Ладожское озеро летом, а зимой русские проложили железнодорожную линию по льду 
и способны были снабжать город с севера». Мои аргументы не могут его 
переубедить.
   Через две недели я уже могу вставать на короткое время и наслаждаться свежим 
воздухом. Во время воздушных налетов я нахожусь на крыше бетонной башни Цоо, 
где установлены зенитные орудия и вижу снизу то, что, вероятно, столь неприятно 
находящимся в воздухе. Я не скучаю, Фридолин приносит мне бумаги, которые 
требуют моей подписи, иногда его сопровождают мои коллеги. Фельдмаршал Грейм, 
Скорцени или Ханна Рейч заглядывают поболтать со мной часок, какие-то события 
всегда происходят, меня мучает только то, что я нахожусь в стороне от них. 
Когда я попал в бункер Цоо, я «клятвенно» пообещал, что встану на ноги не 
позднее чем через шесть недель и буду летать. Доктора знают, что их запреты 
бесполезны и могут только рассердить меня. В начале марта я выхожу гулять на 
свежий воздух в первый раз – на костылях.
   Во время моего выздоровления меня приглашает к себе домой одна из медсестер, 
и вот я, – гость министра иностранных дел. Настоящий солдат редко становится 
хорошим дипломатом и эта встреча с фон Риббентропом весьма интригует. Это 
возможность для бесед, которые проливают свет на другую сторону войны, которая 
ведется без применения оружия. Он хочет знать мое мнение о силах, 
противостоящих друг другу на восточном фронте и о нашем военном потенциале в 
данный момент. Я говорю ему, что мы, на фронте, надеемся, что он делает что-то 
по дипломатическим каналам для ослабления той мертвой хватки, с которой 
сцепились обе стороны.
   "Разве нельзя продемонстрировать западным державам, что большевизм их самый 
большой враг и после окончательной победы над Германией он будет представлять 
для них ту же угрозу, что и для нас, и что одни они не смогут он него 
избавиться? "
   Он воспринимает мои замечания как мягкий личный упрек. Без сомнения, я 
только повторяю то, что ему уже приходилось выслушивать много раз от других. Он 
тут же объясняет мне, что он уже предпринимал ряд попыток, которые закончились 
неудачей, потому что каждый раз новое отступление на одном или на другом 
участке фронта вскоре после того, как он начинал переговоры, побуждало врага 
продолжать войну и покинуть стол переговоров. Он упоминает эти случаи и говорит 
с укором, что договоры, которые он заключил перед войной, среди других – с 
Англией и Россией, были немалым достижением, если не триумфом. Но никто больше 
о них не вспоминает, сегодня люди видят только негативные аспекты, 
ответственность за которые он не несет. Естественно, даже сейчас переговоры 
продолжают идти, но в ситуации, такой, какая она есть, шансы на успех, на 
который он все еще надеется, выглядят проблематичными. Этот взгляд за 
дипломатические кулисы удовлетворяет мое любопытство и я не горю желанием 
узнать что-то еще.
 
***
 
   В середине марта, в весеннем солнечном сиянии я совершаю первую прогулку по 
зоопарку в сопровождении медсестры и во время первой же экскурсии со мной 
случается небольшое происшествие. Мы, как и многие другие, очарованы обезьянами 
в клетке. Меня занимает особенно большая обезьяна, лениво сидящая с совершенно 
безразличным видом на суку, с которого свисает ее длинный хвост. Конечно, я не 
могу не сделать того, чего не следовало бы, и просовываю свой костыль через 
прутья с намерением пощекотать ей хвост. Не успел я коснуться хвоста, как 
обезьяна внезапно хватается за мои костыли и пытается со всей силы втащить меня 
в клетку. Я подскакиваю на одной ноге к самим прутьям, но, конечно же, зверь не 
сможет протащить меня сквозь них. Сестра Эдельгарда хватается за меня и мы 
вместе тянем костыли к себе. Человек против обезьяны! Ее лапы начинают 
скользить по гладкой поверхности костыля и доходят до резинового колпачка на 
самом конце, который не дает костылям глубоко втыкаться в землю или 
соскользнуть при ходьбе. Резиновый колпачок возбуждает ее любопытство, обезьяна 
обнюхивает его, стаскивает с костыля и глотает с широкой ухмылкой. В тот же 
самый момент я могу вытащить костыль из клетки и по крайней мере, частично 
одерживаю победу в этом поединке. Через несколько секунд раздается вой сирен, 
предупреждающих о воздушном налете. Быстрая ходьба по песчаным дорожкам Цоо 
заставляет меня вспотеть, потому что без резиновых колпачков костыли глубоко 
утопают в песке. Все вокруг торопятся и суетятся, я вряд ли могу 
воспользоваться их помощью и продолжаю ковыляю, сильно хромая. Это медленная 
работа. Мы едва успеваем добраться до бункера, как начинают падать первые бомбы.

   Приближается Пасха. Я хочу вернуться в часть до ее наступления. Мой полк 
сейчас базируется в районе Гроссенхайма в Саксонии, первая эскадрилья вновь 
перелетела из Венгрии в район Вены и по-прежнему остается на юго-восточном 
фронте. Гадерман находится в Брансуике, все то время, пока меня нет, так что в 
это время он может заниматься лечением больных. Я звоню ему чтобы сказать, что 
я приказал Ю-87 забрать меня в Темпельхофе в конце недели и намереваюсь 
вернуться в часть. Поскольку незадолго до этого Гадерман говорил с моим лечащим 
врачом, он не может до конца в это поверить. Кроме того, он сам болеет. Я не 
встречусь с ним больше во время войны, на тех последних операциях, которые 
сейчас должны начаться.
   Место моего бортстрелка занимает лейтенант Ниерман, у которого нет 
недостатка в боевом опыте и который носит Рыцарский крест.
   Повинуясь приказу доложить фюреру перед отъездом, я прощаюсь с ним в бункере.