бриллианты сверкать всеми цветами радуги. Он смотрит на меня с печалью, затем 
выражение его лица меняется и он говорит: «Хорошо, продолжайте летать», и 
улыбается.
   В этот момент мое сердце охватывает теплая волна радости и я счастлив. 
Впоследствии фон Белов говорит мне, что и его и генералов чуть было нее хватил 
удар, когда я ставил свои условия, он уверяет меня, что молния, проскользнувшая 
по лицу фюрера, не всегда превращается в улыбку. Все меня поздравляют, 
главнокомандующий Люфтваффе – с особой сердечностью, он сильно щипает мою руку 
просто от удовольствия. Поздравления адмирала Деница более умеренные, поскольку 
он добавляет немного раздражительно:
   «Я рассматриваю вашу просьбу продолжать полеты, обращенную к фюреру, как не 
соответствующую долгу солдата. У меня много хороших капитанов подводных лодок, 
но рано или поздно им всем пришлось подчиниться приказам».
   Хорошо, что он не мой главнокомандующий!
   Фюрер ведет меня к столу с картами и говорит мне, что на совещании только 
что обсуждалась ситуация в районе Будапешта, я же только что прибыл оттуда, не 
правда ли? Он перечисляет доложенные ему причины не вполне удовлетворительного 
хода операции, которая до сих пор не привела к созданию коридора для связи с 
осажденным городом. Я делаю умозаключение, что в качестве объяснения назывались 
погодные, транспортные и другие трудности, но ни разу не упоминались ошибки, 
свидетелями которых мы были сами, находясь в воздухе: разделение бронетанковых 
дивизий и выбор неподходящей местности для атаки танков и пехоты. Я докладываю 
о своем мнении, основанном на долгом опыте войны на восточном фронте и на том 
факте, что во время этой операции я летал в этом секторе по 8 часов ежедневно, 
в основном на малой высоте. Все слушают меня в молчании. После короткой паузы 
фюрер делает замечание, обводя глазами круг своих советников:
   "Видите, как меня вводили в заблуждение – и кто знает, как долго? "
   Он никого персонально не упрекает, хотя и знает подлинные обстоятельства, но 
очевидно, что он возмущен обманом. Показывая по карте, он высказывает свое 
желание перегруппировать наши силы для новой попытки снять осаду Будапешта. Он 
спрашивает меня, где, с моей точки зрения, местность больше всего 
благоприятствует атаке бронетанковых частей. Я высказываю свое мнение. Позднее 
эта операция завершается успешно, ударная группа подошла к оборонительным 
линиям защитников Будапешта и те смогли пробиться из города.
   Когда совещание заканчивается, фюрер ведет меня в свой частный кабинет, 
меблированный с большим вкусом и с утилитарной простотой. Я хотел бы, чтобы мои 
товарищи могли бы находиться здесь и прожить со мной все эти часы, поскольку я 
здесь только благодаря их достижениям. Фюрер предлагает мне выпить и мы говорим 
о многих вещах. Он спрашивает меня о моей жене, сыне, родителях и сестрах. 
Расспросив самым детальным образом о моих личных делах, он начинает говорить о 
своих идеях, относящихся к перевооружению. Вполне естественно, он начинает с 
Люфтваффе, делая основной упор на предполагаемой модернизации самолетов, 
которые мы используем. Он спрашивает меня, считаю ли я оправданным продолжать 
полеты на медленных Ю-87 сейчас, когда вражеские истребители летают со 
скоростью на 400 км в час быстрее? Ссылаясь на некоторые чертежи и расчеты он 
указывает, что убирающиеся шасси способны увеличить скорость Ю-87 самое большое 
на 50 км в час, с другой стороны, его характеристики во время пикирования 
изменятся самым невыгодным образом. Он спрашивает моего мнения по каждому 
пункту. Он обсуждает мельчайшие детали из области баллистики, физики и химии с 
легкостью, которая оказывает на меня большое впечатление. Он также говорит мне 
о своем желании начать эксперименты для проверки возможности установки четырех 
30 см пушек в крыльях вместо нынешних двух 37-мм пушек. Он полагает, что 
аэродинамические качества нашего противотанкового самолета очень сильно 
улучшатся благодаря этим изменениям, в качестве боеприпасов будут 
использоваться те же самые снаряды с вольфрамовым сердечником, и в результате 
эффективность самолетов, оснащенных таким оружием, наверняка возрастет.
   Объяснив мне далеко идущие улучшения в других областях, таких как артиллерия,
 стрелковое оружие и подводные лодки, – и все с тем же самой поразительной 
осведомленностью, – он рассказывает мне, что он лично написал предварительный 
текст оснований для моей последней награды.
   Мы беседуем примерно полтора часа, когда ординарец доложил, что «фильм готов 
к показу». Каждый новый еженедельный выпуск новостей незамедлительно показывают 
фюреру, который дает разрешение на его демонстрацию по всей Германии. Случилось 
так – мы спустились вниз только на один пролет и уже сидели в зрительном зале,
 – что картина начиналась со сцены, снятой на летном поле во время стоянки 
нашего полка в Штульвессенбурге, за которой следовала сцена взлета «Штук» и 
панорама танков, подбитых мною западнее Будапешта. После показа фильма я 
покинул Верховного главнокомандующего. Оберст фон Белов передал мне грамоты о 
награждении Рыцарским крестом Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, которые 
хранились в рейхсканцелярии. Каждая из них весила больше килограмма, особенно 
последние две, помещенные в массивных золотых рамках, которые, если не считать 
их сентиментальной ценности, должны были стоить изрядно. Я отправился в 
штаб-квартиру Геринга. Рейхсмаршал выразил свое удовольствие, которое было тем 
больше, поскольку недавние события сделали его положение очень трудным. 
Превосходство врага в воздухе усилило все наши неприятности и препятствовало 
нашим планам, но как можно было с ним покончить? Он безмерно весел и горд, что 
в этот момент один из его людей вдохновил фюрера на создание новой германской 
награды за храбрость. Отведя меня немного в сторону, он говорит мне шаловливо:
   «Видите, как мне все завидуют и как радуются ухудшению моих позиций? На 
совещании фюрер сказал, что он создает новую и уникальную награду для вас,