|
на другой берег, там лежала степь. За нею где-то далеко находится большой город
на Волге. Через стереотрубу я попытался рассмотреть расположение противника.
— Есть ли там вообще русские? — спросил я Абрагама.
— Разумеется, но они так хорошо замаскировались, что почти ничего нельзя
заметить. Днем на берегу вовсе нет никакого движения. Между тем там есть
пулеметные гнезда. Мы пытались соблазнить их удобными мишенями, но они и ухом
не ведут — ни одного выстрела не раздалось с той стороны, даже ночью, когда у
противника наблюдается некоторое оживление. Кое-какие пулеметные гнезда мы
засекли. Посмотрите в стереотрубу: видите в перекрестье пулеметное гнездо?
Мне понадобилось по меньшей мере десять секунд, прежде чем я распознал
пулеметное гнездо. Когда я снова повернулся к Абрагаму, мне показалось, что
выражение его лица изменилось. Исчезла ироническая складка у рта. Губы были
крепко сжаты. Глаза смотрели на меня серьезно, почти в упор.
— Если наши тяжелые орудия не подавят полностью позиции противника, переправа
через реку обойдется нам очень дорого. Мы во всех подробностях договорились о
координации действий артиллерии, минометов и саперов. Тем не менее многое
осталось невыясненным.
— Я выдвинул бы противопехотные орудия как можно дальше вперед, чтобы можно
было при появлении противника стрелять прямой наводкой.
— Так и сделано, в чем вы можете сами убедиться. Но меня интересует кое-что
другое, — добавил командир полка. — Как обстоит дело с пополнением, которое,
безусловно, понадобится после предстоящих боев?
— Вот это как раз неясно. Вновь призванные рекруты будут обучены лишь в декабре.
Нам приходится надеяться на лучшее.
Наступил вечер. Собственно, уже было самое время отправиться в обратный путь.
Но Абрагам хотел мне еще показать артиллерийские позиции. Следовало признать,
что полк подошел к делу серьезно. Орудия были хорошо замаскированы, перед ними
открывалось широкое, свободное поле обстрела. Траншеи для прислуги, боеприпасы,
размещение передков — все было сделано в строгом соответствии с боевым уставом.
Абрагам сказал мне, что солдаты заметно устали и издерганы. Порой ворчат. Но
какой же пехотинец время от времени не дает таким способом выход своему
настроению?
— Ну а как здоровье, Абрагам?
— Неважно. Полковой врач хотел меня на несколько дней упрятать в госпиталь.
Разумеется, я отказался. На что же это будет похоже, если командир бросит свой
полк на произвол судьбы перед началом наступления?
— Чем же, собственно, вы больны?
— Нервы не в порядке, врач хочет меня направить к специалисту. Я почти совсем
не сплю. Поэтому днем чувствую себя разбитым. Но сейчас мы должны прежде всего
переправиться через Дон.
— Дайте мне тотчас же знать, если почувствуете себя хуже. Если вы свалитесь, вы
никому не будете нужны — ни себе, ни войскам. Итак, ни пуха ни пера вам завтра!
Было уже довольно поздно, когда я отправился в обратный путь.
— Доберемся мы засветло до нашего командного пункта? — спросил я шофера.
— Не думаю, господин полковник. Солнце уже село, а ночь здесь наступает сразу.
— Хоть бы мы успели до ночи выехать на тыловое шоссе. Надо проехать западнее
этой деревни, — показал я на карте, лежавшей у меня на коленях.
Снова нас окутало облако пыли. Теперь стало еще хуже видно, чем днем на пути в
дивизию. К тому же мы теперь двигались против течения, навстречу направлявшимся
к передовой грузовикам, полевым кухням, конному транспорту. Вынужденные то и
дело останавливаться, мы еле ползли, и я погрузился в глубокое раздумье.
Шофер вернул меня к действительности:
— Господин полковник, кажется, мы заблудились. Нам давно пора выехать на шоссе.
Что за чертовщина! Стрелки на светящемся циферблате моих наручных часов
показывали половину девятого. Уже стемнело. Встречное движение прекратилось, а
я этого даже не заметил. Я приказал остановиться. Мы находились на дороге,
покрытой степной травой. В штаб полка мы ехали по другой дороге. Стало быть, мы
заблудились и попали на глухую дорогу. Пришлось повернуть. Через пять минут мы
оказались на перекрестке. С помощью карманного фонарика я пытался разыскать
|
|