Первый вахтенный офицер продолжает отдавать команды:

— Аппараты с первого по третий — приготовиться! Первый и третий аппараты — пли! 
Дистанция четыреста — расхождение восемьдесят — угол?

— Угол девяносто, — доносится снизу.

Океан окончательно пробудился. С первым светом мелькают короткие волны. Наш нос 
заблестел. Небо быстро меняет свой цвет: красно-желтое, желтое, затем 
сине-зеленое. Дизели набрасывают сизую вуаль своего выхлопного газа на розовый 
тюль нескольких облачков. В солнечных лучах наш кильватер искрится мириадами 
блесток. Человек рядом со мной поворачивает ко мне свое лицо, озаренное красным 
сиянием рассвета.

Вдруг далеко в волнах я замечаю несколько темных точек… которые тут же пропали. 
Что это было? Наблюдатель по левому борту тоже их видел.

— Дельфины!

Они приближаются подобно неотрегулированным торпедам, то ныряя в волнах, то 
выскакивая из них. Один из них заметил лодку, и все вместе, как по команде, они 
устремляются к нам. Вскоре они у нас на траверзе по оба борта. Их дюжины. 
Животы отливают ярко-зеленым цветом, плавники режут воду подобно носам кораблей.
 Они без труда движутся рядом с нами. Глядя на непрерывный каскад их прыжков и 
подскоков, язык не повернется сказать, что они «плывут». Кажется, вода 
нисколько не противится движению их тел. Я с трудом отвожу от них взгляд, 
напомнив себе, что мне надо наблюдать за моим сектором.

Короткие порывы ветра сминают волны. Постепенно небо затягивается облаками. 
Свет просачивается к нам вниз как будто через гигантскую крышку из матового 
стекла. Вскоре наши лица покрываются каплями летящих брызг. Лодка ускоряет свой 
ход.

Дельфины внезапно покидают нас.

К концу вахты у меня ощущение, что мои опухшие глазные яблоки держатся на 
кончиках нервов. Я надавливаю на них ладонями, и мне кажется, что глаза 
возвращаются на свое место.

Я так окоченел, что, стянув с себя намокшие плащ и штаны, могу еле двигаться, и 
у меня хватает сил лишь на то, чтобы залезть на свою койку.

И опять полчаса до смены вахты. В сотый раз я рассматриваю прожилки на 
деревянной обшивке рядом с койкой: не поддающиеся расшифровке иероглифы природы.
 Линии, огибающие сучок, напоминают воздушный поток, обтекающий профиль крыла 
самолета.

Внезапно раздается дребезжащий сигнал тревоги.

Он выбрасывает меня из койки, и я, еще плохо соображая, что делаю, уже двигаюсь,
 шатаясь из стороны в сторону. Третья вахта — штурмана. Что могло произойти?

Только я собрался влезть в свои сапоги, как набежала толпа народу. В мгновение 
ока в каюте воцарилось лихорадочное оживление. Из камбуза валит голубоватый дым.
 В нем маячит лицо одного из кочегаров. С деланным равнодушием он интересуется, 
что случилось.

— Что-то не закрепили как следует, ты, тупица!

Лодка по-прежнему на ровном киле. Что это значит? Звучит тревога — а мы все еще 
в горизонтальном положении?

— Отставить тревогу! Отставить тревогу! — выкрикивают динамики, и наконец с 
поста управления докладывают:

— Ложная тревога!

— Что?

— Рулевой случайно задел тревожный звонок.

— Черт его подери!

— Какого придурка угораздило?

— Маркус!

Все на мгновение потеряли дар речи, но тишина тут же взрывается всеобщей 
яростью.