стрельбу --  бам...  бам... бам... -- мы быстро  задраили люки.  Еще
через несколько секунд [87]  мины стали  ложиться  у нас  на виду. Поскольку
взрыватели   были  очень  чувствительны,  они  не  позволяли  минам  глубоко
проникать  в  замерзшую  землю,  лишь  оставляли  черные отметины  в  снегу.
Позднее, когда в ход пошли 15-см  минометы, нам стало  в значительно большей
степени не по себе.
    Дни проходили  в каком-то морозном оцепенении.  В  уютной мирной  жизни
людям трудно себе представить, как мы могли привыкнуть к постоянному холоду.
Несмотря на  холод, мы дважды в день снимали с себя промерзшую одежду, чтобы
избавиться от вшей. Как мы были бы благодарны за банку порошка ДДТ! Мы почти
не  меняли  нижнего  белья,  зная  по  опыту,  что  обитатели  "заднего
моста"  лучше чувствовали себя  в  чистом белье.  Поэтому нижнее  белье
приходилось оставлять таким  грязным, что  было  противно даже  вшам. Только
тогда их страсть к воспроизводству несколько угасала.
    Как воспоминание о далекой мирной жизни у меня оставались три предмета:
щеточка  для чистки ногтей,  которую все мы  очень ценили, расческа, которая
тоже хорошо нам послужила, и, наконец, старая шпилька, которой я пользовался
для чистки ушей. Она тоже переходила из рук в руки, однако я смог сберечь ее
в течение всей войны и во время пребывания в лагере для военнопленных.
    Проблема  с водой  стояла  остро. Мытье  и  даже бритье  не  были среди
первоочередных дел.  Естественно, вода в тех немногих из имевшихся  в  нашем
распоряжении колодцев замерзла. Пехотинцам приходилось не лучше, чем нам. Но
они умели о себе позаботиться даже в самых неимоверных ситуациях. Если ночью
с пайком мы получали фрикадельки, мы ели их руками. И тогда из-под слоя сажи
и грязи у нас вновь показывалась чистая кожа.
    Как  бы то ни было,  все это оставалось для нас на втором плане. Мы уже
были  счастливы, если  удавалось поспать,  вытянув  ноги, хотя  бы несколько
часов в течение ночи.
    На  вторую  ночь мы поехали назад к западному краю деревни. В  одном из
домов обнаружили убежище, устроенное  под полом. Даже  при  том, что  там не
было  [88]  печки,  в зимней  одежде  мы, по  крайней  мере,  могли поспать,
вытянувшись удобно. Из-за усталости мы совсем не замечали холода. Грузовик с
топливом,  боеприпасами и  провизией прибыл среди  ночи. Впервые мы  поели с
аппетитом.
    В течение дня мы лишь заставляли себя что-нибудь проглотить. Зачастую я
совсем  ничего не ел, если меня  не заставляли  другие члены экипажа. Ребята
просто  не  давали мне зажечь  сигарету,  пока  я  не съедал  свой хлеб. Мой
наводчик, унтер-офицер Гейнц Крамер, был особенно суров и безжалостен в этом
отношении.  Следует  отметить,  что  кормили  нас   чрезвычайно  хорошо  при
сложившихся обстоятельствах.
    Наш заведовавший столовой  фельдфебель Псайдль,  парикмахер из Вены, не
жалел сил, хотя и предпочел бы опять оказаться в танке. Мы часто получали от
него клецки и овощи, но он всячески избегал тушенки.
    Люди,  которые  доставляли   на   фронт  провизию,  топливо,  оружие  и
боеприпасы, заслуживают особой похвалы. У них была  трудная  и ответственная
миссия. Этим  изобретательным  людям приходилось  оперативно находить нас за
линией фронта.
    Они  всегда ездили  ночью,  без  огней  и,  как правило, по  незнакомым
дорогам,  которые ежедневно  покрывались  новыми воронками. Их миссия подчас
была  более сложной, чем наша на  фронте. Мы хотя бы были  знакомы с местной
обстановкой, им же почти всегда приходилось сталкиваться с неожиданностями и
принимать верное решение, надеясь только на самих себя. Несмотря на все это,
мы никогда не оставались без пополнения запасов.
    Мы  были  вполне  довольны  своим  "ночным лагерем".  Люди на
передовой тоже могли  быть спокойны;  мы  провели телефонную связь  от них к
нам.  Незадолго  до  рассвета мы поехали  назад в  крестьянский дом.  Оттуда
обычно кто-нибудь  к нам выбегал, чтобы доложить, что нового иваны натворили
предыдущей ночью у железнодорожной насыпи.
    Временами  случались курьезные  эпизоды.  Иногда  мы  сбивали  ворон  с
деревьев  на  другой стороне  [89] железнодорожной  насыпи, потому  что  они
казались  "подозрительными". У иванов на деревьях сидели снайперы.
Они заставляли  нас  пригибаться при ходьбе  и  сковывали свободу  движений.
Однажды молодой пехотинец,  явно новичок  на фронте, запыхавшись  подбежал к
моему танку и принялся возбужденно рассказывать,  что русские  разместили на
деревьях  бронированных снайперов.  Он точно видел, как пули наших пулеметов
отскакивали  от них,  и предлагал мне  открыть  по  деревьям огонь снарядами
главного калибра.
    А  что  же на самом  деле  видел добросовестный юноша? Следы  от  наших
снарядов расходились во всех направлениях после удара о  ветви; но в  то  же
самое время траектория пуль  при выстрелах  из  пулемета,  естественно, была
совершенно иной. Наш  товарищ  ушел успокоенный. Следует, однако,  заметить,
что он слегка предвосхитил события.
    Позднее,  проникнув в "восточный  мешок", мы  и  в самом деле
столкнулись с бронежилетом. Его сначала надевали комиссары, и он обеспечивал
прекрасную защиту от осколков и пистолетных пуль. Хотя, по моему мнению, эта
броня, должно быть, сковывала движения.
    Моим ребятам пришлось привыкать к самым разным вещам, и делали они это,
не  жалуясь.  Однако существовало  одно  требование,  выполнять  которое они
привыкли  с  трудом  и  по  поводу  которого  часто  жаловались:  никому  не
разрешалось справлять нужду во время операции или в боевом охранении.