лись между собой практически на одном и том же наречии, условно именуемом 
«древненорвежским», «старонорвежским» («древнесеверным») языком (norroen), 
особенную близость к которому сохранил современный исландский язык. По 
свидетельствам современников, норманны, вследствие большого сходства языков, 
могли свободно общаться на своем языке также с англосаксами.
           Главной целью всякого норманна была власть. Необходимо было не 
только захватить ее, но и сохранить, каждодневно доказывая свое право на власть.
 Всякое проявление слабости считалось среди норманнов позором, а трусость – 
преступлением. На этих воззрениях «северные люди» воспитывали свою молодежь. Ни 
собственная, ни, тем более, чужая жизнь не имели в глазах «нордического 
человека» большой ценности. Знаком особой милости богов считалось счастье 
погибнуть в бою с мечом в руке, призывая имя «Всеотца» Одина и его братьев 
Вилли и Ве, как подобает доблестному мужу. А вот мирно скончаться в собственной 
постели, «как корова в хлеву», «соломенной смертью», почиталось величайшим 
позором. Славные мужи, павшие с оружием в руках на поле боя, в сопровождении 
прекрасных и божественных воительниц – валькирий отправлялись прямиком в 
небесный чертог «Альфатера» Одина – Вальяскьяльву или Вальгаллу (Валгаллу) 
пировать и веселиться. Умершие же жалкой и позорной «соломенной смертью» 
отправлялись в унылый мрак царства мертвых – Гелль.39
           В этой связи нельзя не согласиться с мыслью, совершенно справедливо 
высказанной современным отечественным историософом А. Макеевым, согласно 
которой нордические культы были «способны привлекать к себе людей особого типа 
– образно говоря, «типа викинга», воина.40 Дополним сказанное словами 
современного иследователя А. Хлевова, позаимствовав их из его весьма ценной 
работы «Феномен северной дружины»: «Состояние войны – привычное и естественное 
состояние общества эпохи средних веков. Вооруженный человек, безусловно, 
находился в центре «линий напряжения» той эпохи, являя собой единственную 
реальную силу. Критерий оценки вооруженных сил может быть только один – 
эффективность. И по этому решающему показателю войска викингов остааются для 
своей эпохи если не недосягаемым, то все же образцом: ни Европа, ни Азия не 
смогли создать альтернативных воинских формирований, способных положить конец 
деятельности северных отрядов или устойчиво удерживать инициативу в своих руках.
 Движение викингов не было остановлено – оно прекратилось само (курсив наш – В.
А.) в силу, прежде всего, внутренних причин». 
          По мнению А. Хлевова,  причина описанной сверхэффективности сесерных 
дружин лежала, прежде всего, «в области духа, в исповедуемой ими религии. Он 
подчеркивает ключевое значение «дружинной идеологии с осбственными критериями 
поведения и кодексом чести, со специфическим культом (повышенная популярность в 
среде викингов Одина и Тора, своеобразное и уникальное представление о 
посмертном воздаянии для избранных воинов в форме «казарменного рая» 
Вальгаллы)41
           Со временем у северных германцев сложилось нечто похожее на 
сословия: «ярлы» (благородные, знатные люди), «карлы»42 (свободные 
мужчины-воины) и «треллы» (рабы). Но до установления подлинного сословного 
общества, с четкими и почти непреодолимыми рамками между сословиями, было еще 
далеко. Все важнейшие вопросы решало народное собрание – «тинг»43 (у 
континентальных германцев – «динг»). На тинг сходились все свободные мужи, 
непременно с оружием, в первую очередь – с копьями и щитами. Копье (атрибут 
верховного бога Одина-Вотана, охранявшего44 своим копьем все договоры) 
считалось главным оружием всякого германца. Не существовало у норманнов (в 
отличие, например, от древних кельтов) и особого священнического сословия 
(«профессионального» жречества). Обязанности жрецов («годи») выполняли, как бы 
«по совместительству, представители светской родоплеменной знати, являвшиеся, 
прежде всего, воинами (как, впрочем, и всякий свободный мужчина). О 
существовании у древних (и, в частности, северных) германцев жреческой касты 
«арманов», якобы передававших свои священнические функции по наследству, 
исторически подтвержденных сведений не сохранилось (вопреки утверждениям 
австро-немецкого «народнического» философа конца XIX-начала ХХ веков Г(в)идо 
фон Листа, о котором у нас еще пойдет речь на следующих страницах этой книги).
           Что же гнало норманнов в открытое море? Что превращало оседлых 
«бондов» в лихих викингов, почитавших «чужую головушку – полушкой, да и свою 
шейку – копейкой»? Во-первых, суровая Скандинавия с ее скалистыми горами, 
занимающими большую часть территории, бедными, неплодородными почвами и 
нехваткой пригодной для обработки земли с определенного момента, в результате 
демографического взрыва, оказалась не в состоянии прокормить всех обитавших на 
ней людей. Во-вторых, рассказы бывалых мореходов о богатствах монастырей, 
церквей и городов по ту сторону моря манили туда все новых искателей добычи и 
славы, готовых покинуть родные скалы и самим попытать счастья. В-третьих, в 
Скандинавии со временем начала медленно, но верно укрепляться власть королей 
(«конунгов»45), стремившихся подчинить себе не только свободных «бондов» 
(«карлов»), но и местную знать – «герсиров» (родоплеменных вождей) и «ярлов»46 
(знатных предводителей дружин). Между тем, каждый из них, имевший хотя бы 
небольшую дружину – «гирд» у норвежцев, или «грид» у шведов (это обозначение 
гребной дружины аналогично по значению древнерусскому «гридь»; производное от 
которой – «гридница» – означало пиршественную палату, в которой веселился 
князь-конунг со своими гридями-дружинниками) и хотя бы один корабль, сам 
почитал себя «королем» (хотя бы и «морским») и при первой же возможности 
стремился избежать подчинения «королю сухопутному». В-четвертых, вероятнее 
всего, в дело вступил «фактор пассионарности», говоря словами покойного Льва 
Гумилева, властно звавший за собой «людей длинной воли».
              Уже давно и