день. На  следующий  день  на ужин  у  нас  были  фрикадельки.  Не  зная  об
инциденте,  наш командир съел три штуки и похвалил кухню за заботу о нас. Но
когда я ему сболтнул правду, беднягу чуть не вырвало.
    Впоследствии он ел только ту пищу, в которой  не было мяса, до  тех пор
пока не убедился, что израсходован последний кусок конины.
    Неприятности опять  начали возникать через несколько дней. Мы выдвигали
охранение  немного  выше, на такое место,  с  которого  было бы  лучше видно
деревню  Сергейцево. Сама деревня была в наших  руках,  но за ней находились
русские.
    Мы  должны  были помочь отразить  неожиданное нападение. Вечером  иваны
начали  выдвигался  из  лесной  чащи --  четыре танка и пехота. С  нашей
высокой  позиции отбивать атаку было нетрудно. Командиры танков даже вылезли
из  танков во время  боя и руководили  огнем.  Четыре танка "Т-34"
загорелись. После этого русские отступили в лес.
    Бои  не прекращались до конца года.  25  ноября  нам пришлось оказывать
поддержку одному батальону из  503-го пехотного  полка в атаке в направлении
леса к западу от Сергейцева. Согласно плану атака начиналась на заре. [48]
    Наши четыре танка заняли свои позиции,  и мы увидели нечто удивительное
-- наши товарищи пехотинцы бежали прямо к полосе  леса. Мы поразились их
натиску,  но  были еще больше  удивлены тем,  что русские не  препятствовали
этому! После того как продвинулись вперед примерно на  70 метров,  мы  нашли
разгадку.
    Солдаты,  бежавшие к лесу, как оказалось, были не нашими товарищами,  а
русскими,  пробравшимися на нашу территорию  ночью.  Они удирали перед нашей
атакой.  Наши пехотинцы были на позиции с нами  по правую и левую  стороны и
ожидали  наших действий.  Иванам невероятно  повезло,  что  мы  обманулись в
утренних сумерках.
    Нам  теперь  пришлось  возиться с  ними  в  лесу,  тогда  как мы  могли
покончить с ними без проблем в открытом поле. Командира батальона  гауптмана
Йоханнмайера  вечером  тяжело  ранил  советский  снайпер,  укрывшийся  среди
деревьев.  Мы  все  боялись, что его не довезут до медсанбата, потому что  у
него  было прострелено легкое. Я  был очень счастлив, когда получил  от него
поздравления в  госпитале в  1944  году.  Как раз  накануне своего  тяжелого
ранения он стал  329-м военнослужащим, представленным к награждению дубовыми
листьями к Рыцарскому кресту. Из-за своего ранения он чуть было не пропустил
церемонию своего награждения.
    2 декабря я был на задании  с обер-фельдфебелем Цветти у Горушки, чтобы
отсечь еще  часть "артерии", продвигаясь вперед  вместе с пехотой.
Русские  чрезвычайно   хорошо  окопались  на  маленькой,  но  господствующей
высотке. Они всегда делали  это мастерски. За высотой и по обеим ее сторонам
они  установили тяжелое вооружение, такое,  как противотанковые орудия, и им
подобное. Мы  не могли  ввязываться с ними  в бой. Нам пришлось двигаться по
дороге, которая вела к совершенно негодному для переправы мосту.
    У  русских был превосходный обзор, и  они приветствовали нас минометной
атакой. Я  чуть  не  убил командира саперов, гауптмана.  Поскольку  о мосте,
конечно, не  могло быть и речи, он заверил нас,  что мы легко  пройдем  [49]
через ров с правой стороны. Он, понятное дело, не  горел желанием  укреплять
мост прямо на виду у противника. Но и у меня не было охоты застрять во рву и
демонстрировать попытки из него выбраться под носом у русских.
    Гауптман  вскоре  появился  и потребовал,  чтобы  я  немедленно начинал
атаку.  Слово  за  слово  мы  поссорились,  а  иваны  аккомпанировали  нашей
перебранке небольшим "дружественным" огнем.
    Когда    мы,    наконец,    перешли    на    такие    выражения,    как
"симулянт", "трус" и тому подобные, я  вдруг сорвал свой
Железный  крест  с кителя  и  швырнул его ему  под ноги. Я  залез  в машину,
двинулся прочь и тут же взлез так  глубоко, что мог  легко  коснуться  земли
одной  ногой  с высоты башни. Гауптман  получил урок.  А его, как говорят, и
след простыл. Не мог  же  я его винить  за то, что иваны, которые с близкого
расстояния  наблюдали  наше  бессмысленное препирательство, смогли повредить
наши башенные люки.
    Я помахал  Цветти, и мы  подцепили трос. Просто необыкновенное везенье,
что  больше  ничего  не  случилось. Лишь минометный  осколок изуродовал  мой
висок. По глупости я позволил своему наводчику  вытащить осколок после того,
как  мы освободили нашу  машину  из плена.  Вытягивание ее на  ровное  место
потребовало  больших  усилий.  Тем временем рана начала  сильно кровоточить.
Вероятно,   была  затронута   крупная  вена,  и  Цветти   пришлось  наложить
"давящую повязку". Наш санинструктор оказался на высоте. У меня на
голове  теперь  был красивый белый тюрбан. Он служил отличной маскировкой на
фоне снежного  пейзажа. Мы  уже  покрасили танки  в белый  цвет, как  обычно
делается зимой. Моя голова была почти не видна на больших расстояниях --
нет худа без добра.
    В тот вечер саперный гауптман  послал мне мою награду вместе с письмом.
Он  приносил извинения и уверял меня, что  о мосте можно будет поговорить на
следующее  утро. С первыми лучами солнца мы без особых проблем ликвидировали
яблоко раздора. Честно говоря, он немного покачивался, но выдерживал. [50]
    С помощью удачи и мастерства мы пересекли минное  поле. Цветти ехал  по
следу моего танка. Мы  были тогда прямо перед русскими и видели их одиночные
окопы  на  переднем  склоне. Затем мы  дали нашей пехоте  немного передышки.
Цветти  быстро  разделался  с  двумя   противотанковыми   пушками,   которые
прикрывали минное поле.