отреагировать на нее. Сигнальные ракеты — вещь, конечно же, серьезная. И они 
находятся в шкафчике у него за спиной. Одному богу известно, пригодятся ли они 
нам когда-нибудь, но их ежедневная замена — часть ставшего обыденным священного 
ритуала.

Наконец он встает и отпирает шкафчик с выражением самого глубокого отвращения 
на лице. Можно подумать, кто-то держит у него под носом кучу дерьма. Его газета 
соскальзывает с койки, чтобы приземлиться в грязную лужу, оставшуюся на полу 
после недавнего приема пищи. Шеф еле сдерживает готовое сорваться проклятие и 
снова заползает в свой угол. На этот раз он еще выше подтягивает колени. Похоже,
 он пытается укрыться ото всех.

Погребение в сидячем положении[56 - В некоторых первобытных культурах мертвецов 
хоронили в сидячем положении.], поза шефа повторяет подобное погребение. Я хочу 
поделиться своей идеей, но лень настолько завладела мной, что я не в состоянии 
говорить.

Проходит не более пяти минут, как снова является прапорщик. Конечно же, старые 
заряды надо убрать под замок. Нельзя нерадиво обращаться с сигнальными 
ракетами: их нельзя разбрасывать где попало. Я ожидал увидеть, как шеф 
взорвется подобно бомбе. Но он не проронил ни звука. Он встает даже с какой-то 
необычайной живостью, бросает на меня неприязненный взгляд, зажимает подмышкой 
свою газету и исчезает в направлении кормового отсека. Двумя часами позже я 
обнаруживаю его в электромоторном отделении. Он сидит в вонючем дыму на 
перевернутом ящике с черносливом, прислонившись спиной к кормовому торпедному 
аппарату, по-прежнему штудируя свою газету.

После ужина внутренний голос снова напоминает мне, что за весь день я ни разу 
не был на мостике. Я заглушаю его упреки, убедив себя, что наверху уже почти 
стемнело.

Все-таки мне необходимо сменить обстановку, и я отправляюсь в носовой отсек, 
где меня чуть не валит с ног плотно окутавший все помещение непередаваемый 
аромат трюма, остатков пищи, пропитавшейся потом одежды и гниющих лимонов. Две 
слабенькие электрические лампочки едва освещают своим тусклым светом помещение, 
создавая интимную обстановку, как в борделе.

Я могу разглядеть Швалле, зажавшего между коленями большую алюминиевую кастрюлю,
 из которой торчит черпак. Вокруг него разложены хлеб, колбаса, маринованные 
огурцы и вскрытые банки сардин, а над головой раскачиваются два провисших под 
тяжестью свободных от вахты матросов гамака. Верхние койки и с левой, и с 
правой стороны также заняты.

Качка хуже всего ощущается именно здесь, в носовом отсеке. Каждые несколько 
минут кубрик начинает бешено раскачиваться и вилять из стороны в сторону, и 
всякий раз Швалле приходиться хвататься за кастрюлю, чтобы не дать ее 
содержимому расплескаться.

Из глубины отсека на четвереньках выползает торпедист Данлоп, зажав в руке две 
лампочки: одну — зеленую, другую — красную. Он хочет вкрутить их вместо белых. 
У него уходит немало время на осуществление своего замысла, но конечный 
результат приводит его в восторг. Прямо как бенгальские огни! И ведь это — 
плоды его труда!

— Очень сексуально! — раздается одобрительный отзыв из одного гамака.

Я слышу беседу Жиголо с Маленьким Бенджамином:

— Абсолютно чистая — согласен? Как ты думаешь, сколько времени я уже ношу эту 
рубашку?

— Наверняка с того самого дня, как мы вышли из порта.

— А вот и нет! — в голосе слышится ликование. — Прибавь еще две недели!

Так же, как и Швалле, Арио, торпедист Данлоп, Бахманн по прозвищу Жиголо, Дуфте,
 Факлер и Крошка Бенджамин (он отпустил усы) — все сидят на полу.

Командир велел сократить продолжительность вахты. Это значит, что теперь рядом 
сидят люди, которые прежде никогда не общались друг с другом в свободное от 
дежурства время.

Лодка делает неожиданный курбет. Алюминиевый котелок проскальзывает меж ног 
Швалле и из него на разложенный рядом хлеб высплескивается суп. Лодка встает на 
дыбы и начинает бешено крутиться вокруг своей продольной оси. Мусорное ведро 
рядом с дверью опрокидывается, и из него по всему полу разлетаются 
заплесневевшие корки хлеба и остатки выжатых лимонов. В трюме бурлит вода. Нос 
лодки с грохотом обрушивается вниз, и весь отсек вздрагивает. Вода в трюме 
бурным потоком устремляется вперед.