спиной, и вновь подносит к глазам бинокль. Бремер с открытым ртом смотрит 
отсутствующим взглядом в указанном направлении.

— Узнаете что-нибудь? — в голосе Старика слышится нетерпение.

— Нет, господин каплей! Но это должно быть то самое место, где она затонула, 
если учесть силу течения. Оно отнесло нас на приличное расстояние, пока мы были 
заняты спасением.

— Гм.

Проходит еще две или три минуты, а потом Старик внезапно приказывает повернуть 
лодку и увеличить скорость. Мы берем курс на маленькую точку.

Что он затеял, пробираясь не то к ящику, не то к старой бочке из-под машинного 
масла сквозь нашпигованную минами воду? Испытывает судьбу? Или до этого момента 
он недостаточно искушал ее?

Проходит еще пять минут. И тут штурман, который все это время не опустил 
бинокль ни на секунду, объявляет бесстрастным голосом:

— Там кто-то плывет!

— Я так и думал! — так же спокойно отвечает Старик.

Кто-то плывет! Прошел почти час с момента, когда лодка Бремера затонула. Мы 
всматривались в воду до слепоты, абсолютно все из нас. И на ней ничего не было, 
ровным счетом ничего, что могло бы побеспокоить зеркальное совершенство морской 
глади.

Старик приказывает еще увеличить скорость. Я подношу бинокль к глазам и, так 
как мы уже достаточно приблизились, тоже начинаю различать фигуру человека. Его 
голова явственно видна над надутым краем спасательного жилета. Вот он поднимает 
свою руку!

Люди на верхней палубе перевешиваются через поручни, пока не вцепляются в 
страховочную сетку. Лишь бы никто из них не свалился за борт. Мое сердце бешено 
колотится. Там действительно кто-то двигается! Наш штурман-ас, лучший из всех 
штурманов, знал с самого начала, что он смотрит не на обломок кораблекрушения.

Держась за железные ступени с внешней стороны боевой рубки, спускаюсь на 
верхнюю палубу: я хочу взглянуть на моряка, которого вытаскивают из воды. Меня 
подмывает крикнуть, что он должен обнять нашего штурмана. Дай бог, чтобы на 
тысячу нашелся один такой. Только Крихбаум смог что-то заметить. Его глаза 
всегда оказываются на высоте — или голова, как сейчас.

Вот они достали его. Босой. Не старше восемнадцати лет. С него стекает вода. Он 
прислоняется к рубке, но находит силы устоять на ногах.

Я ободряюще киваю ему. Не говоря ни слова. Сейчас не время спрашивать, как он 
смог выбраться на поверхность из затонувшей лодки.

Должно быть, он — кочегар. Вероятно, единственный, кто выбрался из кормового 
отсека. Но почему так долго? Что там было? Откуда знать, как у него это 
получилось.

Тем не менее, я говорю:

— Живой — повезло, правда?

Подросток переводит дыхание, потом кивает.

Появляется Первый номер с одеялами. Никогда бы не подумал, что он может быть 
таким заботливым: он закутывает в них паренька, словно мать родная. Бог мой, 
ему не следовало этого делать. Юношу прорывает, его начинают душить рыдания, 
зубы его выстукивают дробь.

— Дайте сигарету, — велит Первый номер одному из матросов. — Давай, прикури ее! 
Да поживее!

Он осторожно усаживает парнишку на решетку, прислонив его спиной к боевой рубке,
 и всовывает ему в рот сигарету:

— Вот, держи. Давай, кури!

— Корабельное время!

— 08.10!

Эскорт должен был прибыть в 08.00. Боже!