вокруг нас. Дневной свет окончательно исчез: можно подумать, что уже настал 
вечер. Водяная взвесь, гонимая ветром, окутывает океан бледной дымкой.

Лодка тяжело качается. С левого траверза накатываются волны. В открытый люк 
устремляются потоки воды, но мы не можем закрыть его, так как враг может 
внезапно, в любой момент атаковать лодку.

Винты бешено вращаются, дизели работают на пределе. Командир направляется на 
мостик. Из-под блестящих от дождевой воды, отогнутых вниз полей зюйдвестки 
рассматривает море. Он стоит без движения; лишь голова медленно поворачивается 
из стороны в сторону.

Через четверть часа я спускаюсь вниз, чтобы посмотреть по карте, насколько мы 
продвинулись. Штурман с головой погрузился в сложные выкладки. Не отрывая глаз 
от карты, он произносит:

— Мы — вот тут, а здесь мы можем встретить конвой. Если он опять не изменит 
курс.

Я чувствую себя неловко, стоя без дела. Я уже положил руку на алюминиевую 
лестницу, когда сказал себе, что все мои поднимания и спускания придают мне 
нервозный вид. Перестань суетиться: расслабься. Что бы ни произошло, в свое 
время я об этом узнаю. Который теперь час на самом деле? Половина первого? 
Ладно, надо вести себя так, как будто не происходит ничего для меня необычного. 
И я начинаю стягивать с себя мокрые вещи.

Я сижу в кают-компании, пытаясь читать книгу, пока стюард не приносит, наконец, 
тарелки и чашки для обеда. Командир не появляется.

Едва мы уселись за стол — шеф, второй инженер и я — как с поста управления 
доносится шум. Шеф быстро поднимает голову. С мостика докладывают: «Впереди 
слева по курсу — топ мачты[49 - Верхняя часть мачты]!»

Почти не задумываяь, через мгновение я уже на полпути к посту управления: 
конвой!

Я оказываюсь там раньше шефа. Дождь усилился. Океанские брызги и ливень 
незамедлительно промочили мой свитер нсквозь. Я так торопился, что забыл 
схватить свой плащ с крюка.

Слышу голос командира:

— Круто право руля. Курс — сто восемьдесят градусов!

Вахтенный, не дожидаясь моей просьбы, протягивает мне бинокль. Я начинаю 
осматривать тот же сектор, что и командир. Серые потоки дождя, и больше ничего. 
Затаив дыхание, я заставляю себя успокоиться и медленно начинаю вести оптику 
справа налево, оглядывая водяную завесу. Вон там, посреди серых струй, 
показалась линия с волосок толщиной, чтобы тотчас снова исчезнуть. Обман 
зрения? Игра воображения? Я глубоко перевожу дыхание, расслабляю колени, слегка 
встряхиваюсь, уравновешиваю бинокль на кончиках пальцев. Лодка подо мной 
вздымается. Я теряю направление, затем вновь ориентируюсь, беря пример с 
командира. Вон он, корабль.

Он вздрагивает и пляшет в окулярах бинокля. Мачта! Никакого сомнения в этом не 
может быть. Но видна лишь мачта, и никакого дыма из трубы, который должен был 
бы сопровождать ее? Лишь этот волосок мачты? Как пристально я не вглядываюсь, я 
больше ничего не замечаю; он как будто медленно уходит за горизонт.

Каждый пароход неотделим от столба дыма, который выдает его задолго до того 
момента, как покажется мачтовая антенна. Значит, это — не пароход.

Черт побери, куда он подевался? Вот я вижу его опять. Теперь я вполне могу 
разглядеть его невооруженными глазами. Я опускаю бинокль и ищу корабль — так и 
есть, я его вижу!

Командир кусает нижнюю губу. Он снова поднимает бинокль и говорит, обращаясь 
отчасти к самому себе:

— Черт! Эсминец!

Проходит минута. Мой взгляд прикован к тонкой линии над горизонтом. Я задыхаюсь 
от волнения.

Сомнений больше не остается: это радиомачта, значит, эсминец идет прямиком на 
нас. У нас нет шансов скрыться от них на поверхности, если только они не 
замедлят ход.

— Должно быть, они нас заметили! Черт их дери! — голос командира почти не 
меняется, когда он отдает команду тревоги.