водитель не хотел оставлять [222] меня  в беде. Он  тащил меня с еще большим
рвением, повторяя,  что  русские  все ближе  и  ближе.  Каждый раз, когда мы
поднимали  головы над краем дороги,  русские палили  как ненормальные. Я все
время звал  Эйхорна, как будто он мог меня услышать! Люди совершают  в такие
моменты много бессмысленных вещей.
    Несмотря на свою рану, я  медленно полз, стараясь  изо всех сил. Однако
русские подходили все ближе  и ближе. Они,  конечно, не  заметили наши танки
-- их скрывала возвышенность.
    Между тем я  потерял свой  планшет, моя бессменная  пилотка  слетела  с
головы  раньше, когда я прыгал в  канаву. Это  было  плохим знаком. Нашедший
позднее  пилотку  Марвиц  хранил  ее   как  талисман  во  время  длительного
пребывания в русском плену.
    Тем временем русские перешли через  дорогу и запрыгнули  в нашу канаву.
Каждый раз, когда мы двигались, они  открывали огонь. Пролетавшие мимо  меня
пули не попали  и  в  Локи,  потому  что я прикрывал  его собой. Он  получил
открытую рану. Другие пули пришлись на меня. Пуля прошила верхнюю часть моей
правой руки,  а  еще  четыре попали в  спину. Из-за того, что многочисленные
раны, особенно в  спину, сильно кровоточили, я вскоре совершенно обессилел и
не  мог двигаться. Когда мы остановились,  стрельба прекратилась.  Вдруг моя
быстро  убывающая воля к жизни  возродилась вновь. Был  отчетливо слышен шум
двигателей  моих  танков -- звук, в  котором  я услышал  свое  спасение!
Эйхорн  и  Геринг  услышали  стрельбу и поехали  узнать, что  происходит.  В
дополнение  к  моей  радости  у меня  появилась надежда  выбраться  из  этой
передряги живым.
    Но  вдруг  смерть  встала  передо  мной  во  весь  рост!  Трое  русских
приблизились с  тыла и вдруг  оказались  в  3  метрах позади меня. Никогда в
жизни не забуду этого зрелища. Я обливался кровью от многочисленных ранений,
у меня  уже не было сил, и я слышал шум двигателей своих "тигров",
которые, вероятно, все равно запаздывали.
    Как  раненый зверь, который видит  приближающихся  охотников  и уже  не
может  убежать,  я огляделся.  В  [223] середине  стоял  русский  офицер. Он
крикнул: "Руки  вверх!" Солдаты слева и справа от него нацелили на
нас автоматы.
    К  счастью,  русские все  еще  опасались,  что  мне взбредет  в  голову
стрелять. Наверное, то же самое и я подумал бы на их месте. Но в этот момент
я вообще  не мог думать. Я  просто  физически не  мог  достать  свое оружие,
поскольку лежал  на здоровой  правой руке. И тут  выскочили  мои танки. Ведя
беспорядочную стрельбу  из пулеметов, они никого не  задели,  но неожиданное
появление  "тигров",  естественно,  ошеломило русских. Оба солдата
тут  же  убежали, но офицер поднял пистолет,  чтобы прикончить  меня.  В том
состоянии, в  котором я находился, у меня  не было желания смотреть смерти в
лицо.  Я повернулся  к своим  приближающимся танкам.  Это было удачей и моим
освобождением!
    Русский три раза спускал курок, но был так взволнован, что два выстрела
прошли мимо и лишь один попал в цель. Пуля прошла совсем  близко от спинного
мозга в области шеи, но чудесным образом не  были задеты ни одно сухожилие и
ни одна артерия. Я был поражен, что все еще жив. Во всяком случае, если бы я
не  повернулся к  своим  "тиграм", пуля пробила  бы гортань, и эти
строчки  никогда бы не были написаны! В буквальном смысле слова мои товарищи
подоспели в самую последнюю секунду!
    Лейтенант  Эйхорн  проехал  мимо меня, в то время как  обер-фельдфебель
Геринг сразу же  встал возле  меня. Я  не  могу  передать  чудесное  чувство
защищенности, которое охватило меня тогда.  Мне даже в голову не  приходило,
что  со мной  может  что-то произойти  в  результате последующих  выстрелов.
Штабс-ефрейтор  Марвиц,  стрелок-наводчик  Геринга, выскочил из распахнутого
башенного люка и запрыгнул в канаву рядом со мной.
    Он не знал, перевязывать меня или накладывать жгуты, ведь кровь  лилась
отовсюду. Комбинезон, который  был  на мне,  превратился  в лохмотья. Марвиц
оторвал свои лямки и  крепко перетянул мое бедро  выше  раны.  К счастью для
меня, эти лямки были высокого качества и эластичными; в  противном  случае я
потерял бы ногу из-за жгута! [224]
    Позднее меня часто спрашивали, больно ли  было мне. Никто и представить
не мог, что на самом деле я ничего не чувствовал  из-за возбуждения и упадка
сил  от  большой  потери крови.  Я был  в состоянии приятной  усталости,  но
боялся, что потеряю сознание. Я воспринимал попавшие  в меня пули просто как
удары, а не как боль.
    Когда нога была  перевязана, Марвиц, поддерживая  сзади, пристроил меня
на корме танка.  Даже сегодня для меня остается загадкой, как я  вообще смог
туда добраться. Потом я,  фактически, стоял за башней, и одна нога болталась
в воздухе.  Я крепко уцепился за  край башни.  И вдруг,  в довершение всего,
сзади  послышались новые выстрелы.  Тогда мне стало ясно, почему  до этого в
деревне  не было  видно ни одного русского: несколько их солдат уже рискнули
зайти в дома и  были застигнуты нами врасплох. Увидев перед собой танки, они
предпочли оставаться под прикрытием, но потом стали подавать признаки жизни.
Я велел Герингу повернуть башню назад.
    Он прореагировал так быстро, что зажал мою невредимую ногу между башней
и  корпусом.  Из-за этого моя здоровая  нога  едва не была искалечена на всю
жизнь. Даже  сегодня я  не могу  понять, почему ни один  выстрел не  попал в
меня, когда я открыто стоял на корме танка.
    Мы   пробивались  назад   через   деревню   и   встретили   на  окраине