Перепольного и двигаться по восточному берегу к югу. Самое позднее завтра утром 
мы увидимся в Нижне-Чирской.

Лишь только самолеты оторвались от земли, как с придонских высот был открыт 
сильный огонь. «Будем надеяться, что все сойдет благополучно, — подумал я. — 
Ведь „шторхи“ могут лететь только на небольшой высоте».

Но надо было спешить. Легковая машина доставила меня обратно в деревню. Все 
штабное имущество уже было погружено на несколько десятков автомашин. Ввиду 
близости противника я счел целесообразным образовать пять колонн. Каждая из них 
находилась под командованием начальника отдела, в том числе начальника 
инженерной службы армии полковника Зелле и начальника связи полковника Арнольда.
 Я возглавил пятую колонну. Мы предполагали после перехода через Дон собраться 
в Песковатке у штаба VIII армейского корпуса и оттуда вместе двинуться дальше.

С трудом поднялись мы по обледенелой дороге на крутой берег. Иногда водители и 
команды должны были помогать друг другу. В конце концов все машины преодолели 
подъем. Сначала шоссе на высоком берегу Дона было почти пусто. Мы быстро 
двигались вперед. Но по мере приближения к мосту у Перепольного мы продвигались 
все медленнее. Все чаще загромождали путь опрокинутые машины или повозки. 
Сплошь да рядом ящики всех видов и различных размеров лежали посередине дороги, 
и мы были вынуждены объезжать их. Винтовки, стальные каски, а также несколько 
разбитых орудий и даже два-три танка с опознавательными знаками вермахта 
обозначили путь отступления румынских и немецких соединений. Все здесь говорило 
о бегстве. На шоссе въезжали машины с запада. Они старались на него выбраться 
всюду, где только открывался малейший просвет между машинами, шедшими по шоссе, 
так что было почти невозможно сохранить построение собственной колонны. Вблизи 
от моста беспорядок угрожал перерасти в хаос.

Наступила ночь. С потушенными фарами наши машины медленно двигались на второй 
скорости. Вдруг крик и ругань на дороге. Потом все остановилось. Когда я вышел 
из машины, чтобы выяснить причину затора, я встретил полковника Зелле. Он 
выступил со своей колонной на полчаса раньше меня. Я предполагал, что он уже на 
восточном берегу. Зелле пытался вместе со своим спутником капитаном Готтсманом 
ликвидировать пробку. Это было нелегко, ведь мы столкнулись с двигавшейся 
навстречу 16-й танковой дивизией. Ее стальные гиганты пересекали Дон с востока 
на запад, чтобы занять исходный район, указанный командованием армии. 
Непосредственной причиной пробки явился танк, который забуксовал на абсолютно 
обледенелой дороге и встал поперек пути. Зелле чуть-чуть не доехал до этого 
места. Капитан Готтсман как раз выходил из своей машины, когда подошел 
следующий танк, который тоже забуксовал; нога капитана попала под гусеницу, и 
его ранило так тяжело, что он вскоре скончался.

После этого происшествия мы медленно тронулись дальше по ледяному покрову. 
Только через много часов мы перевели все машины через мост. После краткого 
отдыха в штабе VIII армейского корпуса, в ожидании пока все колонны соберутся, 
мы двинулись на юг по восточному берегу Дона.

Степь запорошило свежевыпавшим снегом. Он покрыл и дорогу, так что колоннам 
пришлось двигаться вперед по компасу. Около 5 часов утра 22 ноября мы проехали 
через Калач. За исключением нескольких караульных постов, все было погружено в 
глубокий сон, словно противник был совсем далеко. Глубокая тишина еще царила и 
в деревне, расположенной немного дальше к юго-востоку, где помещался отдел 
снабжения армии. Совершенно замерзшие, мы там отдыхали в течение часа, 
наслаждались комнатным теплом, горячим кофе и — как особым лакомством — 
свежеиспеченным хлебом.

Я приказал разбудить обер-квартирмейстера. Выяснилось, что он вообще не 
сознавал, какое сложилось опасное положение. Теперь он забил тревогу и принимал 
меры для передислокации. Но это было легче сказать, чем сделать. Для переброски 
складов с продовольствием, обмундированием и полевой почты нужны были тысячи 
тонн транспортных средств. Через два дня я узнал, что многое пришлось 
уничтожить.

От отдела снабжения армии до моста через Дон у Нижне-Чирской было уже недалеко. 
Но то, что мы теперь пережили, превзошло все, что было раньше. Страшная 
картина! Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад 
грузовики, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт; 
они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. 
Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались пешеходы. Тот, 
кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги. Его затаптывали, 
переезжали, давили.

В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что 
мешало поспешному бегству, бросали оружие и снаряжение, неподвижно стояли на 
дороге машины, полностью загруженные боеприпасами, полевые кухни и повозки из 
обоза — ведь верхом на выпряженных лошадях можно было быстрей двигаться вперед. 
Дикий хаос царил в Верхне-Чирской. К беглецам из 4-й танковой армии 
присоединились двигавшиеся с севера солдаты и офицеры 3-й румынской армии и 
тыловых служб XI армейского корпуса. Все они, охваченные паникой и ошалевшие,