3


Какими же средствами располагали мы, чтобы оказать военное давление на Англию?

Когда разразилась война, я с удивлением узнал, что державшийся от меня втайне 
план морских операций не был предварительно согласован с армией. Последняя 
полагала - и это являлось для нее естественным, что морские операции и вообще 
война против Англии - дело второстепенное. Поэтому уже до войны следовало 
разработать под председательством рейхсканцлера общий план воины на три фронта 
или мировой войны. Однако, как уже отмечалось выше, этого сделано не было. 
Только единое верховное командование морскими операциями обладало бы 
авторитетом, достаточным для того, чтобы с пользой применить в ходе войны 
приобретенное флотом глубокое знание морской мощи Англии; однако такого 
верховного командования создано не было.

Из трех возможностей непосредственной борьбы с Англией я прежде всего коснусь 
вопроса о побережье Ламанша. В конце августа предполагалось, что операции армии 

приведут нас к берегам Фландрии и что взятие Антверпена является лишь вопросом 
времени. Это дало бы возможность вести морскую войну, базируясь на Фландрию, и 
значительно улучшило бы наше стратегическое положение. Поскольку в качестве 
статс-секретаря я мог превратить эту возможность в действительность, я направил 

все мои силы на разрешение этой задачи, имея в виду создать морской корпус и 
произвести необходимые работы на побережье Фландрии{182}. Однако наряду с этим 
проницательное командование поставило бы перед собой задачу взятия Кале. Пока 
армия надеялась овладеть Парижем, я полагал, что побережье само собою попадет в 

наши руки. Я оставляю открытым вопрос о том, не было ли бы правильным с самого 
начала поставить себе целью захват побережья. Мы смогли бы установить 
артиллерию 
на мысе Гри-Не и значительно затруднить сообщение в проливе, а наши морские 
силы 
получили бы возможность действовать более эффективно.

Непрерывное расстройство сообщения на пути, ведущем в устье Темзы, нанесло бы 
тяжелый удар английскому хозяйственному организму, а это значительно усилило бы 

склонность Англии к миру в момент, когда внутренняя и внешняя мощь Германии еще 

совершенно не была поколеблена. Позднее к этому присоединилась бы возможность 
обстреливать Лондон с мыса Гри-Не, что в условиях затяжной войны могло иметь 
гораздо больший эффект, чем предпринятые нами в 1918 году бомбардировки Парижа. 

Я уже отмечал, что всегда выступал против бесполезных военных мероприятий вроде 

воздушных налетов на города тыла. Но действительно эффективный и 
сосредоточенный обстрел Лондона всеми способами - с суши и с воздуха - имел бы 
оправдание как средство сократить длительность бесчеловечной войны, особенно 
потому, что Англия грубо нарушала международное право, признавая его лишь тогда,
 
когда это было ей выгодно.

Вторым средством нажима на Англию было морское сражение. Антанта победила нас 
британскими линкорами, обеспечившими проведение голодной блокады, и своим 
престижем, заставившим все народы впрячься в колесницу Англии. Спасти нас могли 

прежде всего линкоры. Из всех брошенных мне упреков, я серьезно отнесся лишь к 
одному; он заключался в том, что я построил слишком мало линкоров. Однако 
читатель уже знает из этой книги, что сражение не было бы безнадежным для 
нашего 
флота и при его тогдашнем составе. О внутренних причинах, парализовавших тогда 
флот, буду говорить ниже. Здесь я хочу указать на главную причину - 
несостоятельность нашего политического руководства.

Как уже указывалось, канцлер считал, что Англию не следует раздражать, если мы 
хотим прийти с ней к соглашению; кроме того, флот нужно было сохранить по 
возможности невредимым до конца войны, чтобы он смог оказать влияние на ход 
мирных переговоров. Последний аргумент всегда оставался для меня столь же 
непонятным, как и первый.

В том же духе действовали и другие лица. Так, Баллин писал начальнику кабинета 
и 
мне, что мы должны удовольствоваться fleet in being{183}; по его мнению во 
время 
войны это было единственно правильной политикой. К этому мнению примкнул и