внутренние дела лагеря. 

По прибытии в лагерь каждый новый заключенный подвергался длительному допросу и 
должен был ответить на множество вопросов о своем прошлом. На его имя 
открывалось дело, куда подшивались документы о причинах его ареста, акты 
гражданского состояния и т.д., которое хранилось в архивах политической секции. 
Ее сотрудник вел картотеку, где можно было в любое время получить необходимые 
сведения о каждом узнике. 

Руководитель политической секции мог в любой момент вызвать на допрос любого 
узника. Эти вызовы были настоящим кошмаром для заключенных. Политическая секция 
была окружена ореолом священного страха. После вызова в нее заключенные 
бесследно исчезали. Там люди всегда подвергались насилиям, и Когон рассказывает 
о случае, когда австрийский лейтенант Гекенаст умер в Бухенвальде от сердечного 
приступа, вызванного смятением, последовавшим за вызовом в политическую секцию, 
переданным через громкоговоритель. 

Гестапо проводило нечто вроде внутреннего шпионажа среди заключенных. Очень 
трудно было найти стукачей, так как одно подозрение в доносительстве было 
равносильно смертному приговору. 

Узники, на которых поступали особенно серьезные сигналы, допрашивались в 
бункере лагеря, нечто вроде внутренней тюрьмы, где были возможны самые худшие 
злоупотребления. Приводимых в бункер узников с самого начала раздевали догола и 
подвергали неописуемым пыткам. Почти всех их после допросов убивали. 

Политические секции получали также указания от центральной службы гестапо и 
следили за их выполнением внутри лагеря. Через них передавались смертные 
приговоры узникам, находящимся в лагере иногда в течение многих месяцев. 
Приказы о казнях периодически поступали из Берлина, причем никто не знал, 
почему такой-то заключенный, находящийся в лагере 15 или 18 месяцев, вдруг 
приговаривался к казни. Еще за 8 дней до освобождения лагеря в Бухенвальде 
центральная служба гестапо продолжала невозмутимо сообщать о смертных 
приговорах. Например, английский офицер Паркинс был казнен 5 апреля 1945 года. 

Когда кто-то из немецких заключенных вдруг по воле случая освобождался из 
лагеря, он был обязан в определенный день явиться в гестапо города, указанного 
ему для проживания. До выхода из лагеря освобожденный должен был зайти в 
политическую секцию и подписать заявление, в котором он клятвенно обещал не 
открывать того, что видел в лагере, и не рассказывать об условиях жизни 
заключенных. После 1940 года такого рода освобождения практически прекратились. 


В лагере Бухенвальд русские пленные сразу по прибытии направлялись политической 
секцией на "специальное лечение", то есть в соответствии с установленным 
порядком на уничтожение. В первую очередь шли на казнь политические комиссары, 
затем офицеры, комсомольские руководители и члены коммунистической партии. 
Шпики, набранные из числа интернированных русских белогвардейцев, находились во 
всех лагерях, куда попадали русские пленные, чтобы выявлять офицеров и 
политработников. 

Гиммлер очень гордился своим созданием. В статье, опубликованной под названием 
"Природа и функции СС и полиции", он писал, говоря об узниках концлагерей, что 
"это отъявленные преступники и отбросы общества... Там находятся больные отеком 
мозга, косоглазые, всякого рода уроды, полуевреи и множество представителей 
низших рас. Кого там только нет... В целом воспитание сводится к насаждению 
дисциплины, а не к идеологическому образованию, каков бы ни был его характер, 
поскольку большинство заключенных имеют рабские души. Очень мало среди них 
людей, обладающих настоящим характером... Воспитание осуществляется, таким 
образом, через порядок. А порядок, прежде всего, требует, чтобы люди жили в 
чистых бараках. Такое под силу только нам, немцам. Ни одна другая нация не 
могла бы оказаться столь гуманной". 

Были организованы многочисленные посещения лагерей группами эсэсовцев, 
делегациями вермахта и партии. Один из бывших узников Дахау отмечал, что в 
такие дни заключенные чувствовали себя кем-то вроде обитателей зоопарка. 
Представление "пансионеров" лагеря посетителям было рассчитано на то, чтобы их 
позабавить, и проводилось в почти неизменном порядке. Первым выступал уголовник,
 выбранный из числа убийц или представляемый таковым. Затем шел бывший 
бургомистр Вены доктор Шмитц, далее - высший офицер чешской армии, а за ним 
следовали гомосексуалист и цыган. Дальше шел католический епископ или 
представитель польской церковной знати, а процессию замыкал профессор 
университета. Посетители прыскали от смеха, восхищенные глубиной юмора хозяев. 
Такое тесное соседство ученых, людей высоких моральных принципов, видных 
гражданских и церковных деятелей, поставленных под начало закоренелых 
преступников, назначенных капо и имеющих право на жизнь и смерть своих 
подопечных, было результатом заботливо выношенного плана, цель которого 
состояла в последовательной дегуманизации человека, в уничтожении противника. 

Над этим умело поставленным уничтожением витал миф о нацизме, неприкосновенная