в монопольное ведение канцлера, который сам не разбирался в общеевропейском 
положении, а потому не мог определить ценность своих сотрудников из 
иностранного 
ведомства.

Канцлер не запросил моего совета даже письменно. Опыт мировой войны позволяет 
поставить вопрос о том, не следовало ли Германской империи своевременно 
договориться с соседями и наследниками австро-венгерской монархии о ее разделе. 

Но раз уж мы избрали противоположную политику, которая соответствовала долгу 
верности и историческому развитию и поддерживала неприкосновенность 
габсбургской 
монархии как нашей союзницы, то канцлер был прав, считая необходимым, чтобы 
Сербия дала полное удовлетворение. Ошибка, совершенная в Берлине и Вене, 
начинается только с выполнения задуманного шага. Несмотря на предупреждение 
графа Тиссы, Бетман и Берхтольд не сумели понять, что достаточное 
удовлетворение 
можно было получить и не угрожая вступлением австрийских войск. Таким образом, 
Берлин с самого начала поставил себе двоякую цель: во-первых, поддержать 
колебавшуюся Австрию в быстром и энергичном выступлении, а во-вторых, 
локализовать конфликт. В случае если бы ответ Сербии был неудовлетворительным, 
что считалось вероятным, Австрия должна была настаивать на удовлетворении 
посредством отправки войск в Сербию, причем согласно намерению Вены, 
встреченному, впрочем, скептически в Берлине, Болгарии должна была быть 
предоставлена возможность примкнуть к военным операциям. Однако наряду с этим 
предполагалось сделать все возможное, чтобы не дать этой местной балканской 
войне распространиться на Европу. Вопреки самому ревностному стремлению 
канцлера 
сохранить мир между великими державами мировая война все же разразилась; 
поэтому 
возникает вопрос, каким образом, несмотря на несомненное право Австрии, 
требовать от Сербии удовлетворения и ликвидации заговорщического гнезда и, 
несмотря на все усилия германского правительства сохранить мир, врагам удалось 
убедить почти весь свет в том, что виновницей мировой войны была Германия.

В дальнейшем я намерен сообщить некоторые данные для решения этой загадки, что 
возможно лишь путем рассмотрения политической психологии Бетман-Гольвега.

Как я узнал несколько лет спустя, уже 11 июля берлинское министерство 
иностранных дел было убеждено в том, что Антанта дала Белграду совет уступить. 
Таким образом, канцлер получил в руки средство, чтобы развязать узел.

Однако из предположения, что Антанта не желает войны, он вывел близорукое 
заключение, решив, что Австрия может, не считаясь с Антантой, послать войска в 
Сербию, не ставя при этом под угрозу мир в Европе. Ибо, как сказал Циммерман 
уже 
8 июля, в Берлине пред полагали, что если Австрия вторгнется в Сербию, Англия и 

Франция совместно с нами постараются воздействовать на Россию, чтобы 
локализовать конфликт. Тут сказалась недооценка прочности связи между тремя 
великими державами, а значит, и опасности всеобщей войны. Понятное нежелание 
людей сознаваться в совершенных ошибках мешает ныне канцлеру и его сотрудникам 
открыто признать, что они проявили тогда оптимизм, оказавшийся гибельным для 
Германии. Однако сообщения моих собственных подчиненных достаточно полно 
отражают тогдашние настроения Вильгельмштрассе.

13 июля канцлер был уведомлен о важнейших пунктах предложенного ультиматума, о 
чем сообщил мне в Тарасп мой заместитель. Относящийся к этому абзац 
адресованного мне сообщения гласит: Наш посол в Вене г-н фон Чиршки узнал 
частным образом, а также и от самого графа Берхтольда, что нота, отправленная 
Австрией Сербии, содержит следующие требования:

1. Прокламация короля Петра к своему народу, в которой он призовет его 
воздержаться от великосербской пропаганды.

2. Участие одного из высших австрийских чиновников в расследовании покушения.

3. Отставка и наказание всех офицеров и чиновников, участие коих в покушении 
будет доказано.

Мне не стало известно, что Антанта посоветовала Белграду сохранить мир, как в 
то 
время оптимистически предполагали на Вильгельмштрассе. И по сей день мне 
кажется 
странным, что Антанта не смогла представить убедительных документов, 
свидетельствующих о том, что она убеждала Белград сохранить мир. Ни одно 
культурное государство не могло взять под свою защиту методы сербских убийц. 
Когда я получил в Тараспе вышеупомянутое сообщение, мое первое впечатление было 

таково, что подобный ультиматум окажется неприемлемым для Сербии и легко может