заниматься ликвидацией евреев вдали от родного очага, в длительном отрыве от 
семьи.
      Гиммлер хорошо понимал обывательские души своих подчиненных и старался 
при малейшей возможности поднять их моральный дух, и постоянно твердил о 
необходимости спасения немецкого народа и нордической расы.
      «Многие из вас знают, — обратился он однажды к членам оперативных групп и 
команд, — что значит видеть перед собою 100, а то 500 и даже 1000 трупов. 
Пройти сквозь это и остаться, за исключением обычных человеческих слабостей, 
порядочными людьми — много значит и делает нас закаленными и твердыми. Это — 
еще ненаписанная страница славы в нашей истории».
      Фантазия его была неистощима. Чтобы снять с массовых убийств характер 
преступления, на одном из совещаний с рейхсгауляйтерами он произнес целую речь, 
пронизанную чувством самооправдания и самоуспокоения.
      Даже в беседах с ближайшими сотрудниками он приуменьшал размеры и размах 
уничтожения евреев, используя любые аргументы, чтобы утопить в пустословии весь 
ужас расправы с ними. В то же время Гиммлер чувствовал внутреннюю 
изолированность, наблюдая за тем, с каким отвращением смотрит на его действия 
окружающий мир. К нему ежедневно обращались самые различные лица, пытающиеся 
спасти евреев.
      В одном из своих обращений к гауляйтерам Гиммлер сказал: «Подумайте о том,
 что многие люди, в том числе и члены партии, обращаются ко мне или в 
соответствующие органы, отмечая, что хотя, вообщето, евреи и большие свиньи, 
но стоит помиловать такогото, наиболее порядочного из них. Осмелюсь утверждать,
 что, исходя из числа таких обращений и просьб, в Германии гораздо больше 
приличных евреев, чем все, вместе взятые».
      Пытаясь выйти из этой изоляции, он уверял самого себя и своих карателей, 
что все они — некий инструмент тысячелетней миссии, орудие осуществления дела, 
которое взорвет представления человечества о мире. "Нельзя рассматривать вещи, 
исходя из позиции маленького "я", — говорил он, — необходимо судить обо всем с 
учетом общегерманских интересов и требований. А это связано иногда и о 
самопожертвованием".
      Не уставая подбадривать карателей, выполнявших «тяжелую работу», Гиммлер 
заявлял: «Могу сказать вам, что простой немец испытывает страх и отвращение при 
виде всего этого. Но в томто и дело, что, отказываясь от своей миссии, мы не 
были бы немцами, а тем более германцами. Это необходимо, хотя и ужасно».
      Оперативные группы он посещал и лично. В Минске наблюдал за расстрелом 
200 евреев, испытав при этом шоковое состояние.
      Обергруппенфюрер СС Карл Вольф, начальник штаба СС, с трудом удержал его 
на ногах, сказав сопровождавшим их лицам: «Пусть посмотрит, на что воодушевляет 
этих людей». Придя в себя, Гиммлер произнес патетическую речь о необходимости 
держаться до конца. «Присутствующие, по всей видимости, заметили, что мне было 
противно видеть эту кровавую баню, — говорил он, — но каждый должен выполнять 
свой долг, как бы тяжело при этом ни было».
      А командиру оперативной группы Нёбе он указал на необходимость изыскать 
новые методы умерщвления. Так возникла мысль о создании газовых автомашин.
      Командиры оперативных групп не слишкомто надеялись на убедительность 
выступлений Гиммлера, опасаясь за состояние дисциплины в своих подразделениях и 
проявлений садизма. В соответствующих инструкциях поэтому говорилось о 
необходимости проведения экзекуций в сжатые сроки, чтобы палачи не успели 
прийти в себя.
      Олендорф распорядился, чтобы ни один из его подчиненных даже не подходил 
в одиночку к своим жертвам. Экзекуции должны были проводиться только по 
приказам начальства и коллективно, чтобы исключить у карателей чувство личной 
вины. Он запретил и одиночную стрельбу, дабы не вызвать беспорядочную расправу, 
«Заботы» эти не имели, естественно, ничего общего с гуманностью. С большой 
неохотой Олендорф использовал впоследствии газовые машины, чтобы не вызывать у 
своих солдат дополнительных психологических эмоций: ведь трупы в них 
оказывались в дерьме, с искаженными лицами и в неестественных позах.
      Командир оперативной группы С Отто Раш каждого из карателей повязывал 
коллективной ответственностью за убийства. Пролитая кровь должна была стать 
средством, которое сплачивало бы их. Поэтому у него на казнях постоянно 
присутствовал весь состав подразделений.
      Не был обойден ни один психологический трюк, чтобы облегчить палачам их 
работу. Взять хотя бы языковую терминологию: слово «убийство» не употреблялось. 
Его заменяли такие выражения, как «особая акция», «особое обращение», 
«исключение», «чистка», «переселение» и «приведение в исполнение». Пропаганда 
постоянно талдычила, что евреи — не люди. Их называли не иначе как 
«вредителями» или «паразитами».
      Американский историк Рауль Хильберг, внимательно проанализировавший 
деятельность оперативных групп, отмечал, что существенной частью операций но 
уничтожению людей было «психологическое обоснование и оправдание» этой 
деятельности. Будто бы это вызывалось необходимостью не допустить возникновения 
эпидемий и воспрепятствовать сотрудничеству евреев с противником. В Прибалтике 
евреев ликвидировали за «нападки» на вермахт, в НовоУкраинке — за «некоторые 
перегибы и крайности», в Киеве — «за поджоги», в других местах — за 
«оппозиционный дух».
      «В России, — оправдывался Гиммлер в 1942 году в своем послании 
итальянскому диктатору Бенито Муссолини, — нам приходилось расстреливать 
значительное число евреев — как мужчин, так и женщин. Не только женщины, но и 
подростки были там информаторами и связниками партизан… К тому же евреи повсюду