Ничего.

— Там что-то было! — снова вопит второй вахтенный. — На двухстах шестидесяти 
градусах!

Он кричит, обращаясь к дозорному, обозревающему левый носовой сектор:

— Эй — там — видел что-нибудь?

Ревущий лифт снова вздымает нас вверх. Я стою плечом к плечу рядом со вторым 
вахтенным, и вдруг — из фонтана брызг внезапно вырастает темный силуэт, 
пропавший в следующий момент.

Бочка? На каком расстоянии от нас?

Второй вахтенный выдергивает затычку и прижимает к губам отверстие переговорной 
трубы. Требует бинокль на мостик. Рука снизу открывает люк и подает бинокль как 
раз вовремя, чтобы не дать следующей волне залить лодку. Второй вахтенный 
спешно захлопывает люк ногой. Бинокль остается более-менее сухой.

Я пригибаюсь по соседству с ним, прикрывающим левой рукой бинокль от летящих 
брызг и напряженно ожидающим следующего появления плавучего объекта в поле 
зрения. Но ничего не видать, кроме нагромождения водяных холмов, прорезанных 
белыми полосами пены. Мы находимся на дне глубокой ложбины.

Во время взлета на очередную вершину мы щурим глаза, пытаясь сфокусировать 
зрение.

— Черт, черт, черт побери! — второй вахтенный порывисто поднимает бинокль к 
глазам.

Я наблюдаю за ним. Вдруг он орет:

— Вон там!

Теперь нет никакого сомнения. Он прав: там что-то было. А вот опять! Темный 
силуэт. Он взлетает, задерживается наверху на время, за которое сердце успевает 
сделать два удара, и снова скрывается из виду.

Второй вахтенный офицер опускает бинокль и кричит:

— Это же…

— Что?

Второй вахтенный процеживает сквозь зубы какое-то междометие. Потом он 
поворачивается ко мне лицом и выпаливает:

— Это — не что иное, как — подводная лодка!

Подводная лодка? Эта крутящаяся на волнах бочка — подлодка? Я не ослышался? 
Может, он сошел с ума?

— Запустить сигнальную ракету? — спрашивает помощник боцмана.

— Нет — не сейчас — подожди немного — я еще не совсем уверен!

Второй вахтенный опять наклоняется к переговорной трубе:

— Кожаную ветошь — на мостик! Живо!

Он пригибается, укрываясь за бульверком, подобно гарпунеру на китобойном судне, 
готовящемуся к броску, и ждет, когда волна снова поднимет нас. Я вдыхаю воздух 
полной грудью, сколько могут вместить легкие, и задерживаю дыхание — будто это 
улучшит мое зрение, когда я стану всматриваться в бушующий океан.

Ничего не вижу!

Второй вахтенный офицер передает мне бинокль. Я стараюсь удержаться, упираясь 
подобно скалолазу в расселине, и вожу биноклем из стороны в сторону в 
направлении двуста шестидесяти градусов. Передо мной полукругом простирается 
серо-белый сектор моря. И больше ничего.

— Там! — орет второй вахтенный, вскидывая правую руку. Я торопливо возвращаю 
ему бинокль. Он упорно вглядывается, затем опускает бинокль. Одним прыжком он 
оказывается у переговорной трубы:

— Командиру: субмарина слева по борту!