Его спокойный голос помогает нам, успокаивая наши натянутые нервы.

Теперь по нашим головам долбит непрерывный звон, как будто гигантская колотушка 
без остановки молотит по стальному листу. Двоих или троих из нас начинает бить 
дрожь.

Мутный воздух повис синими слоями. И опять тяжелые разрывы.

— Тридцать четыре — тридцать пять — тридцать шесть! — на этот раз счет ведется 
шепотом.

Командир сохраняет спокойствие:

— Какого черта — может, перестанешь?

Он снова уходит в себя, рассчитывая курсы. В лодке — гробовая тишина. Спустя 
некоторое время вновь раздается шепот:

— Куда он движется сейчас?

— На двести шестьдесят градусов — становится громче!

Командир поднимает голову. Он принял решение.

— Право руля до отказа! — и сразу же после этого. — Акустик — мы уходим вправо!

Команда должна быть передана через всю лодку на корму. Я с облегчением передаю 
ее дальше по цепочке. Боже мой, откуда только можно сейчас найти в себе силы 
сделать что-то — поворачивать штурвалы, двигать рычаги, встать к насосам…

Акустик снова высовывается в проход. Его глаза открыты, но они смотрят в никуда.
 Его голос похож на тот, каким вызывают духов во время спиритического сеанса:

— Кажется, нарастает — двести тридцать — двести двадцать.

— Оставить лишь необходимое освещение, — командует Старик. — Одному дьяволу 
известно, как долго нам еще будут нужны аккумуляторы.

Акустик опять докладывает:

— Снова атакуют — звук на двухстах десяти градусах — быстро нарастает! Совсем 
рядом!

Он не может сдержать свое волнение.

Командир приказывает:

— Оба двигателя — полный вперед!

Секунды тянутся бесконечно долго. Ничего. Никто не шевелится.

— Будем надеяться, они не пригласили своих друзей! — Старик высказывает 
страшную мысль, которая уже давно гложет меня: минные заградители, убийцы… 
Свора собак — зайцу конец.

Кто бы ни пытался подцепить нас сейчас на крючок, ясно одно: он не новичок, а 
мы полностью беззащитны, хоть в наших пусковых установках — пять торпед. Мы не 
можем всплыть, мы не можем броситься из укрытия на врага. Мы не можем даже 
почувствовать мрачной решимости, которую обретаешь, просто сжимая в руке оружие,
 пускай даже и бесполезное. Мы не можем даже заорать на них. Только уползать. 
Опускаться глубже. Интересно, на какой глубине мы сейчас находимся? Я не веря 
своим глазам: стрелка манометра замерла на ста пятидесяти метрах. «Верфь 
гарантирует триста», — мелькает в моей голове мысль.

Проходит десять минут. Ничего не происходит.

Еще одна горсть камушков высыпается сверху на левую цистерну плавучести. По 
лицу акустика я понимаю, что сейчас раздадутся новые взрывы. Его губы шевелятся,
 отсчитывая секунды до детонации.

Первый был так хорошо нацелен, что я почувствовал его всем своим позвоночником. 
Мы как будто в огромном барабане, который затянут не кожей, а стальной 
пластиной. Я вижу, как беззвучно двигаются губы штурмана. Неужели я оглох?

Но вот я слышу командира. Он снова требует прибавить скорость. Его голос 
перекрывает собой весь этот кошмар:

— Все в порядке! Не волнуйтесь, господа, такая ерунда недостойна вашего 
внимания. Дома…