– Мы проходим мимо патрульного корабля справа по борту от него.

Лодка маневрировала с ювелирной точностью. Вход в гавань оказался позади. Слева 
и справа можно было различить вышки на оконечностях молов. И вот лодка достигла 
середины гавани и стала описывать широкую дугу.

– Мины к постановке товсь!

– Мины готовы к постановке! – поступил доклад из торпедного отсека.

– Оба малый вперёд!

Шум моторов стал чуть слышнее.

– Первая пошла!

С лёгким шумом вышла первая мина.

Вся команда застыла и затаила дыхание, прислушиваясь. Услышат ли британцы шум? 
А если услышат, то поймут ли причину? Один шутник закрыл глаза и показал рукой 
наверх, как бы желая сказать: они там наверху спят.

А действительно, почему бы им и не спать? Порт это всё-таки порт, он защищён от 
германских субмарин.

Народ на лодке задвигался. Кажется, с людей спало внутреннее напряжение. Пошла 
третья мина… четвёртая… пятая…

Лодка продолжала двигаться по широкой дуге. Глубина составила 13,8 метра. Лодка 
шла едва в метре от дна гавани. При перемене курса она могла наскочить на 
собственные только что поставленные мины, проходя мимо них в десятках 
сантиметров.

Но даже если бы и наткнулись, ничего не случилось бы. Это были магнитные мины, 
которые должны были вступать в действие позже. На эти чудомины германское 
командование возлагало весьма большие надежды.

Благодаря постоянному притоку сжатого воздуха в лодку давление в ней повышалось.
 Воздух становился трудным для дыхания, пот лил даже с тех, кто не двигался.

– Восьмая мина – пошла!

Мина пошла со стоном, от которого вставали волосы на голове.

«U-34» развернулась на выход из порта. Электромоторы работали попрежнему на 
малом ходу. Вот она прошла линию между оконечностями молов, потом мимо того же 
патрульного корабля, все ещё остававшегося на посту. Он должен был успокоить 
вражескую лодку – слишком большую искательницу приключений.

В лодке все напряглись, замерли.

Постепенно глубина моря стала расти.

Боже! Что это?!.. Громкий звук, ненавистный скрипящий звук, который напряг 
нервы до предела, хотя обычно этот звук проходил незамеченным – это командир 
убрал перископ.

– Глубина пятьдесят метров, – доложил старшина рулевых.

Ролльманн устало наклонился над прокладочным столом и положил руку на плечо 
старшины – тяжело, но ласково, словно у него дрожали руки. Фите Пфитцнер поднял 
голову и улыбнулся. Он точно никогда не видел такого лица у командира – такого 
усталого, измождённого. Его лицо говорило все.

Ролльманн кивнул и удалился в свою каюту площадью менее двух квадратных метров 
– его очаг, его дом в море. Он задёрнул занавеску. Проволочный матрас скрипнул 
раз, потом наступила тишина.

В команде возбуждение тоже стало улегаться. Где-то заговорили, в дизельном 
отсеке кто-то тихо запел, к нему присоединились другие.

Ролльманн заворочался, и Фите, воспользовавшись моментом, спросил:

– Какой курс держать?

– Триста восемьдесят пять градусов, – ответил ему усталый голос.

Фите взглянул вначале на механика, затем на вахтенного офицера.

– Но на этом чёртовом компасе их только триста шестьдесят, – сказал он.