«Мы поднимем ее». Эти слова повторяются в моей голове, как мантра. Я снова 
достаю изо рта резиновый мундштук. Нитка слюны обрывается, а затем натекает 
снова.

«Мне жаль»… «Мы поднимем ее»! — одного этого вполне достаточно, чтобы сойти с 
ума.

Я возвращаюсь назад, в кают-компанию. Второй вахтенный офицер лежит на койке.

— Эй, второй вахтенный! — я не узнаю собственный голос. Он похож на что-то 
среднее между карканьем и рыданьем.

Он едва шевелится.

Я пробую еще раз:

— Эй!

На этот раз выходит немного лучше.

Он обеими руками нащупывает резиновую трубку у себя во рту, хватаясь за нее, 
как младенец за бутылочку. Видно, что ему не хочется просыпаться. Не хочется 
выходить из спокойствия сна, хочется уцепиться за этот барьер, отделяющий его 
от безумия. Мне приходится потрясти его за руку:

— Эй, приятель, просыпайся!

Его глаза открыватся на секунду, но он все еще не желает пробуждаться. Он 
пытается отделаться от меня, укрыться в забытье.

— Через десять минут мы всплываем! — шепчу я, нагнувшись к его лицу.

Он недоверчиво хлопает глазами, но вынимает шноркель изо рта.

— Что? — переспрашивает он, пораженный известием.

— Мы готовимся к всплытию!

— Что ты сказал?

— Да, через десять минут!

— Честно?

— Да, командир…

Он не вскочил на ноги. Даже радостное выражение не мелькнуло на его лице. Он 
просто откинулся на спину и на мгновение закрыл глаза — но теперь он улыбается. 
Он стал похож на человека, которому стало известно, что для него приготовили 
праздничный сюрприз — и который не должен был проведать об этой тайне.




XI. Возвращение домой


— Приготовиться к всплытию!

Приказ эхом разносится по лодке.

— Первый вахтенный офицер и штурман — со мной на мостик! — велит командир.

На посту управления первый вахтенный и штурман берут свои дождевики, 
раскачиваясь, залезают в штаны, словно нас мотает в бурном море, и через головы 
натягивают свои заскорузлые куртки. Они стараются не смотреть друг на друга. 
Застывшие лица, словно у манекенов в парикмахерской. Складывается впечатление, 
будто штурман проводит показательное занятие: он очень медленно, как будто 
перед строем новобранцев, надевает свою зюйдвестку, выдерживая время, 
необходимое для запоминания его движений. Он с нарочитой тщательностью 
затягивает завязки под подбородком.

Только сейчас я осознаю, чем дышу — вонючими испарениями, плотными слоями 
распространившимися по всей лодке, кислыми и душными. Мои легкие раздуваются 
как кузнечные меха, стараясь отфильтровать из этой взвеси достаточное для 
дыхания количество кислорода.

Сможет ли лодка оторваться от грунта? А если и сможет — что потом?

Словно отвечая на этот незаданный вопрос, Старик отдает команду: