— Вы имеете хоть малейшее представление? — у вас осталось хоть немного мозгов, 
чтобы понять, что вы едва не совершили? Что я едва не совершил, потому что мой 
образцовый первый вахтенный офицер, чемпион среди вахтенных офицеров, настолько 
некомпетентен, что не может справиться с такой элементарной задачей, как 
надлежащая сверка с судовым регистром? Я скажу вам кое-что — вас следовало бы 
отдать под трибунал!

Застрелиться — единственное, что остается первому вахтенному. Но единственный 
пистолет, который есть у нас на борту, находится в распоряжении командира. К 
тому же, он надежно заперт.

В помещении младших офицеров стоит гвалт:

— Штурман с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так!

— Да уж, первый вахтенный попался яйцами в тиски!

— Мы едва не влипли в дерьмо по самые уши!

— Со Стариком не пропадешь — прыгай в него с разбегу обеими ногами, но потом 
подумай еще раз как следует. Но сегодня он превзошел сам себя.

— Бог мой, они даже не подозревают, что родились сегодня во второй раз!

— Такой огроменный корабль, и торпеда не пошла.

— Парни, ну он и засранец!

Последнее замечание относится к первому вахтенному офицеру.

Несколько часов спустя Старик подводит итоги случившегося:

— Все как-то сразу пошло не так. Мы были на волосок от катастрофы вроде той, 
что случилась с «Лаконией». Если бы рулевой механизм торпеды не был поврежден…

Повисает тишина. Спустя несколько минут, посасывая чубук своей трубки, он 
продолжает:

— Вот вам наглядный пример — жизнь или смерть — игра случая — ну, черт 
побери! — нет никакого сомнения, что Старику сильно не по себе от всего 
происшедшего и он пытается оправдать сам себя. — Но ведь все вело к этому — они 
все-таки тянули со временем — а мы дали им его больше чем достаточно. Они вели 
себя как сумасшедшие!

— Да, но лишь потому, что полагали, будто их остановил британский патрульный 
корабль. Мы окликнули их по-английски. Очевидно, они даже вообразить не могли, 
что мы окажемся немецкой подлодкой.

— Вот что случается, когда начинаешь выпендриваться знанием иностранного языка!

— Они, должно быть, обделались со страху, когда поняли, кто мы на самом деле!

— Вот как получилось. Одно привело к другому… — прищелкнув языком, произносит 
Старик.

Он молчит добрых пять минут. Потом он говорит:

— Ужасно неудобно, что мы никак не можем измерить мощность нашего передатчика. 
Вполне возможно, что наш запрос в их адрес даже не был передан в эфир. В конце 
концов, нашу антенну как ножом срезало, да и все прочее оборудование тоже вышло 
из строя. Еле живой передатчик и некомпетентность первого вахтенного офицера — 
чего еще не хватает для полного счастья?

«К тому же почти у всех нас сдали нервы», — добавляю я про себя. У всех, кроме 
штурмана, который один оказался прав. Всегда рассудительный, всегда 
хладнокровный, никогда не суетящийся. Он не поддался влиянию Старика, когда 
разошелся с ним во мнениях.

Примирительное бурчаание трубки Старика выводит меня из задумчивости.

— Все шло к тому, что разразилось бы дерьмо несусветное! — вырывается у меня. — 
И мы оказались в самой его гуще…

— Нет, мы там не оказались бы, — резко обрывает меня Старик.

Я не могу понять, к чему он клонит. Так что я жду. Очевидно, прозвучит что-то 
еще. Но пауза затягивается, и в итоге я не выдерживаю:

— Я не понимаю.