Едва тот успевает проглотить последний кусок, как электрические звонки разносят 
по лодке команду: «Приготовиться к всплытию!»

Мои мускулы тотчас же непроизвольно напрягаются.

Посреди ночи снова остановили двигатели. Полусонный, ничего не понимающий, я 
сажусь на кровати. Гудение дизелей все еще звучит у меня в голове. В каюте 
светится одна лампочка. Сквозь люк слышатся тихо отдаваемые на посту управления 
приказы, как будто там творится нечто секретное. Я слышу шипение. Лодка 
наклоняется вперед. Отсвет лампы ползет кверху над люком. Волны, по-прежнему 
разбивающиеся о корпус корабля, звучат как удары по туго натянутой парусине. 
Потом наступает тишина. Хорошо слышно, как дышат моряки, свободные от вахты.

В отсеке раздаются шаги матроса, идущего с центрального поста.

Френссен хватает его за руку:

— Что там происходит?

— Понятия не имею!

— Да ладно тебе! Скажи, что там?

— Ничего особенного. Никакой видимости. Темно, как у медведя в заднице.

— Теперь понятно, — говорит Френссен.

Я устраиваюсь в постели как можно удобнее и, совершенно довольный, засыпаю.

Когда я просыпаюсь, уже, наверно, пять часов. В отсеке очень жарко и пары 
отдыхающих дизелей проникли в каюту. Жужжат вентиляторы. Я с наслаждением 
вытягиваюсь на кровати. Койка не качается. Я ощущаю свалившееся на меня счастье 
каждой клеточкой тела вплоть до самых глубин желудка.

Пятница. Командир не всплывает, пока не кончится завтрак. Даже на глубине в 
сорок метров лодка двигается донными валами. Вскоре мы всплываем в крутящемся 
водовороте, и первые волны разбиваются о башню боевой рубки. В лодку проникает 
столько воды, что трюм моментально заполняется ею. И нет такого положения, в 
котором можно было бы расслабить мускулы.

Волны опять, видно, сменили свое направление. Хотя лодка под водой 
придерживалась прежнего курса, теперь она заметно кренится на левый борт. 
Иногда она замирает под таким пугающим углом и на такое время, что становится 
не по себе.

Штурман сообщает, что ветер изменился и теперь дует с запада-юго-запада. Это 
все объясняет!

— Волна по траверзу — мы так долго не продержимся! — констатирует командир.

Но за столом, за которым мы пытаемся усидеть изо всех сил, он заявляет 
успокаивающим тоном:

— Волны теперь идут под небольшим углом. Ветер скоро переменится. Если он 
задует с кормы, все будет в порядке.

После еды я решаю остаться за столом. Я заметил книгу, скользящую взад-вперед 
по полу перед шкафчиком второго вахтенного офицера. Заинтересовавшись, я 
протягиваю к ней руку и с любопытством открываю на первой попавшейся странице. 
Я понимаю только отдельные слова: «Прямой парус — судостроительная верфь — 
средний кливер — верхний крюйс-марсель — крюйс-брамсель — кильблок…»

Профессионализмы из эпохи парусных судов: красивые, гордые слова. Мы не 
придумали им ничего взамен.

Рев волн вдоль нашей стальной оболочки вновь и вновь нарастает яростным 
крещендо.

Внезапно лодка сильно кренится на левый борт. Я вылетаю со своего места, а 
книжный шкаф полностью освобождается от своей начинки. Все, что оставалось на 
огороженном столе, попадало на пол. Старик, как седок тобогана[63 - Сани для 
спуска с горы.] , который пытается затормозить, изгибается вбок, ухватившись 
там за что-то.

Шеф соскользнул на пол. Мы все на несколько минут замерли в таком положении, 
как будто позируя для фотографии, снимаемой старой камерой. Лодка никогда не 
выровняется из такого наклона. Боже мой, мы не выберемся!

Но по прошествии некоторого времени каюта принимает нормальное, горизонтальное 
положение. Шеф резко выдыхает из себя воздух на такой высокой ноте, что звук