и — о — б — о — р — в — а — н — н — ы — х — в — а — н — т.

Внезапно волна роняет нас вниз, и нос нашей лодки с бешеной скоростью 
наклоняется вперед. Перегнувшись вниз до предела, мы окунаемся в долину, 
наполненную морской пеной.

Высоко над нами над краем пропасти высунулся нос лодки Томсена. Она кренится на 
левый борт — ясно различимы заслонки обоих торпедных аппаратов левого борта, 
равно как и любая из водозаборных прорезей, да и все днище лодки, — пока 
перевесившая носовая часть не обрушивается в ложбину подобно падающему лезвию 
гильотины. С яростью, которая разрубила бы металл, он входит в волну. Вода 
внезапно раздается в обе стороны огромными волнами зеленого стекла, которые 
снова смыкаются над ней вскипевшими водоворотами и заливают мостик. В 
клокочущей пене остались видны лишь несколько темных пятнышек: головы вахтенных 
на мостике да одна рука, размахивающая красным сигнальным флажком.

Я перехватываю изумленный взгляд второго вахтенного, адресованный командиру, а 
потом я замечаю лицо шефа, на котором застыло восторженное выражение. Должно 
быть, он уже давно стоит на мостике.

Я охватываю перископ одной рукой и подтягиваюсь повыше. Та лодка у нас за 
кормой спряталась у подножия волн. Затем там неожиданно всплывает бочка, ее 
подбрасывает вверх, потом она тонет; затем лишь бутылочная пробка пляшет на 
волнах, а спустя несколько минут ничего больше не разглядеть.

Старик велит лечь на прежний курс. Откидываю люк — слежу одним глазом за 
проходящей волной — и вниз, в нору.

Рулевой в боевой рубке прижимается к стенке, освобождая дорогу, но лодка 
кренится на правый борт, так что он все равно получает свою порцию душа.

— Что там происходило?

— Встретились с другой лодкой — Томсена — очень близко!

Люк захлопывают сверху. Из темноты выплывают бледные лица, как будто 
выхваченные фонариком горняка. Мы снова в подземелье. Внезапно я осознаю, что 
даже рулевой не видел нашей встречи.

Я развязываю тесемки зюйдвестки под подбородком и начинаю стаскивать резиновую 
куртку. Помощник на посту управления жадно ловит каждое сказанное мной слово. 
Не уверен, что стоило говорить это, но я еще подкинул ему малозначащие слова 
вроде «Невероятно, как командир вел лодку — правда — просто образцовое 
маневрирование!».

Должно быть, возбуждение расслабило мои мускулы: я освободился от промокшей 
одежды намного быстрее, чем вчера. Рядом со мной методично вытирается шеф.

Через десять минут мы собираемся в кают-компании.

Я все еще заведен, но я стараюсь вести себя, как всегда:

— Все это было достаточно необычно, верно?

— Что вы хотите сказать? — спрашивает Старик.

— Наша встреча.

— Почему?

— Разве мы не обязаны были дать опознавательный сигнал?

— Боже мой, — отвечает командир. — Эту рубку я узнал бы с первого взгляда! У 
них был бы припадок, если бы мы запустили ракету. Это означало бы, что им 
пришлось бы сразу отвечать нам тем же. И кто знает, были ли у них в такую 
погоду готовые заряды. Зачем ставить друзей в неловкое положение?

— И именно потому, что опознавательные ракеты никогда не используются в 
сомнительных случаях, мы вскакиваем со своих мест по два раза на день, когда их 
несут!

— Не стоит ворчать, — успокаивает Старик. — Надо — значит надо! Устав!

Десять минут спустя он возвращается к моему недовольству:

— В такую непогоду мы в любом случае можем не опасаться английских подлодок. 
Что они будут тут искать? Немецкий конвой?

Суббота. Волнение улеглось. За обедом мы все сидим, придвинувшись к столу, и 
жуем. Свободные от вахты члены экипажа постепенно возвращаются в летаргический