сомневаться.

— Какой сейчас пеленг у нового шума?

Голос стал деловым. Надо еще кое-что прикинуть в голове.

Поступает рапорт из кормового отсека:

— Воздушные клапаны дизелей сильно текут!

Старик переглядывается с шефом, который исчезает в направлении кормы. Старик 
берет на себя управление рулями глубины.

— Передний — вверх десять, — слышна его негромкая команда.

Я замечаю, что мой мочевой пузырь испытывает сильное давление. Должно быть, на 
меня подействовала льющаяся вода. Но я не ума не приложу, где можно отлить.

Шеф возвращается на центральный пост. Как выяснилось, там было две или три течи 
из-под фланцев. Судя по его голове, у шефа начался нервный тик. В лодке течь, а 
ее нельзя откачивать: враг наверху наблюдает за тем, чтобы мы ни в коем случае 
не перетрудились. Впрочем, вспомогательной помпе все равно пришел конец. 
«Стеклянная оболочка вспомогательной трюмной помпы треснула!» — расслышал я 
посреди грохочущего хаоса. Стекло водозаборника тоже разбито. С ума можно 
сойти!

Старик вновь приказывает обе машины — полный вперед. Все эти лавирующие маневры 
на высокой скорости приводят лишь к разрядке наших аккумуляторных батарей. 
Старик ставит на кон наши ресурсы. Если в аккумуляторах иссякнет ток, если у 
нас закончится сжатый воздух или кислород, лодке придется всплыть. Игра 
окончится — мы больше не сможем продолжать ее… Шеф снова и снова выпускает 
сжатый воздух в цистерны погружения, чтобы добавить нам плавучести, которую он 
уже не может поддерживать одной лишь трюмной помпой.

Рыночная стоимость сжатого воздуха в наши дни неимоверно высока. Учитывая наше 
нынешнее положение, мы не можем наладить его производство. О том, чтобы 
запустить компрессоры, и речи быть не может.

А что с кислородом? Как долго еще мы сможем дышать вонью, вобравшей в себя все 
ароматы лодки.

Акустик выдает одно сообщение за другим. Я тоже слышу шуршание АСДИКа вновь.

Но до сих пор не ясно, сколько у нас сейчас преследователей: два вместо одного?

Старик запускает руку под фуражку. Похоже, он тоже не владеет ситуацией. 
Доклады гидроакустика не дают практически никакой информации о намерениях врага.


Не могут ли они в свою очередь дурачить нас своими шумами? Технически это 
возможно, а наше вынужденное слепое доверие проницательности акустика просто 
нелепо.

Похоже, зсминец описывает широкий круг. О втором источнике шума — ни слова, но 
это может означать лишь, что второй корабль тихо стоит на месте и ждет.

Пауза затянулась. Первый вахтенный офицер неуверенно озирается кругом. У него 
помятое лицо, нос, побелевший вокруг ноздрей, заострился.

Помощник по посту управления пробует помочиться в большую консервную банку. Он 
настойчиво пытается выпростать свой член из кожаных штанов.

Затем — безо всякого предупреждения — лодку буквально подбрасывает. Заполненная 
наполовину банка выпадает из рук Оловянноухого Вилли Айзенберга, и ее 
содержимое разливается по палубе. В отсеке сразу запахло мочой. К моему 
изумлению, Старик даже не выругался.

Я дышу еле-еле, чтобы не упереться грудью в стягивающий ее стальной обруч, не 
втянуть в себя излишне много вони. Воздух — кошмарный: запах горячего 
масла…вонь немытых тел…нашего пота — выступившего от страха. Одному богу 
известно, из чего еще состоят эти удушливые миазмы. Так можно утратить 
самообладание. Пот, и моча, и дерьмо, и запах трюма — все вместе просто 
невыносимо.

Я не могу отделаться от мысли о беднягах, запертых в кормовом отсеке. Они 
лишены возможности видеть командира, успокаиваться от одного его присутствия. 
Они там — словно замурованные. Их никто не предупреждает, когда снова раздастся 
адский грохот. Я скорее предпочту смерть, нежели быть втиснутым там, позади, 
между смердящих, нагретых кусков металла.