 
СД засели вражеские агенты. Польский генералгубернатор Ханс Франк заявил, что 
«эти донесения — не более как измышления шпиков самого гнусного порядка». 
Гауляйтер Альберт Флориан написал в партийную канцелярию 30 ноября 1942 года: 
«Мои предположения, что СД сует свой нос в партийные дела.., к сожалению, 
подтвердились. Исходя из целей самозащиты… я прикажу всем своим сотрудникам не 
выполнять просьб и обращений СД без моего личного разрешения».
      «Я запрещаю вынюхивание любого рода сведений со стороны СД, — сообщал 
гауляйтер Карл Вайнрих, — Мы ведь не в России, где все подвержены слежке ГПУ».