догма о превосходстве германской крови. В приказе Гиммлера от 11 августа 1942 
года, обращенном к комендантам лагерей, было указано, например, что телесные 
наказания заключенных-немцев могут производиться руками других заключенных, но 
только немецкой национальности. Великолепное утешение для человека, которому, 
может быть, суждено погибнуть под этими побоями. 

И такие безумные правила контролировались сотрудниками гестапо. Их бдительность 
распространялась также и на администрацию лагерей, о поведении которой они 
периодически направляли донесения Мюллеру, а последний пересылал их Гейдриху 
для передачи Гиммлеру. Можно только поражаться, узнав, что некоторые чиновники 
концлагеря Маутхаузен были наказаны за административные "упущения", в то время 
как главный врач лагеря, например, приказал убить двух молодых голландских 
евреев, только что прибывших в лагерь, чтобы изготовить "оригинальное 
пресс-папье", украсившее стол в его кабинете. И все потому, что ему понравились 
зубы этих молодых ребят. 

Замкнутый, удушающий мир нацизма имел тем не менее и свою безжалостную логику. 
Эта логика не понятна, так как нам чужды ее критерии, но массовые убийства на 
промышленной основе, которые кажутся нам неслыханными преступлениями, были для 
эсэсовцев нормальным делом, поскольку являлись лишь выполнением приказа. А вот 
пустячная административная ошибка рассматривалась ими как серьезный проступок, 
потому что здесь виделось нарушение принципов партии, за пределами которых не 
было ни истины, ни спасения. 

Ни один нацист не считал преступлением эти убийства, которые глубоко потрясают 
нас и которые будут тревожить совесть людей на протяжении столетий. Ну можно ли 
обвинять в убийстве пунктуального работника бойни, который забивает быка или 
перерезает горло барану? Для настоящего наци было очевидно, что представители 
"низших рас" или "враги родины", эти "отбросы человечества", заслуживали 
жалости не более чем бык или баран и что их уничтожение было благим делом. 

Узники гестапо, если их почему-либо не отправляли в германские лагеря, редко 
выходили на свободу, даже если против них не было выдвинуто никакого серьезного 
обвинения. И наоборот, когда во время следствия возникали серьезные подозрения 
или у обвиняемого вырывали признания пытками, случалось, что дело "виновного" 
передавалось в немецкий военный трибунал. В Париже этот трибунал заседал в доме 
No 11 по улице Буасси-д'Англар. 

Суд был независим, и гестапо не могло оказывать на него никакого давления, но 
после вынесения приговора подсудимый, независимо от того, был ли он осужден или 
оправдан, снова попадал в руки гестапо, которое могло творить с ним что угодно. 
Заключенные, находившиеся во время следствия в тюрьмах "Френ", "Ла-Санте" или 
"Шерш-Миди", попадали затем в форт Роменвиль после суда или по прямому указанию 
гестапо, которое не считало почему-либо нужным передать их дело в суд. 

Лагерь Роменвиль располагался на территории форта. Он принадлежал сначала 
вермахту, а затем, с июня 1943 года, организации СС{24}. Он предназначался для 
различных категорий заключенных и служил чем-то вроде постоянного "резерва" для 
отбора заложников. Каждый раз, когда решался вопрос о проведении репрессивных 
расстрелов заложников, их подбирали в этом лагере. 

Принцип расстрела ни в чем не повинных людей в порядке репрессий за покушение, 
причем людей, которые уже находились в лагере и практически не могли в нем 
участвовать, применялся вполне продуманно для нагнетания страха. Такая 
примитивная концепция власти и человеческих отношений настолько глубоко 
пронизывала весь мир нацизма, что его руководители и представить себе не могли 
другого метода управления. 

Узники Роменвиля в разное время делились на четыре или пять категорий. К первой 
относились "привилегированные" узники, которых можно было бы назвать 
административными заключенными. Среди них было сравнительно мало мужчин, редко 
попадались люди старше пятидесяти лет и большинство составляли лица с 
определенным общественным положением, арестованные в порядке мер безопасности, 
поскольку было известно (зачастую по доносам) об их неприязненном отношении к 
нацизму. Против них обычно не выдвигалось серьезных обвинений. Там было много 
библиотекарей, секретарей-машинисток, медиков, поваров. Они имели право 
получать посылки и отправлять одно письмо в неделю. 

Из этой категории, по-видимому, не брали заложников. Однако узники этой группы 
после более или менее длительного пребывания в Роменвиле отправлялись в ссылку. 


Вторая категория включала уголовников, арестованных немцами за преступления, 
наносящие ущерб оккупационным властям. Там можно было встретить также 
германских агентов, подручных гестапо, которые пользовались служебным 
положением, чтобы обмануть или обокрасть своих хозяев. Некоторые из них после 
Освобождения были арестованы французским правосудием, осуждены и наказаны. Эта 
часть заключенных почти не подвергалась высылке. Их режим в целом приравнивался 
к режиму первой категории.