— Откуда мне знать? — должно быть, это помощник на посту управления Айзенберг.
 — Не тяни слишком долго.

— Ладно. Упаковку из пяти презервативов. Три еще не были использованы. Что 
скажете?

— Что ты здорово умеешь считать.

— Я выкладываю упаковку на стол. У стариков отвисает челюсть. Затем я 
поднимаюсь и ухожу — конец мечтам!

— Ты с ума сошел!

— А ты считаешь, что я должен был пригласить герра Пиздобрата выпить со мной 
кофе, так по-твоему?

— Не принимай близко к сердцу.

— Либо я, либо он! Третий вариант со мной не проходит!

— Ну ты и упертый! С чего ты взял, что она действительно…

— Да ладно тебе, не говори ерунды! Или ты думаешь, я поверю, что они 
потребовались старику?

Я опять отворачиваюсь к фанерной стенке, но в этот момент дверь с грохотом 
распахивается, и последним появляется помощник боцмана Вихманн. Он захлопывает 
дверь за собой и включает вторую яркую лампочку. По опыту прошедших ночей я 
знаю, что сейчас произойдет. Но проклятое любопытство заставляет меня наблюдать 
эту сцену снова.

Вихманн встает в позу перед зеркалом, висящим на двери, и начинает корчить себе 
рожи. Прежде чем расчесать волосы, он пару раз проводит туда-сюда ногтем по 
зубьям расчески. После нескольких попыток ему удается добиться абсолютно 
ровного пробора. Когда он отступает назад на несколько шагов, я вижу его 
вдохновенное лицо в экстазе самосозерцания. Настает момент, когда он изучает 
себя с обеих сторон, поочередно склоняя голову то направо, то налево. Потом он 
подходит к своему шкафчику и начинает рыться в нем. Когда он опять предстает 
перед зеркалом, в его руке зажат тюбик. Он аккуратно выдавливает помаду на 
расческу и начинает водить ею по голове, снова и снова, пока его волосы не 
превращаются в зеркально гладкую поверхность.

Наконец он убирает свой парикмахерский набор, снимает куртку, скидывает ботинки,
 не развязав на них шнурки, и заваливается в койку, оставив свет включенным.

Пять минут спустя я слезаю вниз, чтобы потушить его. Проходя мимо, я бросаю 
взгляд на помощника боцмана: от былого великолепия не осталось и следа.

На посту управления я встречаю Старика. Он настроен радушно. Совершенно 
очевидно, что ему хочется поговорить. На этот раз я делаю ход первым и 
спрашиваю его, почему столько людей добровольцами поступают на службу в 
подводный флот, невзирая на тяжелые потери.

Как всегда, он несколько минут размышляет. Затем произносит, делая паузы:

— Вы не добьетесь многого от самих ребятишек. Само собой, их привлекает аура. 
Мы те, кого можно назвать creme de la creme[29 - Сливки сливок (фр.) (Лучшие из 
лучших)] , добровольческий корпус адмирала Деница[30 - Карл Дениц (1891-1980), 
немецкий гросс-адмирал. В 1936-1943 командующий подводным флотом, в 1943-45 
главнокомандующий ВМФ (Кригсмарине). В мае 1945 рейхсканцлер.] . Ну и, конечно 
же, пропаганда…

Долгое молчание. Старик смотрит себе под ноги. Наконец он готов продолжать:

— Наверное, они просто-напросто не в состоянии представить, что ждет их впереди.
 Да и потом, они только начинают свою жизнь с чистого листа — три класса 
старшей школы, затем сразу призыв в армию, а там — обычное военное обучение. 
Они пока еще ничего не видели — и ничего не испытали — и, кроме того, у них 
отсутствует воображение.

По его лицу пробегает тень усмешки, когда он поворачивается ко мне в 
пол-оборота:

— Маршировать с винтовкой за плечами — я тоже не могу сказать, что меня это 
очень вдохновляет. А вам понравилось бы месить грязь по сельской местности в 
солдатских сапогах? Во всяком случае, в отношении этого мы наверняка находимся 
в лучшем положении. Нас привозят в порт. Нам не приходится топать пешком, 
зарабатывая себе мозоли на ногах. Регулярная кормежка — как правило, горячая 
еда. Где еще найдешь такое? Кроме того, мы спим на настоящих койках. Отличное 
отопление. И вокруг морской воздух, так полезный для дыхательных путей… Ну и,