Один прыжок, и я лечу вниз через башенный люк. Подошвы сапог гремят по плитам 
пола. Командир — последний. Он закрывает за собой люк. Не успев задраить его до 
конца, он приказывает:

— Погружение!

Он остается в башне боевой рубки. Ровным голосом он отдает распоряжения вниз, 
на пост управления:

— Следовать на перископной глубине!

Шеф выравнивает лодку. Стрелка манометра останавливается, затем медленно 
пускается в обратный путь по шкале. Рядом со мной в своем мокром плаще тяжело 
дышит Дуфте. Зейтлер и Бокштигель сидят за кнопками пульта управления рулями 
глубины. Их глаза не отрываются от столбика воды в приборе Папенберга. Первый 
вахтенный офицер наклоняется вперед, чтобы дать воде стечь с полей его 
зюйдвестки.

Никто не говорит ни слова. Лишь с кормы слышится электрический гул моторов, как 
будто доносящийся из-за обитой войлоком двери.

Голос командира над нами наконец нарушает молчание:

— Доложите глубину!

— Двадцать два метра! — отзывается шеф.

Столбик воды в Папенберге медленно понижается: лодка поднимается. Скоро 
объектив перископа выйдет из воды.

Лодка все еще не на ровном киле, так что шеф приказывает перекачать воду из 
носовой выравнивающей цистерны в кормовую. Постепенно лодка принимает 
горизонтальное положение, но не удерживает его. Волны бросают нас во все 
стороны. Тянут, толкают, пихают. Нелегко будет наблюдать за поверхностью через 
перископ.

Я внимательно прислушиваюсь, ожидая следующих распоряжений от командира, когда 
акустик докладывает:

— Эсминец на правом траверзе лодки!

Я передаю его слова наверх.

— Принято! — затем все так же сдержанно. — Занять боевые посты!

Акустик высовывается из радиорубки в проход, его расширенные глаза пусты. 
Падающий на его лицо свет превращает его в плоскую маску, на которой вместо 
носа — всего-навсего два отверстия.

Теперь лишь он да командир поддерживают контакт с внешним миром за пределами 
нашего стального цилиндра. Командир может видеть врага, акустик — слышать его. 
Все остальные — слепы и глухи.

— Аудиоконтакт усиливается — медленно уходит за корму!

Как будто ему сдавили горло, командир приказывает:

— Открыть аппараты с первого по четвертый!

Так я и думал: Старик собирается завалить эсминец. Он хочет красный вымпел — 
единственное украшение, отсутствующее в его коллекции. Я был уверен в этом, 
когда он распорядился поднять перископ после сигнала тревоги.

Вниз снова доносится его голос:

— На посту управления — шефу — держите эту глубину!

— Как он может сделать это в такую качку? — спрашиваю я сам у себя.

Мускулы на исхудалом лице шефа ритмично напрягаются и расслабляются. Как будто 
он жует жевательную резинку. Если лодка слишком поднимется, и верхняя часть ее 
корпуса высунется из воды — это катастрофа. Она выдаст нас врагу.

Командир уселся верхом в седло перископа в узком промежутке между перископом и 
башенной стеной, его лицо прижато к резиновому обрамлению, бедра широко 
разведены, чтобы обхватить огромный стержень перископа. Ноги — на педалях, 
которые позволяют ему бесшумно крутить здоровенную колонну вместе с седлом на 
триста шестьдесят градусов, правая рука положена на рычаг, который выдвигает и 
убирает перископ. Мотор перископа гудит. Командир слегка опускает перископ,