северный климат являлся преимуществом. Отсутствие речного пути и хинтерланд в 
виде бедной перенаселенной провинции не пугал нас, поскольку имелись 
убедительные признаки необычайно широких возможностей развития. За это говорили 

все известия. Короче говоря, я решил, что, помимо Циндао, у меня нет выбора.

Однажды, прогуливаясь по пляжу в Чифу, я встретил командира "Илтиса" - 
капитана-
лейтенанта Брауна - моего старого флаг-лейтенанта, с которым я проработал 
одиннадцать лет; в Восточной Азии он оставался моей правой рукой. Мы хорошо 
сработались, он понимал меня с полуслова, изучал мои подготовительные работы, и 

на следующий день явился ко мне на корабль, заявив, что с глаз его как бы спала 

пелена. Его суждения, которые в тех условиях являлись для меня единственно 
авторитетными, доставили мне удовольствие и я ответил, что дам ему приказ 
отправиться в Циндао, обследовать и донести.

Он вышел из гавани, попал в тайфун и утонул вместе с "Илтисом". Мне пришлось 
послать в Берлин рапорт, в котором содержался и данный Брауну приказ 
обследовать 
бухту Киао-Чжоу. Я решил, что теперь нужно сделать следующий шаг, и хотя в 
условиях конкуренции с европейцами мне не хотелось привлекать внимание, я сам 
отправился в Киао-Чжоу на флагманском корабле "Кайзер".

Перед этим я встретился в Чифу с новым посланником - г-ном фон Гейкингом, 
имевшим то же задание, что и я; с ним была его супруга. Я пригласил его для 
беседы с глазу на глаз и вскоре заметил, что совершил оплошность, ибо его умная 

жена, написавшая впоследствии "Письма, которых он не получал", была ценной 
сотрудницей посланника. По словам Гейкинга, кайзер сказал ему в Потсдаме, что 
теперь, когда он направил в Китай своего лучшего посланника и лучшего адмирала, 

они, верно, придут вместе к определенному заключению. Итак, на что он 
нацелился? - "На Амой", - ответил Гейкинг. Я спросил посланника: "Как могли вы 
назвать место, которого не знаете?" - "Не мог же я уклониться от конкретного 
ответа его величеству", - ответил он.

Тогда мы порешили не останавливаться без внутреннего убеждения ни на каком 
месте, и я записал пункты, по которым было достигнуто согласие. Каждый из нас 
должен был обследовать некоторые места с помощью своего аппарата, а в декабре 
после осмотра моих кораблей в гонконгских доках для подготовки их к 
оккупационным мероприятиям (заявки на места в доках приходилось подавать за 
полгода) мы должны были вместе вынести определенное решение.

Затем я обследовал Циндао, откуда направился во Владивосток, чтобы дать отдых 
командам на севере. Там я встретил финна Вирениуса, с которым дружил в Фиуме; 
теперь он командовал флагманским кораблем русских. При встречах он всегда 
уводил 
меня в безлюдную местность, чего мой немецкий ум сначала никак не мог осмыслить.
 
Однако однажды, когда я принимал у себя адмирала Алексеева - будущего генерала-
губернатора Маньчжурии - и обращался при этом к Вирениусу как к знакомому, 
адмирал спросил довольно странным тоном: "Итак, вы старые знакомые?"; Вирениус 
побледнел и с той поры явно старался держаться подальше от меня. Алексеев не 
доверял собственному флаг-капитану. В другой раз, получив из Берлина сообщение 
о 
том, что царю присвоено звание германского адмирала, я устроил на корабле 
банкет 
для иностранной колонии и общественных верхов Владивостока. Я постучал по 
бокалу 
и пожелал царю долголетия; присутствовавший французский адмирал и его офицеры 
остались холодны, а русские были вынуждены отнестись к этому дружелюбно.

Алексеев был ярко выраженный франкофил. Все же я был бы смехотворным морским 
офицером, если бы в разговоре с ним не упомянул совершенно открыто, что 
Германии 
нужна стоянка для флота. Алексеев пытался привлечь мое внимание к архипелагу 
Чусан; понять его точку зрения нетрудно, поскольку занятие архипелага втянуло 
бы 
нас в длительный конфликт с Англией. Я узнал из авторитетного источника, что в 
русском флоте ставился вопрос о занятии Циндао, но это мероприятие было 
признано 
ненужным и даже вредным для России. То же самое узнал я и из Пекина; однако 
тамошний русский посол носился с мыслями о занятии Циндао, несмотря на 
отрицательное отношение русского флота.

Гейкинг и берлинские учреждения склонились к линии наименьшего сопротивления, 
под которой подразумевались Амой или Замза. Верховное командование вернулось к 
мысли об островах Чусан, причем поднимался даже вопрос об обмене Камеруна или