— По правде говоря, его дух уже неделю должен был бы летать в белом саване над 
волнами.

Восьмой док также заполнен водой. На ее поверхности играют мерцающие блики.

— Наша лодка, — говорит шеф.

В полумраке бункера корпус лодки едва заметен на воде. Но на фоне светлой стены 
ее очертания, поднимающиеся над низким причалом, выделяются более четко. 
Верхняя палуба лежит едва ли не в метре от маслянистой, отвратительно пахнущей 
воды. Все люки еще отдраены. Я оглядываю лодку от носа до кормы, как будто хочу 
запечатлеть ее образ у себя в памяти на всю оставшуюся жизнь: плоский 
деревянный настил верхней палубы, непрерывно тянущийся до самого носа корабля; 
боевая рубка, ощетинившаяся приземистыми зенитными пулеметами; плавно 
понижающаяся корма; стальные тросы сеточного ограждения с вкраплениями 
фарфоровых изоляторов, тянущиеся от башни и вперед, и назад. Во всем 
чувствуется простота. Модель VII — самый подходящий для моря корабль.

Я замечаю хитрую усмешку, мелькнувшую на лице командира, какая бывает у 
владельцев скаковых лошадей перед очередным заездом.

Лодка готова к выходу в море. Она заправлена топливом и водой — можно выходить. 
Но она пока еще не вибрирует высоким, дрожащим гулом корабля, собирающегося 
тронуться с места; дизели еще не запущены, хотя команда верфи в своих жестких 
рукавицах стоит наготове, ожидая лишь команды, чтобы отдать швартовы.

— Официальные проводы со всем положенным им идиотизмом происходят в канале, — 
замечает командир.

Команда выстроена на верхней палубе, сразу за рубкой. Ровно пятьдесят человек 
(и я впридачу). Почти всем по восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет. Лишь 
офицеры и младшие офицеры несколькими годами старше.

В полумраке я не могу как следует разглядеть их лица. Произвели перекличку, но 
я не запомнил отчетливо названные имена.

Верхняя палуба скользкая от тумана, проникающего внутрь через открытые ворота 
бункера. Серовато-белая мгла настолько слепит глаза, что очертания ворот 
расплываются. Вода в доке кажется практически черной и вязкой, как нефть.

Первый вахтенный офицер докладывает:

— Вся команда присутствует в полном составе, за исключением вахтенного поста 
управления Бекера. Моторный отсек готов, верхняя и нижняя палубы очищены и к 
походу готовы.

— Спасибо. Хайль UA!

— Хайль, господин каплей! — разносится под сводами бункера ответное приветствие,
 заглушая вой работающих механизмов.

— Смирно! Вольно!

Командир ждет, когда не стихнет шарканье ног.

— Вы все знаете, что произошло с Бекером. Воздушный налет на Магдебург. Хороший 
человек — и такой конец. И ни одного потопленного корабля в его последнем 
походе.

Долгая пауза. Похоже, командир испытывает отвращение.

— Ладно, это не наша вина. Но на этот раз мы такого не допустим. Подтянитесь!

Ухмылки.

— Разойдись!

— Замечательное напутствие, — бормочет шеф. — Речь, достойная уважения!

На длинной узкой верхней палубе все еще разбросаны кранцы, кабели и новые троса.
 Из открытого люка камбуза валит теплый пар. Высовывается физиономия кока. Я 
передаю ему свои вещи.

Бесшумно выдвигается перископ. Поворачиваясь из стороны в сторону, этот глаз 
Полифема поднимается на всю высоту отливающей серебристым блеском мачты, затем 
опускается вниз и исчезает. Я карабкаюсь на башню боевой рубки. На моих ладонях 
отпечатывается не до конца высохшая краска. Люк для загрузки торпед, 
расположенный на верхней палубе, уже закрыт. Позади уже задраен люк камбуза. 
Теперь внутрь лодки можно попасть только через боевую рубку.