затаился враг.

Я могу расслышать, как тикает хронометр, и капли конденсата падают в трюм. 
Оператор сонара делает полный обзорный круг — и еще один, и еще — но своим 
прибором не улавливает никакого пеленга.

— Не нравится мне это, — бормочет сам себе командир. — Совсем не нравится.

Ловушка! Другого быть не может. Что-то здесь не так: подвохом пахнет за милю.

Старик вперился в одну точку прямо перед собой, его лицо совершенно безучастное.
 Вот он моргнул пару раз, с усилием сглотнул. Видно, что он не может принять 
решение о дальнейшем курсе.

Если бы только я знал правила этой игры. Взрывов больше нет, АСДИКа — тоже, но 
командир продолжает придерживаться сценария пьесы — что же из всего этого 
получится?

Если бы только я мог прямо спросить Старика, четырьмя простыми словами: «Как 
обстоят наши дела?»

Но, похоже, мой рот наглухо заклепан. Я не в силах собраться с мыслями. В 
голове зловеще бурлит кратер вулкана.

Я чувствую жажду. В шкафчике еще должен был остаться яблочный сок. Я осторожно 
открываю его, но из него сыпятся фарфоровые осколки. Все эта проклятая тряска. 
Большинство чашек и блюдец разбилось. Кофейник остался без носика. К счастью, 
бутылка сока уцелела. Очевидно, именно она и побила всю остальную посуду. Что ж,
 тоже правильно: громи все вокруг себя, если хочешь остаться невредим.

Под столом валяется сломанная рамка с фотографией, запечатлевшей спуск на воду 
нашей лодки. Острые осколки стекла все еще торчат из нее. Должно быть, я 
проглядел ее во время уборки. Я ухитряюсь поднять ее, но у меня нет никакого 
желания доставать из нее стеклянные лезвия, поэтому рамка возвращается на свой 
крючок в том виде, в каком есть.

— Шумов больше нет? — спрашивает командир.

— Нет, господин каплей!

Время медленно подходит к пяти часам.

Шумов нет. Непонятно. Они отказались от преследования? Или они сочли, что мы 
уже утонули?

Я ощупью пробираюсь назад, на пост управления. Командир шепотом совещается со 
штурманом. Я слышу: «Через двадцать минут всплываем!»

Я слышу эти слова, но не верю своим ушам. Мы вынуждены всплыть? Или мы 
действительно вышли сухими из этого дерьма?

Акустик начинает что-то говорить, он собирается рапортовать — но осекается на 
полуслове и продолжает крутить свою ручку. Похоже, он уловил слабый сигнал, 
который теперь пытается запеленговать с помощью тонкой настройки.

Старик уставился ему в лицо. Тот языком облизывает нижнюю губу. Едва слышным 
голосом он докладывает:

— Шум на шестидесяти градусах — очень слабый.

Старик одним рывком проскакивает в люк и сгибается в проходе рядом с ним. 
Акустик подает ему наушники. Старик вслушивается в них, а оператор тем временем 
потихоньку поворачивает ручку то в одну, то в другую сторону вдоль шкалы, и 
постепенно лицо Старика суровеет.

Проходят минуты. Старик остается привязанным проводом наушников к гидрофону. Он 
похож на рыбу, попавшуюся на крючок. Он приказывает рулевому повернуть нос 
лодки, чтобы ему было лучше слышно.

— Приготовиться к всплытию!

Его хриплый голос, полный решимости заставляет встрепенуться не только меня. 
Шеф моргает бровями.

Приготовиться к всплытию! Он не может не представлять, что можно делать, а 
чего — нельзя! В наушниках по-прежнему слышны шумы, а он собирается подняться 
на поверхность?

Операторы рулей глубины сидят, сгорбившись за своими столиками. Штурман наконец 
все-таки снял свою зюйдвестку. Его лицо, и без того похожее на маску, выглядит