службу и Службу по тайным обществам; последняя должна была заниматься 
франкмасонами, отлученными от общественных функций законом от 13 августа 1940 
года и поставленными под наблюдение как враги отечества. 

В эти формирования вошел разношерстный персонал. Трое их директоров были не 
полицейскими-профессионалами, а людьми, выбранными из числа военных крайне 
правых взглядов. Например, антикоммунистическую службу возглавил один бывший 
коммерсант и активист Французской народной партии Дорио, который получил титул 
специального уполномоченного с жалованьем в те времена весьма значительным - 
десять тысяч франков в месяц. Персонал был набран из деятелей тех же самых 
политических ориентации плюс профессиональные полицейские-добровольцы, 
привлеченные высокими заработками, и чиновники, которым надоели дурные компании 
и они решили не "пачкать руки" грязными делами. 

Можно лишний раз отметить некий парадокс: нацисты рекрутировали своих подручных 
среди членов партий, которые рьяно провозглашали себя патриотическими. 

Расчеты германского военного командования не давали желаемых результатов. 
Поскольку обычные меры оказались, согласно формуле Кейтеля, "нерентабельными", 
верховное командование встало на путь репрессий и принимало решение о казнях 
заложников всякий раз, когда убивали военнослужащего оккупационной армии. 

22 августа 1941 года фон Штюльпнагель подписал приказ, по которому начиная с 23 
августа все французы, находящиеся под стражей в германских, службах, считаются 
заложниками. Из этого "резерва" брались потом люди для расстрела в количествах, 
варьирующихся "в зависимости от тяжести совершенного преступления". 19 сентября 
новый приказ прибавил к этой первой категории заложников "всех французов 
мужского пола, находящихся под арестом французских служб за коммунистическую 
или анархистскую деятельность, и тех, кто будет находиться там под арестом в 
будущем". Отныне такие люди должны были рассматриваться как арестованные 
Верховным военным командованием во Франции. Все эти меры были сгруппированы в 
общем распоряжении от 30 сентября, известном под названием "Кодекс заложников", 
который противоречил статье 50-ой Гаагской конвенции, запрещающей брать 
заложников. 

Эти меры были еще больше ужесточены. В июле 1942 года, когда генерал Отто фон 
Штюльпнагель был заменен своим двоюродным братом Генрихом фон Штюльпнагелем, 
газета "Паризер цайтунг" поместила в номере от 16 июля следующее уведомление: 

"Будут расстреляны ближайшие родственники мужского пола, а также шурины, девери 
и двоюродные братья старше 18 лет - родственники организаторов смуты". 

"Все женщины, находящиеся в той же степени родства, будут приговорены к 
принудительным работам". 

"Дети моложе 18 лет, чьими родителями являются вышеуказанные лица, будут 
помещены в исправительный дом". 

В течение всего этого периода немецкие полицейские службы, гестапо, СД 
оставались за кулисами. Но, хотя они и не выступали на передний план, а 
скрывались в тени военной администрации, они последовательно расширяли сферу 
своих действий. 

С самого начала Кнохен организовал свои службы по образцу РСХА, распределив 
людей по шести секциям соответственно шести управлениям берлинского главного 
управления и с аналогичными функциями. И не так уж важно, что они не могли 
работать в открытую. Их использовали для сбора документации и вербовки 
французских помощников из числа рецидивистов и членов некоторых партий, в 
первую очередь Французской народной партии Дорио. 

В 1941 году тиски военного контроля начали постепенно разжиматься. 
Перегруженная работой секретная полевая полиция вынуждена была разрешить 
гестапо самостоятельно производить обыски, а затем и аресты. Гестапо должно 
было отчитываться о своих операциях в подробных докладах, но чаще всего эта 
формальность "забывалась". Вскоре военному командованию пришлось просить 
гестапо проводить расследования, которые уже не могли вести абвер и секретная 
полевая полиция. После получения согласия абвера было решено, что гестапо и СД 
будут заниматься безопасностью армейских тылов, притом лишь в гражданском и 
политическом аспектах, а вся военная разведка останется в исключительном 
ведении абвера. Но граница между этими видами деятельности часто размывалась, 
сотрудники Кнохена переходили ее легко и вторгались в чужие пределы, из-за чего 
нередко возникали конфликты. Отношения между гестапо, СД и абвером всегда несли 
на себе печать глухой враждебности, что отражало соперничество, которое в 
Германии противопоставляло друг другу высших шефов обеих организаций. 

Успешный захват новых сфер деятельности увеличивал политическую важность служб 
Кнохена. К концу 1941 года он действовал повсюду, исключая несколько секторов, 
где военные сохраняли свои прерогативы. То были цензура печати, радио, театр, 
кино, еврейские дела и экономические вопросы французской администрации.