Самые  невероятные слухи  разносились  на  следующую  ночь  --  что
русская кавалерия прорвалась и  танки противника  атакуют. Но русские даже и
не  думали  наступать на  наш  фронт обороны. К сожалению,  мы  впоследствии
сильно  облегчили  им  задачу,  когда  фронт  у  Дюнабурга  передвинулся,  а
автодорога была оставлена. [214]
    Сложилась  следующая ситуация.  Дивизия разместила все  противотанковое
вооружение (штурмовые орудия,  "тигры",  противотанковые  орудия и
зенитки) вдоль дороги, которая шла от пункта снабжения к Полоцку. Они должны
были отражать предполагаемую атаку русских на юг. Некоторые были расположены
через  каждые  50–80  метров  и ожидали русских танков. Но русские  не
появлялись...
    Следующий  день  также прошел  спокойно. Однако русские  стягивали  все
больше танков в свой  район  сосредоточения. Танк  "Иосиф  Сталин"
сыграл со мной злую шутку, когда выбил мое правое ведущее колесо. Я этого не
замечал до тех пор, пока не захотел подать назад после неожиданного сильного
удара и взрыва. Фельдфебель Кершер сразу же распознал этого стрелка. Он тоже
попал ему  в  лоб,  но  наша  88-мм  пушка  не смогла пробить  тяжелую броню
"Иосифа  Сталина" под таким углом  и с такого расстояния. Несмотря
на это, русские все же предпочли ретироваться.
    23  июля  тоже  не  принесло  неожиданной атаки.  Необыкновенная тишина
воцарилась с  обеих  сторон. Единственной неожиданностью для нас был  приезд
двух пропагандистов, подкативших на дивизионном автомобиле. Они выспрашивали
меня  о моем танке и его особенностях. Они хотели досконально разобраться  в
ситуации. Однако им хватило первого же минометного залпа. Они исчезли так же
быстро, как и появились. Я так и  не смог  распознать, о  какой ситуации шла
речь  в  репортаже  о нашей операции,  который  появился  в  прессе.  В  нем
говорилось  о  беспрерывных  обстрелах  и о том,  какими  храбрыми  были мы,
танкисты.
    Очевидно,  что редко встретишь  корреспондента,  который понимает,  как
передать  события  такими, каковы  они  есть,  объективно  и  таким образом,
который отражал бы действительность.
    На   следующую  ночь  мне   поступило   донесение   о  том,  что   наше
непосредственное "высшее командование" приняло решение к  рассвету
отодвинуть назад наш передний край обороны на позиции к северу от автодороги
Дюнабург -- Полоцк.  Рубеж, который мы перед этим  с  таким [215] трудом
удерживали, передвигался. Он проходил с севера на юг. Теперь предполагалось,
что  он  будет проходить с востока на запад.  Как я обнаружил  на  следующий
день, рубеж оканчивался у последних домов к  северо-западу от Дюнабурга. Там
было установлено 88-мм противотанковое орудие, расчет которого не имел связи
с войсками  на  востоке и западе.  Последнее направление не  очень  радовало
расчет, потому  что  слева от него  не  было  абсолютно  никого. Получив это
донесение,  я немедленно поехал в дивизионный  командный пункт. Это было  на
развилке  дорог к северу  от Дюнабурга, где дорога на  Полоцк пересекалась с
дорогой на Роззиттен.  Это  было в том  месте, где  мы отправились на восток
несколько дней назад.
    На  командном  пункте  я  встретил  также  своего  комбата. Мы  коротко
обсудили новое решение дивизионного командира, а затем  немедленно связались
с ним. Мы хотели убедиться, что, по крайней  мере, мосты над водопропускными
трубами под дорогой  не будут  уничтожены. Следует заметить, что все они уже
были  подготовлены  к уничтожению. Во время своей ночной  поездки я  видел у
каждого  моста  по  саперу. Они  ждали момента, когда можно  будет  взорвать
каждый  из  них.  Но это  означало,  что  мои  "тигры"  не  смогут
вернуться.  После  этого разговора  мне  не  оставалось  ничего  иного,  как
немедленно ехать на своем автомобиле на наш передовой пункт снабжения. Там я
захватил  нескольких своих  людей и  распределил  их  по  одному  на  каждый
подлежащий  подрыву  объект.  Каждый из  них  должен  был  воспрепятствовать
преждевременному подрыву моста нашими друзьями саперами.
    Я был абсолютно против уничтожения мостов, если нам нужно было оттянуть
линию  фронта  назад,   из-за   того,  что  мы  уже  были  не  в   состоянии
контролировать  автодорогу. Иваны  могли безбоязненно доехать  по  дороге до
своих флангов, чего до сих пор мы им делать не давали.
    Несмотря  на поддержку  начальника оперативного отдела, приводимые нами
командиру  дивизии аргументы приняты не были.  Господин  с  высоким  званием
пожелал,  чтобы  наши танки, вместе с  другим тяжелым  вооружением,  ожидали
атаки  русских,  которая, как он  предполагал,  [216]  последует  с севера к
востоку от  автодороги  Дюнабург  -- Роззиттен.  Не нужно быть пророком,
чтобы видеть,  что эта атака никогда  не начнется. Было  ясно как божий день
для меня  и  для  любого  здравомыслящего  солдата,  что  русские  пересекут
магистраль, как только  мы отведем свои танки. Они сделают это так, что мы и
не заметим,  не говоря уже  о  том,  чтобы им  помешать. Затем  они  обогнут
Дюнабург  с севера и ворвутся в него с северо-запада. Там не было ни единого
немецкого солдата, и еще  меньше  противотанковых средств.  Так что  русские
войдут  в город, не встречая сопротивления противника, и займут мосты. Затем
они снова окружат нас в "котле".
    На  заре  я вывел  свои  танки  на новый  рубеж, как раз до  того,  как
начинался подрыв мостов. Взрывы ясно указывали  русским, если  они этого еще
не  заметили, что нас  там больше  не было. Они могли  перемещаться,  как им
вздумается.  Между  тем  я  все  еще  не  хотел  доходить  до  такого   типа
самоубийства. Ранним  утром  24 июля  я  опять  разговаривал  с  дивизионным
начальством. Я  просил  позволить  мне отвести  свою роту  обратно, для того