развалинами от  бомбардировок. Но  все  желали  неизбежного конца угрозам  и
страхам. В конце концов, на западе  не  нужно  было  опасаться  русских,  от
которых  несчастные люди  восточных районов  бежали  в паническом  страхе по
снегу и льду.
    Двигаясь  сутками  напролет,  постоянно  преследуемые  истребителями  и
бомбардировщиками, так  мы  добрались  до  Зигена. Хотя  мы днем  и  прятали
самоходные  орудия  в  сараях или в стогах,  еще два из них были выведены из
строя истребителями, и их пришлось взорвать.  Как я завидовал тем товарищам,
которым не  довелось  пережить эту  безнадежную борьбу в последние несколько
недель на Западном фронте!
    В  Зигене  я  нашел   великолепную  позицию   на   возвышенности,   где
расположились боевые позиции. Оттуда у нас был большой сектор обстрела через
просеку на дорогу, ведущую  в  долину на противоположной стороне реки Зиг. В
этом месте мы поджидали американцев, но  и  тут нам не суждено  было  никого
подбить,  несмотря на то  что я оставался в своей самоходке,  чтобы избежать
новой неудачи. Это происходило потому, что у американцев в нашей  среде были
союзники.  Гражданские, которые засели в  окопах на противоположном  склоне,
остановили американские машины, до того как они попали в наше поле зрения. Я
до сих пор удивляюсь, возможно ли такое у других наций.
    Тогда я вывел  свою  роту к  Вайденау и установил  там  противотанковые
заграждения.  Я устроил свой [258]  командный пункт в бомбоубежище завода. Я
узнал от одного  гражданского, что часть гражданского населения сотрудничает
с  врагом, другая часть  -- с нами.  Мне не составляло труда понять, что
люди там чувствовали  апатию  и устали  от  войны, но что они  выдадут врагу
своих же соотечественников -- в это я сначала  не хотел  верить. Вначале
мы тоже позволяли людям  бегать к янки, если  они  хотели чем-нибудь от  них
разжиться.  Мы не проверяли никого,  кто  приходил  назад. Однако  вскоре  я
заметил, что американцы  всегда стреляют туда, где находилась моя самоходная
установка, даже  если  им  совсем  не  была  видна  цель.  После  этого  мы,
естественно, прекратили хождение к врагу.
    Практически  все  наши  легковые   автомобили  "кюбель"  были
выведены из строя. Поэтому мы решили однажды вечером пополнить свой автопарк
за  счет  американского.  Никому  и  в   голову  не  приходило  считать  это
героическим  поступком!  Янки  ночью  спали  в  домах,   как   и  полагалось
"фронтовикам". В конце концов, кто бы захотел  нарушить их  покой!
Снаружи в лучшем случае  был  один  часовой,  но  только  если  была хорошая
погода. Война начиналась по вечерам, только если наши войска отходили назад,
а они их преследовали. Если случайно  вдруг открывал огонь немецкий пулемет,
то просили поддержки у военно-воздушных сил, но только на следующий день.
    Около полуночи мы отправились с четырьмя солдатами и вернулись довольно
скоро с  двумя джипами. Было удобно, что  для  них  не  требовалось  ключей.
Стоило только включить небольшой тумблер, и машина была готова ехать. Только
когда мы уже вернулись на свои позиции,  янки открыли беспорядочный огонь  в
воздух, вероятно чтобы  успокоить свои нервы. Если  бы  ночь была достаточно
длинной, мы легко могли бы доехать до Парижа.
    На следующий день была запланирована небольшая атака прямо к востоку от
Вайденау. Ее целью было захватить высоту, с которой  противнику наши позиции
были   видны   как   на   ладони.   Пехота   мне   не   придавалась,    хотя
"пехотинцы" лежали  повсюду в избытке. Что мы могли [259] поделать
с  людьми, боевой  дух  которых  совершенно  подавлен!  Вражеская пропаганда
действовала с огромным успехом. Кроме того, было еще кое-что.
    Эти  части долгое время  были размещены во Франции, и  страх перед этим
врагом  и  боязнь  быть  взятым в  плен,  по сравнению со  страхом,  который
испытывали  на востоке,  были минимальны. Каждый  думал, что имело  значение
только одно: просто создавать  видимость "преодоления расстояния".
Позднее, когда нас  все  плотнее и плотнее загоняли  в "мешок", мы
встречали толпы  бывших германских солдат, которые,  согласно их документам,
были,  как положено, уволены из вермахта.  Ушлый комендант города решил, что
американцы  клюнут на  эту  уловку. Однако на данный момент  враг все  равно
хватал всех гражданских, от школьников  до стариков. Они считали, что каждый
немец преступник. В действительности ненависть к Германии была гораздо более
жестокой,  чем  когда бы то ни  было преподносилось  нашей пропагандой. Даже
нынешние рассказы о жестокостях не могут умалить этот факт.
    Мы  сосредоточились  для своей "небольшой"  операции с нашими
самоходными орудиями. Даже несмотря на то что я  едва ли мог рассчитывать на
успех,  я  намеревался, во всяком случае,  показать янки,  что война еще  не
кончена. Об этом свидетельствовали только развалины, которыми они, наверное,
все  еще  гордились! Мы привыкли к противнику такому,  как  русские; мы были
поражены  контрастом. За  всю  войну  я  никогда  не  видел,  чтобы  солдаты
разбегались так, что только  пятки сверкали,  хотя даже, по существу, ничего
особенного не  происходило. В  конце концов, чего мы могли добиться  сами по
себе? Мы продвинулись на несколько сотен метров к югу и достигли своей цели.
Я,  наконец,  увидел один вражеский  танк,  который  беспорядочно метался за
домом, пока  не исчез.  Я хотел в первый раз испытать  нашу 128-мм  пушку. Я
улучил  момент  и  выстрелил  в  дом  снарядом  со взрывателями замедленного
действия. Результат продемонстрировал  нам чудовищную пробивную силу  нашего
орудия. После второго  выстрела американский танк  загорелся. Но какая [260]
польза была  от самого  лучшего  оружия  на этом этапе  войны!  Янки теперь,
конечно, оживились,  потому  что кто-то  и  в самом деле в  них  стрелял! Мы
вскоре оказались в центре интенсивного артиллерийского обстрела, и появились