зелень. Несколько облаков с рваными краями медленно плывут низко над линией 
горизонта, все еще подсвеченные закатным светом. Своим плавным движением, 
залитые розоватым оттенком, с вкраплениями более ярких блесток, они похожи на 
каких-то экзотических золотых рыбок с широкими хвостами. Их чешуя, сверкая и 
искрясь, отражает падающий на нее свет, а затем снова меркнет. Иногда на них 
появляются темные пятна, похожие на отпечатки пальцев.

На востоке встает ночь. Один участок неба за другим заполняется темнотой, 
которую мы ожидали с таким нетерпением.

— Штурман, запишите: «19.30 — сумерки — горизонт немного приблизился — ясно 
различимо построение конвоя в четыре колонны — ночью собираемся атаковать». 
Будем считать это черновым наброском для занесения в боевой журнал.

Старик отдает приказание в машинное отделение. Рев дизелей незамедлительно 
сбивается с ритма и стихает. Опять вокруг нас слышны лишь звуки бесконечного 
странствия по волнам. Белая грива нашего кильватера исчезает, превратившись в 
ярко-зеленый шлейф, тянущийся по пятам за нами.

Теперь мы оказались далеко впереди коновя. Замысел заключается в том, что 
несмотря на быстро ухудшающуюся видимость у нас еще будет достаточно времени 
заметить их каждую смену курса, чтобы скорректировать наш таким образом, чтобы 
палубные надстройки пароходов все время оставались низко над горизонтом.

В небе уже появился диск луны, как будто из белого мела, который постепенно 
начинает светиться.

— Может, придется еще чуть-чуть подождать, — обращается ко мне Старик.

Не успел он договорить, как наблюдающий за правой кормовой зоной сообщает:

— Мачты сзади по ходу!

Все наши бинокли разворачиваются в том направлении. Я ничего не вижу.

— Черт его дери! — бормочет Старик.

Я скашиваю на него глаза, чтобы понять, куда направлен его бинокль. Затем я 
навожу бинокль на горизонт и начинаю медленно вести влево, стараясь повернуть 
его на тот же угол. С большим трудом можно отличить горизонт от вечернего неба. 
Я продолжаю искать. Есть! Действительно, мачта! Тонкая, как волос! Дымного 
плюмажа нет — значит, корабль сопровождения. Корвет? Эсминец? Тральщик, 
описывающий свой большой ежевечерний круг, чтобы очистить окрестности от мин до 
наступления темноты?

Они уже заметили нас? В их «вороньих гнездах» всегда сидят лучшие моряки!

В любом случае, мы оказались прямо перед ними с западной стороны, где тьма еще 
нигде не сгустилась в достаточной степени. Мы слишком четко выделяемся на фоне 
горизонта.

Почему Старик ничего не предпринимает? Он сгорбился, как гарпунер у своей пушки,
 ожидая, когда снова забьет фонтан кита. Не отнимая от глаз бинокль он 
командует:

— Обе машины — самый полный вперед!

Никаких указаний относительно рулей глубины. Никакой команды к погружению.

Турбины взревели. Лодка прыгнула вперед. Бог мой, эти белые буруны 
кильватерного следа выдадут нас Томми! Конечно же, наш корпус выкрашен в серый 
защитный цвет, но этот белый след и синеватое облачко выхлопных газов над ним… 
Сейчас дизели изрыгают из себя столько дыма, как неисправный трактор. Затянутый 
плотной пеленой выхлопов, горизонт за нашей кормой полностью пропадает, а 
вместе с ним и иголочка мачты. Я не могу понять, вырастает она или уменьшается.

Если мы не можем разглядеть их, может, они нас тоже не видят.

Дизели угрожающе рычат. Они по-настоящему вгрызаются в топливные запасы шефа.

Я замечаю, что шеф исчез с мостика. Бинокль Старика по-прежнему смотрит за 
корму. Мы не отклонились от нашего курса ни на градус. Штурман вместе с ним 
всматривается назад.

По прошествии некоторого времени Старик отдает приказание обеим машинам малый 
вперед. Длина кильватерного следа сокращается. Постепенно сизая дымка за нами 
рассеивается. Старик и штурман пристально рассматривают горизонт. Я делаю то же 
самое, сантиметр за сантиметром. Ничего.

— Хм! — произносит Старик. Штурман хранит молчание. Он держит бинокль в