Манфред фон Рихтхофен
Красный истребитель


Аннотация издательства: Манфред фон Рихтхофен - один из самых знаменитых 
немецких пилотов Первой мировой войны. Подобно известным воздушным асам того 
времени Максу Иммельману и Освальду Бельке, он сбил множество британских и 
французских самолетов. Погиб Рихтхофен на Западном фронте в битве на Сомме, за 
несколько дней до своего 26-летия. Молодой летчик, успевший за отпущенную ему 
четверть века три года провести на полях кровопролитных сражений сначала в 
качестве кавалериста, а затем пилота и стать национальным героем Германии, 
рассказывает о своем пути в авиацию, воздушных боях и любимом красном "фоккере".







Рихтхофен Манфред фон. Красный истребитель





Предисловие


Манфред фон Рихтхофен был одним из лучших немецких истребителей Первой мировой 
войны. На его счету множество воздушных побед над неприятелем. Кроме того, он, 
безусловно, был мастером летного дела, которое освоил практически 
самостоятельно. В то время еще не было каких-либо записок пилота или заметок на 

этот счет. Единственным руководством для него в 1916 году стали указания 
командира его авиаподразделепия, знаменитого Освальда Бельке, который, в свою 
очередь, также был самоучкой.

Будучи преданным своему отечеству, Рихтхофен воспринимал войну как свою работу. 

Его задачей было атаковать и сбивать врагов. Уверенность в том, что его самолет 

- лучший, исключала для него возможность уклонения от атаки. Британские "ВЕ-2С" 

и "RE-8" были менее скоростными, что позволяло им проводить более детальную 
разведку немецких позиций и неплохо корректировать артиллерийский обстрел 
соотечественников Рихтхофена. Разумеется, он должен был препятствовать этому на 

своем быстром самолете. И хотя в большинстве случаев его должны были прикрывать 

одноместные самолеты, на деле это удавалось далеко не всегда. Так что труд 
немецкого летчика вовсе не был легким.

Немецкие эскадрильи были разведывательно-ударными подразделениями, 
предназначенными для поиска вражеских самолетов и нанесения урона врагу. 
Последнее, как правило, заключалось в фотографировании вражеских позиций, 
обзоре 
того, что делается за линией фронта, корректировке обстрела, бомбардировке 
противника, атаках на его окопы и защите своих самолетов. В качестве 
разведчиков 
они летали эскадрильями, но в случае боевых действий увеличивали свою 
численность.

Первые эскадрильи формировались летом 1916 года. Тогда они состояли из 
двенадцати самолетов и стольких же пилотов и подразделялись на группы из пяти-
шести самолетов. Для выполнения задания командир обычно выбирал одну из групп. 
Вторая же в это время отдыхала.

Группа самолетов-разведчиков часто еще издалека обнаруживала французские или 
британские аэропланы, летающие над передовыми позициями. Иногда группа не 
поднималась в воздух до тех пор, пока с передовой не сообщали, что самолеты 
противника пересекают линию фронта. Порой их можно было увидеть даже с немецких 

аэродромов еще до взлета с помощью мощных биноклей. Таким образом, опытные 
командиры не спешили ввязываться в бой. Сначала они оценивали ситуацию и 
выжидали наиболее благоприятный момент для успешной атаки и лишь потом 
пикировали на противника.

Если вражеский самолет был один, то командир первым имел возможность сбить его. 

Если было два вражеских самолета, то вторым занимался следующий старший пилот. 
При встрече с более многочисленным противником, например бомбардировщиками, 
шестеро пилотов рассеивались и после начального пикирования вели бой 
индивидуально. Далекая от критики, эта тактика была наиболее эффективной для 
нанесения максимального ущерба врагу. Немцы были преданы этому методу воздушной 

войны, что подтверждает список жертв RFC[1 - RFC - Королевский авиакорпус.] за 
1917 год.

На протяжении всей войны союзники руководствовались идеей навязывания 
воздушного 
боя противнику. Ежедневно RFC (позже RAF) посылали свои самолеты для разведки 
на 
малую и большую дальность полета, а также для фотографирования и бомбардировки 
позиций противника. Как правило, это происходило под прикрытием сопровождавших 
их истребителей. Британские самолеты также осуществляли патрулирование в 
воздухе, в ходе которого им случалось предупреждать намечаемые атаки или самим 
атаковать двухместные немецкие самолеты, поднявшиеся в воздух с аналогичными 
целями.

По поводу претензий пилотов на сбитые ими самолеты можно сказать, что обе 
воюющие стороны имели достаточно строгие правила. Подавляющее число схваток 
происходило в небе над немецкой территорией, поэтому установить победы немецких 

пилотов не составляло труда: можно было осмотреть обломки сбитого самолета, 
обнаружить тела погибших летчиков или взять в плен оставшихся в живых.

С самых первых воздушных боев наметилась тенденция преувеличивания собственных 
побед за счет преуменьшения побед противника. Но к середине 1915 года к 
двухместным "фоккерам" для их прикрытия в полете стали присоединяться 
одноместные. Именно в это время началось восхождение к славе пионеров воздушных 

боев: Иммельмана, Бельке, Винтгенса, Мюльтцера и др. Правило, по которому 
засчитывалась воздушная победа у немцев, заключалось в том, что необходимо было 

обнаружить вражеский самолет - разбитый или целый - в том месте, которое указал 

сбивший его пилот. Эта победа подтверждалась другими летчиками или наземными 
наблюдателями. Если же сбитый самолет приземлялся или падал за линией фронта на 

территории противника, то этот факт не учитывался до тех пор, пока кто-либо не 
заверял, что видел этот аэроплан горящим или расстрелянным. Такая система 
практически не позволяла немецким пилотам увеличивать счет своих побед путем 
обмана. Тот, кто пытался это сделать, вскоре покидал фронт.

Британцам было труднее подтвердить свои победы в воздухе. Но если атакуемый 
самолет был сбит, сожжен или разрушен и это подтверждали воздушные и наземные 
наблюдатели, то победа, несомненно, зачислялась на боевой счет пилота.

При полетах над облаками, да еще в схватке с врагом, было трудно или даже 
невозможно определить судьбу самолета, который в последний раз шел к земле, как 

правило, в штопоре. К этому явлению стали применять термин "вне контроля". 
Разумеется, пилоты обеих сторон использовали штопор как средство ухода от 
поражения, чтобы у самой земли выровнять машину и скрыться. Если кто-либо видел,
 
что самолет шел вниз "вне контроля" и должен был разбиться, то "возможная 
победа" удостоверялась и засчитывалась. Так было на протяжении всей войны, в 
том 
числе и во второй половине 1918 года, когда число ситуаций "вне контроля" 
значительно увеличилось за счет интенсивности воздушных боев и в сообщениях RFC 

упоминались только разбившиеся или сгоревшие самолеты.

В RFC сначала использовалось также выражение "вынужденные садиться". Оно было 
применимо к ситуации, когда немецкий самолет садился на своей территории. Так 
ему обычно удавалось спастись от противника, если только у британского пилота 
не 
побеждало желание проводить поверженного соперника вниз и расстрелять его на 
земле. Рыцарство британцев часто сдерживало такие поступки, но не всегда! Кроме 

того, случалось, что пилот сбитого самолета был серьезно или смертельно ранен 
или его самолет был выведен из строя, но, тем не менее, ему удавалось благодаря 

своему мастерству, а иногда и чистой случайности посадить машину. Такая 
ситуация 
рассматривалась как еще одна форма "возможной победы", которая часто 
засчитывалась. Так было до конца 1916 года. Позже стали считать, что 
вынужденный 
сесть самолет должен быть полностью разрушен. В последние годы войны рыцарства 
значительно поубавилось и пилоты союзников стали довольно часто расстреливать 
самолеты и экипажи противника на земле.

И наконец, то, что Рихтхофен часто заставал свои жертвы врасплох и не давал им 
шанса на спасение, составляло суть его работы.

Летчики-истребители (в Первую мировую войну их называли пилотами-скаутами) 
специально тренировались уничтожать максимум сил противника при минимальном 
риске для себя и своих коллег. Они должны были занять выгодную позицию и 
ударить 
наверняка. Зачем ввязываться в бой, в котором противник может убить вас, если 
вы 
можете победить его, еще не будучи обнаруженными? Возможно, это неблагородная 
позиция, и термин "рыцарство" вообще излишне муссировался в описаниях Первой 
мировой войны.

Говоря о тактике и условиях пилотирования на Западном фронте, следует упомянуть 

преобладание юго-западного ветра, который давал преимущество немецким скаутам. 
Когда баки с горючим у британских самолетов пустели, пилоты были вынуждены 
возвращаться на свой аэродром, несмотря ни на ветер, ни на бой, который из-за 
этого ветра смещался все дальше на восток, то есть на вражескую территорию. 
Поэтому неудивительно, что немцы часто позволяли неприятелю значительно 
приблизиться к себе - благодаря этому они могли выбрать удобный момент для 
атаки, имея в качестве козырной карты выгодную для них погоду. Немецкие скауты 
часто старались встретить противника за линией фронта, чтобы в случае 
необходимости уйти на свою территорию и оказаться в безопасности.

Манфреду фон Рихтхофену было немного за двадцать, когда он уже находился на 
вершине славы как национальный герой и преуспевающий летчик-истребитель. За 
несколько дней до своего 26-летия он погиб в бою. К этому времени Рихтхофен 
сражался за свою страну три с половиной года, сначала как кавалерист, потом как 

наблюдатель и, наконец, как летчик.

Вместе со многими другими он почти ежедневно читал о подвигах таких людей, как 
Макс Иммельман и Освальд Бельке, которые на Западном фронте сбивали французские 

и британские самолеты, получая награды и высший почет. Неудивительно, что 
многие 
хотели быть похожими на них. Фон Рихтхофену предоставился такой его шанс, когда 

великий Бельке - победитель девятнадцати воздушных боев в 1915-1916 годах - был 

отозван с фронта и стал заниматься формированием боевых соединений одноместных 
машин. Практика иметь одного или двух скаутов на каждом двухместном самолете 
заканчивалась. Позднее скауты стали формировать отдельные боевые соединения.

К середине 1916 года с помощью Бельке были сформированы первые семь эскадрилий, 

еще восемь к августу 1917 года и, наконец, тридцать три - к концу этого года. 
Каждая была меньше, чем эскадрилья RFC, хотя к концу 1917 года число пилотов 
выросло с двенадцати до восемнадцати. Самому Бельке запрещалось участвовать в 
боях, чтобы не подвергаться риску. Поэтому его отправили в поездку по Юго-
Восточному фронту.

В это время началась битва на Сомме на Западном фронте. Преждевременно погиб 
Иммельман, и Бельке снова был призван и возглавил новую 2-ю эскадрилью. Он смог 

рекрутировать своих собственных пилотов, одним из которых был Манфред фон 
Рихтхофен, встретившийся ему на Восточном фронте.

Переход фон Рихтхофена на одноместный самолет был довольно быстрым, но именно 
Бельке открыл счет, сбив семь английских машин за первые две недели сентября 
1916 года. Бельке летал на одном из "Фоккеров DIII", которые вместе с 
"Альбатросом DI" составляли все, что у них было. 16-го прибыло несколько 
"Альбатросов DII", и в этот день лейтенант Вальтер Оне добился восьмой победы 
своей эскадрильи.

Пилоты Бельке с нетерпением и благоговением наблюдали, как он увеличивал свой 
счет, пока они просто сидели и ждали удобного случая вылететь против врага.

Наконец, 17 сентября, имея достаточное количество самолетов для патрулирования, 

Бельке посчитал своих "цыплят" готовыми для испытания в бою на передовой линии. 

Это было воскресенье, но война не знает выходных. 2-я эскадрилья обнаружила 
идущие строем "ВЕ-2С" 12-й эскадрильи, сопровождаемые самолетами "FE.2B" 11-й 
эскадрильи. Она направлялись на железнодорожную станцию Маркоииг. Поднявшись 
выше машин RFC, Бельке атаковал. В битве четыре "FE.2B" были сбиты, причем три 
из них - Бельке, Хансом Рейманном и фон Рихтхофеном. У Бельке это была двадцать 

седьмая победа, а у фон Рихтхофена - первая!




***



До самой своей смерти в несчастливом столкновении в бою 28 октября Бельке 
блестяще командовал эскадрильей, доведя число своих побед до сорока, а побед 
эскадрильи - до пятидесяти одной. К тому времени Рихтхофен уже имел на своем 
счету шесть сбитых самолетов.

В это время и родилась легенда барона Манфреда фон Рихтхофена. Во всех 
отношениях он был просто пилот, но со счастливой судьбой сбивать британские 
машины. 20 ноября его счет вырос до десяти, а 23-го он сбил "DH-2" - 
одноместный 
самолет, пилотом которого был герой Британии - майор Лано Хокер, командир 24-й 
эскадрильи.

Те, кто пытается приуменьшить возможности фон Рихтхофена как пилота, часто 
забывают, что на менее совершенную машину, которую он сбивал, приходилась одна 
машина, равная ему, и управлялась она пилотом, который также не уступал ему. 
Бой 
между фон Рихтхофеном и Хокером длился больше получаса, без заметных 
преимуществ 
какой-либо стороны, поскольку мастерство пилотов было на одном уровне. Фон 
Рихтхофен обнаружил, что его "альбатрос" быстрее поднимался, a "DH-2" Хокера 
лучше разворачивался.

В итоге победить Хокера Рихтхофену помог ветер. Горючее у Хокера заканчивалось, 

и он был вынужден сдаться в плен. Он пытался сделать это несколько раз, но фон 
Рихтхофен был наготове и принуждал его снова повернуть или быть расстрелянным. 
Наконец, пикирование в сторону траншей сделало британского пилота беззащитным, 
и 
пулемет Рихтхофена поразил его в голову. Это была его одиннадцатая победа, 
возможно, самая важная. Вскоре он стал героем, о чем всегда мечтал, имя его 
было 
у всех на устах. Ему предоставили командовать своим собственным соединением - 
11-й эскадрильей, а позже отдали в подчинение 4-ю, 6-ю и 10-ю. Это был его 
"летающий цирк".

Восемьдесят воздушных побед фон Рихтхофена за десять месяцев войны на фронте 
являются лучшим подтверждением его возможностей как пилота-охотника. В 
большинстве своем его жертвами становились самолеты, которые по характеристикам 

соответствовали его машине, особенно с равными ему пилотами.

То, что Рихтхофен мог комбинировать свое летное мастерство с умением хорошо 
стрелять, делало его смертельно опасным в воздухе. Он хорошо выучил уроки 
своего 
учителя и наставника Освальда Бельке: занять хорошую позицию для атаки; выбрать 

место и позволить британскому пилоту сделать первый шаг, чтобы ввязаться в бой 
или уйти от него в зависимости от того, чего мог достичь его противник в 
наиболее благоприятной позиции. Примечательно, что Рихтхофен никогда не 
атаковал 
дирижабли наблюдения союзников - наиболее опасную цель, которая обычно хорошо 
охранялась артиллерией и скаутскими патрулями.

Все это делало фон Рихтхофена выдающимся боевым пилотом, хладнокровным и 
твердым, не идущим на компромиссы, как это пытались делать его противники. В 
Первую мировую войну существовала формулировка, часто употребляемая в 
представлениях к награде: "за решительность и мужество". Но эти же качества - 
решительность и мужество - могут привести к ограниченному успеху: в воздухе они 

принесут победу или даже две, но, вероятнее всего, закончатся гибелью. Все это 
похвально и помогает созданию имиджа героя, но гораздо важнее оставаться 
хладнокровным и достичь восьмидесяти побед! Британцы и немцы зачастую 
по-разному 
вели себя в воздушном бою. Разумеется, сама натура солдат Британии и Германии 
различна.

Фон Рихтхофен допустил несколько ошибок - в конце концов и он был человеком. Мы 

приведем две из них. 6 июля 1917 года в схватке с "FE.2B" из 20-й эскадрильи он 

преследовал неприятеля слишком долго и позволил стрелку, лейтенанту А.Е. 
Вудбриджу стрелять. В результате скользящая пуля поразила фон Рихтхофена в 
голову. Вудбридж и его пилот капитан Д.С. Каннелл были опытными и имели по 
несколько побед в воздушных боях. Фон Рихтхофен ухитрился безопасно 
приземлиться 
- он был удачлив.

Его вторая ошибка заключалась в затянувшемся преследовании лейтенанта У.Р. Мэя 
(209-я эскадрилья). К тому же он перелетел через фронт на малой высоте и 
подставил себя под наземный огонь, чего не должен был делать. В этой ситуации 
он 
подвергся атаке сзади пилотом Роем Брауном, а также огню австралийских солдат, 
находящихся на этом участке фронта. Это случилось 21 апреля 1918 года над 
долиной Соммы во время последнего полета фон Рихтхофена. Пораженный 
единственной 
пулей, истребитель в своем красном триплане "фоккер" совершил жесткую посадку 
на 
стороне союзников. Пилот не выбрался из кабины - он был мертв.




I





Моя семья



Семья Рихтхофен ранее не принимала активного участия в войнах. Фон Рихтхофены 
всегда жили в деревне. Мало кто из них не имел поместья. Если же кто-то не жил 
в 
деревне, то, как правило, состоял на государственной службе. Мой дед и все 
предки до него имели собственность возле Бреслау и Стригау[2 - Окрестности 
нынешнего Вроцлава в Польше.]. Кузен моего деда первым из фон Рихтхофенов стал 
генералом.

Моя мать принадлежала к семье Шихфусс и Ньюдорф. Их характер напоминал нрав 
Рихтхофенов. В этих семьях было лишь несколько военных, все остальные - 
помещики. Брат моего прадеда Шикфусса погиб в 1806 году. Шикфуссы, как правило, 

становились лишь капитанами резерва.

В семье Шикфусс и Фалькенхаузен (девичья фамилия моей бабушки) основными хобби 
были верховая езда и стрельба. Брат моей матери Александр Шикфусс увлекался 
стрельбой, охотился в Африке, на Цейлоне, в Норвегии и Венгрии[3 - Здесь мы 
имеем пример силы наследственности. Кавалериста и авиатора объединяет то, что 
обоим нужны твердость руки и острота глаза.].

Мой отец был практически первым членом нашей семейной ветви, кому пришла идея 
стать профессиональным военным. Он поступил в кадетский корпус и позже 
присоединился к 12-му полку улан. Он был самым добросовестным - насколько это 
возможно - солдатом. Но возникли проблемы со слухом, и ему пришлось уйти в 
отставку. Болезнь он приобрел, насквозь промокнув в ледяной воде, когда спасал 
тонущего солдата. Тем не менее он настаивал на продолжении службы, как будто 
ничего не случилось.

В нынешнем поколении Рихтхофенов гораздо больше военных. Во время войны каждый 
здоровый Рихтхофен, разумеется, находился на военной службе. В самом начале 
войны я потерял шесть кузенов, все они служили в кавалерии.

Меня назвали в честь моего деда Манфреда, который в мирное время был адъютантом 

его величества и командиром гвардейского корпуса. Во время войны он командовал 
кавалерийским корпусом.

Когда я родился - 2 мая 1892 года, - мой отец служил в 1-м полку кирасир в 
Бреслау. Семья жила тогда в Кляйнбурге. До 9 лет я получал частное воспитание. 
Затем в течение года ходил в школу в Швейднице и стал кадетом в Валштате. 
Будучи 
готовым к военной карьере как кадет, я присоединился к 1-му полку улан.

Мои приключения и опыт можно найти в этой книге.

Мой брат Лотар - еще один летчик Рихтхофен. Он имеет орден "За заслуги". Мой 
младший брат все еще в кадетском корпусе и с нетерпением ждет, когда станет 
достаточно взрослым, чтобы пойти на службу. Моя сестра, как все другие женщины 
нашей семьи, ухаживает за ранеными.




Моя жизнь кадета (1903-1909 годы, Валштат, 1909-1911 годы, Лихтерфельде)



Одиннадцатилетним мальчиком я поступил в кадетский корпус. Этого хотел отец, с 
моими желаниями не считались.

Мне было трудно подчиняться строгой дисциплине и порядку. Я не очень-то 
беспокоился по поводу инструкций, которые получал, и никогда не отличался 
рвением в познании нового. По моему мнению, было неправильно делать больше, чем 

необходимо, поэтому я работал как можно меньше, и учителя не слишком заботились 

обо мне. Зато я очень любил спорт, особенно гимнастику, футбол и т. д. Я 
выполнял почти все упражнения на перекладине, так что вскоре получил призы от 
коменданта.

Я безумно любил всяческие рискованные трюки. Однажды вместе с моим другом 
Франкенбергом я с помощью громоотвода взобрался на хорошо известный шпиль 
Валштата и укрепил на нем свой карманный платок. Помню, как трудно было 
совладать с водосточными желобами. Десять лет спустя, когда я навестил моего 
младшего брата в Валштате, я увидел, что мой платок все еще парит высоко в 
воздухе[4 - Прекрасное подтверждение прочности материи или его воображения.]. 
Мой друг Франкенберг, насколько мне известно, стал первой жертвой войны.

Мне нравился институт Лихтерфельде[5 - Речь идет о кадетском корпусе.]. Там я 
не 
чувствовал себя изолированным от мира и жил как более или менее нормальный 
человек.

Вспоминаются также спортивные соревнования, в которых моим соперником был принц 

Фредерик Карл[6 - Позже убит во время пилотажа во Франции.]. Он получил много 
первых призов, соревнуясь со мной в беге и прочем, поскольку я не тренировался 
так старательно, как он.




Вступая в армию (Истер, 1911 год)



Разумеется, я горел нетерпением попасть в армию. Сразу же после экзаменов я был 

направлен в 1-й полк улан ("Император Александр III"[7 - Назван в честь 
российского императора (1881-1894).]). Я сам выбрал этот полк. Он располагался 
в 
моей любимой Силезии, где у меня были знакомые и родственники.

О военной академии[8 - Имеется в виду военное училище.] могу сказать совсем 
немного. Времяпрепровождение там очень напоминало мне учебу в кадетском корпусе,
 
и мои воспоминания не слишком приятны.

Со мной произошел забавный случай в военной академии. Один из наших 
инструкторов 
купил замечательную толстую кобылу. Ее единственным недостатком был большой 
возраст. Предполагалось, что ей пятнадцать лет, звали ее Биффи. У нее были 
достаточно крепкие ноги, она великолепно скакала, и я часто ездил на ней.

Годом позже, когда я уже был в полку, капитан фон Т., который очень любил спорт,
 
сказал мне, что купил забавную маленькую толстую кобылу, которая прекрасно 
скачет. Нам было интересно посмотреть на лошадь со странным именем Биффи. Я 
почти забыл старую кобылу моего инструктора в военной академии. Когда животное 
прибыло, я был немало удивлен, узнав, что древняя Биффи стала восьмилетней в 
конюшне капитана. Она постоянно меняла хозяев и заметно выросла в цене. Мой 
инструктор в академии купил ее за 75 фунтов стерлингов как пятнадцатилетнюю, а 
фон Т. заплатил за нее 175 фунтов как за восьмилетнюю. Больше она не получала 
призов за скачки, еще раз сменила хозяина и пала в самом начале войны.




Офицер (Осень, 1912 год)



Наконец я получил эполеты. Это было восхитительное чувство, когда люди стали 
называть меня лейтенантом.

Отец купил мне кобылу по имени Сантузза. Она была замечательной. На параде 
блюла 
свое место, как овечка. Со временем я обнаружил у нее большой талант к скачкам 
и 
прыжкам и настроился потренировать ее. Она брала невозможные высоты. Я прыгал с 

ней на полтора метра.

В этом меня поддержал мой товарищ фон Ведель, который выиграл много призов со 
своим конем Фанданго.

Мы тренировали наших лошадей для будущих соревнований по скачкам и стипль-чезу. 

Фанданго вел себя прекрасно, и Сайтузза также была хороша. Я надеялся достичь с 

ней больших успехов. В день, когда ее должны были грузить в поезд, я захотел 
еще 
раз преодолеть все препятствия на нашей тренировочной площадке. Мы 
поскользнулись. Сантузза повредила себе ногу, а я сломал ключицу.

В другое время я очень удачно управлял прекрасным конем Феликсом в стипль-чезе 
в 
Бреслау. Конь хорошо скакал первую половину маршрута, и я надеялся на успех. 
Приблизившись к последнему препятствию, я с расстояния увидел перед собой нечто 

экстраординарное. Вокруг собралась огромная толпа зрителей. Я сказал себе: 
"Собери все свое мужество. Тебя точно ждут неприятности". Я приближался к 
препятствию на полной скорости. Люди вокруг махали мне руками и кричали, чтобы 
не скакал так быстро, но я ничего не видел и не слышал. Мой конь прыгнул, а на 
другой стороне оказался крутой склон к реке Вейстриц. Взлетев в гигантском 
прыжке, конь вместе со мной свалился в реку. Я, конечно, перелетел через голову 

Феликса. Он выбрался из реки с одной стороны, я - с другой.

Когда я вернулся, весовщики были удивлены, что я прибавил три килограмма, 
вместо 
того чтобы потерять два, как обычно. К счастью, никто не заметил, что я 
насквозь 
мокрый.

Была у меня еще одна очень хорошая чистокровная лошадь. Она делала все: скакала,
 
преодолевала препятствия, прыгала, исполняла армейскую службу. Ее звали Блюме, 
у 
нас было несколько настоящих успехов. Последний приз я получил в скачках на 
приз 
кайзера в 1913 году[9 - Скачки на длинные дистанции.]. Я стал единственным, кто 

прошел весь маршрут без ошибок. Проделав это, я приобрел опыт, который не 
рискнул бы повторить. Галопируя по участку, поросшему вереском, я внезапно 
перевернулся - лошадь попала ногой в заячью нору, и я упал, сломав себе ключицу.
 
Несмотря на это, я проскакал остаток дистанции без ошибок и показал хорошее 
время. Эти воспоминания так подробны для подтверждения моего мнения о том, что 
хороший кавалерист почти всегда еще и хороший пилот.




Начало войны



Газеты пестрели фантастическими историями о приближающейся войне. Однако за 
несколько месяцев все привыкли к военным разговорам. Мы так часто наковали свои 

вещи, что это стало привычным занятием. Никто уже и не верил, что война будет. 
Мы же, кто был "глазами армии", как говорил мой командир, верили, что война 
будет.

В день накануне военных приготовлений мы сидели в офицерском клубе в 10 
километрах от фронта. Мы ели устриц, пили шампанское и играли в карты. Все были 

счастливы, никто не думал о войне.

Правда, несколькими днями ранее нас слегка озадачила мать Веделя. Она приехала 
из Померании повидать сына перед началом войны. Застав нас в прекрасном 
расположении духа и убедившись, что мы не думаем о войне, она посчитала себя 
морально обязанной пригласить нас на скромный завтрак.

Мы были веселы и шумны, когда внезапно распахнулись двери. Появился граф Коспот,
 
администратор Олса. Он выглядел как привидение. Мы приветствовали нашего 
старого 
друга громким "Ура!". Он объяснил нам причину своего появления. Оказывается, он 

выезжал на границу, чтобы убедиться, правдивы ли слухи о надвигающейся войне.

Увидев наше мирное сборище, Коспот был удивлен. Мы узнали от него, что все 
мосты 
в Силезии патрулируются военными и принимаются меры по укреплению позиций.

Мы постарались убедить его в том, что возможность войны абсолютно нулевая, и 
продолжили наше празднество. На следующий день нам было приказано выступить на 
фронт.




Мы пересекаем границу



Для нас, кавалеристов, в слове "война" не было ничего непонятного. Каждый в 
мельчайших деталях знал, что делать, а что - нет. Вместе с тем никто не имел 
представления, каков будет первый шаг. Каждый солдат мечтал проявить свои 
возможности и свою значимость.

Перед нами, молодыми лейтенантами-кавалеристами, стояла интересная задача. Нам 
нужно было, изучив местность, выдвинуться в тыл противника и разрушить важные 
объекты. Это было по плечу только настоящим мужчинам.

Получив приказ и убедившись в его важности, я в полночь впервые повел своих 
солдат против врага. Река обозначала границу, и я ожидал, что мы будем 
обстреляны на подходе к ней. К моему удивлению, мы пересекли мост без всяких 
неприятностей. На следующее утро мы добрались до церкви в деревушке Килце, 
которая была хорошо нам известна по предыдущим вояжам.

Мы нигде не видели противника, и он тоже нас не заметил. Теперь вопрос состоял 
в 
том, что должен сделать я, чтобы не быть замеченным селянами. Сначала я решил, 
что нужно изолировать местного священника. Мы выманили его из дому, к его 
великому изумлению. Я запер его в церковной колокольне, уверив, что он будет 
казнен, если жители проявят какие-либо враждебные намерения. Часовой на башне 
обозревал окрестности.

Я должен был ежедневно с посыльным отправлять свои отчеты. Очень скоро мое 
небольшое войско превратилось в посыльных и растаяло, так что, оставшись в 
одиночестве, я в конце концов вынужден был сам доставить свой пакет.

Четверо суток все было спокойно. На пятую ночь часовой примчался к церковной 
колокольне, у которой мы держали лошадей, с криком: "Казаки здесь!" Вокруг была 

кромешная темнота. Звезд не было. Невозможно было что-то увидеть на расстоянии 
метра.

В качестве предосторожности мы заранее проломили в нескольких местах стену 
вокруг церковного двора. Сквозь эти дыры мы могли вывести лошадей. В темноте мы 

чувствовали себя в полной безопасности, даже выдвинувшись вперед на 50 метров. 
С 
карабином в руке я вместе с часовым прошел туда, где он предположительно видел 
казаков.

Скользя вдоль стены церковного забора, я вышел на улицу и был потрясен - улица 
кишела казаками. Я заглянул за стену, где они держали своих лошадей. 
Большинство 
из них имели фонари и вели себя очень неосторожно и шумно. Я думаю, их было от 
двадцати до тридцати. Один из них оставил свою лошадь и пошел к священнику, 
которого я отпустил накануне.

В голову мгновенно ударило: "Разумеется, нас предали!" Нужно быть предельно 
осторожными. Располагая всего лишь двумя карабинами, я не мог рисковать и 
ввязываться в схватку. Поэтому я предпочел игру в полицейского и вора.

После нескольких часов отдыха наши визитеры уехали. На следующий день я подумал,
 
что было бы неплохо сменить пристанище. На седьмой день попал в свой гарнизон, 
где на меня таращились как на призрака. Удивлялись не потому, что я был небрит, 

а потому, что прошел слух, будто Ведель и я пропали в Калише. Место, где это 
случилось, время и все обстоятельства моей смерти были сообщены так подробно, 
что известие распространилось по всей Силезии. Моя мать уже принимала 
соболезнования. Единственное, чего еще не последовало, - так это некролога в 
газетах.

Примерно в это же время случилось забавное приключение. Ветеринарному врачу 
было 
приказано взять десять улан с лошадьми к себе на ферму. Она находилась в двух 
милях от дороги. Однажды он возбужденно рассказал: "Я скакал по жнивью и 
внезапно увидел в отдалении вражескую пехоту. Без промедления вытащил свою 
саблю 
и приказал уланам атаковать врага пиками. Солдаты были воодушевлены и быстрым 
галопом помчались но полю. Когда мы приблизились, я обнаружил, что вражеская 
пехота не что иное, как стадо оленей, которое я принял за солдат из-за своей 
близорукости".

Долгое время этот джентльмен приходил в себя после своей атаки[10 - Один 
британский авиатор пролетел через Бельгию, чтобы атаковать цеппелин, и 
обнаружил, что воздушный корабль - это лист кукурузы на вершине холма, 
светящийся в лучах заходящего солнца.].




Во Францию



Нам приказали погрузиться в поезд. Никто не знал, куда нас отправляют: на запад,
 
восток, юг или север.

Ходило много слухов, но большинство из них были фантазиями. У нас, однако, 
оказалось правильное предположение - на запад.

Нам четверым предоставили куне второго класса. Мы должны были взять с собой 
продовольствие для долгого путешествия. Однако уже в первый день обнаружили, 
что 
купе чертовски узкое для четверых мужчин. Надо было как-то приспособиться. На 
прицепной платформе я устроил из ящиков нечто вроде спальни. Тут был свет, 
воздух и т. д. На одной из станций я достал солому, а потом еще соорудил тент. 
В 
моем импровизированном вагоне спалось так же хорошо, как в кровати с пологом. 
Мы 
ехали день и ночь, сначала через Силезию, затем через Саксонию - все время на 
запад. Иногда мы направлялись в сторону Меца[11 - Город-крепость в Лотарингии 
близ франко-германской границы.]. Но даже кондуктор не знал, куда мы едем.

На каждой станции, даже там, где мы не останавливались, огромные толпы мужчин и 

женщин приветствовали нас с цветами. Было очевидно, что немецкая нация охвачена 

огромным военным энтузиазмом. Особенно восхищались уланами. Солдаты в поездах, 
которые шли перед нами, должно быть, рассказывали, что мы уже встречались с 
врагом, а на самом деле мы воевали всего неделю. Правда, мой полк уже был 
упомянут в официальном сообщении[12 - То есть в первой военной сводке.]. 1-й 
полк улан и 155-й пехотный полк взяли Калиш. Нас чествовали как героев, и мы 
себя чувствовали таковыми. Ведель нашел казацкую саблю и показывал ее 
восхищенным девицам, производя сильное впечатление. Разумеется, мы поддакивали 
ему, сочиняя разные жуткие истории, и веселились от души до тех нор, пока не 
покинули поезд в Бузендорфе возле Диденхофена.

Перед самым прибытием мы долго простояли в длинном тоннеле. В мирное время 
неприятно застрять в тоннеле, а уж в военное и подавно. Некоторые возбужденные 
ребята хотели пошутить и начали стрелять. В тоннеле пошла пальба - удивительно, 

что никто не был ранен. Так и не было установлено, кто начал стрельбу.

В Бузендорфе мы выгрузились из поезда. Жара была нестерпимой, наши лошади почти 

падали. На следующий день мы отправились на север в направлении Люксембурга. 
Между тем я обнаружил, что мой брат с кавалерийской бригадой направлялся туда 
же 
неделей раньше. Позже я наткнулся на его след еще раз, но увиделись мы только 
год спустя.

Прибыв в Люксембург, мы понятия не имели, каковы наши отношения с народом этого 

маленького государства[13 - Нейтральный Люксембург был захвачен Германией в 
первый день войны.]. Когда я увидел местного полицейского, то подумал, что это 
солдат, и задержал его. Он же пообещал, что пожалуется на меня немецкому 
императору, если я немедленно его не освобожу. Поразмыслив, я отпустил его. Мы 
прошли через города Люксембург и Эш и приблизились к первым укрепленным городам 

Бельгии. Продвигаясь вперед, мы маневрировали, как в мирное время. Все были 
чрезвычайно возбуждены. Хорошо, что действовали мы так же, как на маневрах, 
иначе наделали бы много глупостей. Справа и слева от нас, спереди и сзади, на 
каждой дороге маршировали войска различных армейских корпусов. Невольно 
думалось, что здесь творится полный беспорядок. Но внезапно неразбериха 
прекратилась, превратившись в прекрасную организацию.

Тогда у меня еще не было представления о наших авиаторах. Я очень разволновался,
 
когда увидел первого летчика, даже не зная, союзник он или враг. В то время я 
не 
знал также, что немецкие самолеты помечаются крестом, а вражеские - кругами. 
Поэтому мы палили по каждому самолету. Наши старые пилоты до сих пор 
рассказывают о болезненных чувствах, возникавших при беспрестанном обстреле 
своими же.

Мы шли и шли, посылая далеко вперед патрули, пока не достигли Арлона. Тревога 
не 
покидала меня, когда я во второй раз пересекал границу. Мрачные слухи о 
французских стрелках уже достигли моих ушей. Мне было приказано быть связующим 
звеном моего кавалерийского подразделения. В тот день мы с солдатами проехали 
не 
менее 60 километров. Ни одна лошадь не подвела, это было замечательным 
достижением. В Арлоне я поступил так, как нас учили в мирное время, - 
вскарабкался на колокольню. Когда я спустился, был окружен толпой сердитых 
молодых людей, которые разговаривали угрожающим шепотом. Колеса моего 
велосипеда 
оказались проколоты. И я вынужден был полчаса тащиться пешком. Этот эпизод 
позабавил меня - с пистолетом в руке я был абсолютно уверен в себе, даже если 
бы 
дело дошло до драки.

Позже я узнал, что несколько дней назад жители вели себя предательски по 
отношению к нашей кавалерии и каретам "Скорой помощи". Было решено поставить 
некоторых джентльменов к стенке.

Во второй половине дня я достиг места назначения и узнал, что рядом с Арлоном 
три дня назад был убит мой кузен Рихтхофен. Конец дня я провел с кавалерийской 
дивизией. Ночью случилась беспричинная тревога, а позже я вернулся в свой полк.

Слегка соприкоснувшись с врагом на войне, мы, кавалеристы, стали объектом 
зависти со стороны солдат других частей. Для меня это было лучшее время за всю 
войну. Я даже хотел бы еще раз прожить тот период.




Свист первых пуль (21-22 августа, 1914 год)



Мне приказали разведать силы противника, занимающего огромный лес возле Виртона.
 
Я с пятнадцатью уланами отправился, сказав себе: "Сегодня у меня будет первая 
схватка с врагом". Задача была нелегкой. В таком огромном лесу могло быть 
спрятано что угодно.

Я поднялся на вершину небольшого холма. В нескольких сотнях шагов от меня на 
многие тысячи акров раскинулся огромный лес. Было замечательное августовское 
утро. Лес выглядел таким мирным и спокойным, что я забыл все свои военные 
намерения.

Мы приблизились к окраине леса. Поскольку с нашими биноклями мне не удалось 
обнаружить ничего подозрительного, нужно было пойти дальше и выяснить, будут ли 

но нас стрелять. Люди, идущие впереди, скрылись за деревьями. Я последовал туда 

же вместе с одним из лучших улан. На краю леса стоял одинокий домик лесника. Мы 

проследовали мимо.

На земле остались многочисленные следы прошедшей конницы. Я остановил своих 
солдат, подбодрил их несколькими словами и почувствовал, что могу абсолютно 
положиться на каждого из них. Разумеется, никто не думал ни о чем, кроме атаки 
на противника. В характере каждого немца атаковать противника при встрече, 
особенно вражескую кавалерию. Я видел себя во главе моего маленького отряда, 
рубящего вражеский эскадрон, и испытывал радостное возбуждение от ожидания. 
Глаза моих улан тоже сверкали. Так мы шли по следу быстрой рысью. После часа 
езды по красивой горной долине лес стал редеть. Я был уверен, что здесь мы 
встретим врага, поэтому - особая осторожность! Справа от нашей узкой дороги 
была 
крутая стена из камней в несколько метров высотой, слева - узкий ручеек, а 
далее 
луг в 50 метров, окруженный колючей проволокой. Внезапно наши передние лошади 
исчезли в кустах. Мои солдаты остановились - выход из леса был заблокирован 
баррикадой.

Я тут же понял, что попал в ловушку. Какое-то движение возникло в кустах за 
лугом и слева от меня, и я увидел спешившуюся вражескую кавалерию. У них было 
около сотни карабинов. Ничего нельзя сделать! Путь вперед перекрыт баррикадой, 
ни направо, ни налево не свернуть. Атаковать противника так, как я собирался, 
невозможно. Оставалось только повернуть назад. Я знал, что мои дорогие уланы 
были готовы ко всему, но не к бегству от врага! Это испортило нам настроение. 
Секундой позже раздался первый выстрел, за которым последовала интенсивная 
стрельба из леса. Дистанция между нами и врагом составляла от 50 до 100 метров.

Я приказал солдатам немедленно присоединиться ко мне, когда они увидят мою 
поднятую руку. Я был уверен, что мы должны отойти назад. Подняв руку, я повел 
своих людей за собой. Возможно, они не поняли меня. Всадники, скакавшие за мной,
 
подумали, что я в опасности, и на большой скорости помчались, чтобы помочь мне. 

Мы находились на узкой лесной дороге - можно представить себе последовавшую 
неразбериху. Две лошади впереди помчались в панике, поскольку звук каждого 
выстрела усиливался в десять раз узким пустым пространством. Я видел, как они 
прыгали через баррикаду, и никогда больше не слышал о них. Видимо, они попали в 

плен. Я повернул свою лошадь и пришпорил ее. С большим трудом я убедил улан, 
спешивших ко мне, не приближаться, а повернуть и отступать.

Мой ординарец ехал рядом со мной. Вдруг его лошадь упала. Я перепрыгнул через 
них, а другие лошади рядом попадали. Короче, началась страшная сумятица. Я 
увидел своего ординарца, лежащего под лошадью. Очевидно, он не был ранен, его 
придавило весом животного. Враг застал нас врасплох. Вероятно, он наблюдал за 
нами с самого начала и устроил ловушку, что в характере французов.

Я был обрадован, когда двумя днями позже увидел своего ординарца в одном 
ботинке, поскольку второй остался под телом убитого коня. Он рассказал мне, как 

бежал. По меньшей мере два эскадрона французских кирасир выскочили из леса, 
чтобы ограбить падших лошадей и бравых улан. Он вскочил, забрался на камни, но, 

обессилевший, упал в кусты. Через два часа враг снова ушел в укрытие, и он 
продолжил свой путь. Через несколько дней ординарец присоединился ко мне, но 
ничего не знал о судьбе своих товарищей, оставшихся в лесу.




Скачка с Лоеном



Шла битва близ Виртона. Я и мой товарищ Лоен должны были убедиться, что стало с 

врагом. Мы скакали за ним целый день и, настигнув наконец, могли дать очень 
скромный отчет. Вечером встал вопрос: ехать ли нам всю ночь, чтобы 
присоединиться к нашим войскам, или отдохнуть и сэкономить силы для следующего 
дня. Замечательно, что кавалерийскому патрулю предоставлена полная свобода 
действий.

Мы решили провести ночь рядом с врагом и двинуться дальше следующим утром. Как 
мы и предполагали, враг отступал, мы его преследовали. Соответственно могли 
провести ночь в относительной безопасности.

Неподалеку находился монастырь с огромными конюшнями. Мы с Лоеном решили, что 
это подходящее пристанище для нас и наших солдат. Вечером, когда мы вошли в 
свое 
новое временное жилище, враг был в такой близости, что мог стрелять по нас 
через 
окна.

Монахи были исключительно доброжелательны. Они дали нам вдоволь еды и питья, и 
мы неплохо провели время. С лошадей сняли седла, и они были счастливы тем, что 
впервые за три дня и три ночи их спины освободились от значительного груза. Мы 
расположились, словно в доме гостеприимных друзей. Тогда мы еще не предвидели, 
что через три дня повесим нескольких обитателей монастыря на фонарях, поскольку 

они не смогут пересилить желания поучаствовать в войне. Но в тот вечер они были 

чрезвычайно любезны. Мы в ночных рубахах улеглись в постели, поставив часового 
и 
доверив Богу присматривать за нами.

В середине ночи кто-то внезапно распахнул дверь и закричал: "Здесь французы!" 
Со 
сна я не мог ответить. Лоен тоже не был дееспособен, но интеллигентно спросил: 
"Сколько их?" Солдат заикался от возбуждения: "Мы убили двоих, но сколько их на 

самом деле, нельзя сказать, потому что очень темно". Я слышал, как Лоен сонным 
голосом ответил: "Хорошо. Когда прибудут еще, позови нас снова". Через 
полминуты 
мы оба уже снова спали.

Утром мы проснулись, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Скромно 
позавтракав, мы продолжили наш путь.

Оказалось, что ночью мимо монастыря проезжали французы, и наши часовые стреляли 

по ним. Но поскольку было очень темно, все обошлось.

Миновав долину, мы ехали через поле битвы нашей дивизии и, к своему удивлению, 
обнаружили здесь не немецких солдат, а людей из французского Красного Креста. 
Они удивленно смотрели на нас, а мы на них. Никто и не думал о стрельбе. Мы как 

можно быстрее убрались, и только потом до нас дошло, что наши войска вместо 
продвижения вперед отступили. К счастью, враг тоже отступил в противоположном 
направлении, не то быть бы мне сейчас где-то в плену.

Мы проехали через деревню Робельмонт, которую накануне заняла наша пехота. 
Остановив местного жителя, мы спросили, что случилось с нашими солдатами. Он со 

счастливым видом уверял меня, что немцы ушли.

Ближе к вечеру я прибыл в свой полк и, узнав все события за последние двадцать 
четыре часа, был вполне удовлетворен.




Скука перед Верденом



Вообще у меня беспокойный характер, так что мою пассивность перед Верденом я 
объясняю скукой. Вначале я находился в окопах, где ничего не происходило. Затем 

стал посыльным и надеялся хоть на какие-нибудь приключения, но ошибся. Воюющие 
с 
презрением рассматривали меня как "домашнего борова". Я вовсе не был "домашним",
 
но мне разрешалось выдвигаться вперед за линию фронта не более чем на 1500 
метров. Находясь ниже поверхности земли, я был в защищенном от бомб, 
обогреваемом жилище. Время от времени я должен был ходить во фронтовые окопы. 
Это. сопровождалось большим физическим напряжением, поскольку нужно было 
тащиться вверх и вниз, крест-накрест, через нескончаемое количество окопов и 
воронок, пока не доберешься до передовых окопов. После короткого визита к 
сражающимся мое положение показалось мне совершенно глупым.

В это время начинались земляные работы. Нам еще не было ясно, что значит копать 

подходы и т. д. Разумеется, из уроков в военной академии мы знали названия 
различных траншей и дыр. Однако всегда предполагалось, что земляные работы - 
дело военных инженеров. Другие войска не должны были в этом участвовать. Тем не 

менее здесь каждый с энтузиазмом усердно орудовал своими лопаткой и пикой, 
чтобы 
окопаться как можно глубже.

Это казалось забавным, поскольку в некоторых местах французы были всего в 5 
метрах от нас. Можно было слышать их голоса и видеть, как они курят сигареты. 
Мы 
даже разговаривали с ними и пытались раздражать их любым способом, особенно 
ручными гранатами.

На 500 метров спереди и сзади окопов густой лес был срезан огромным количеством 

снарядов и пуль. Казалось невероятным, что на фронте вообще можно жить. И все 
же 
в передовых окопах люди находились не в таком плохом положении, как в тылу.

После визита в передовые окопы в самые ранние утренние часы начинались скучные 
обязанности. Я должен был дежурить у телефона. В дни, свободные от службы, я 
занимался своим любимым делом - стрельбой. Лес предоставлял мне для этого уйму 
возможностей. Выезжая на лошади, я заметил, что здесь много диких свиней, и 
стал 
раздумывать, как бы пострелять по ним. Прекрасные ночи с полной луной и снегом 
словно пришли мне на помощь. Со своими коллегами я соорудил укрытие на дереве, 
как раз возле того места, где были свиньи, и стал ждать. Я провел немало ночей 
на дереве, прежде чем однажды утром обнаружил, что почти превратился в сосульку.
 
Однако я был вознагражден. Одна свинья каждую ночь переплывала озеро и шла в 
ноле, всегда в одно и то же место, а йотом возвращалась назад. Я очень хотел 
получше изучить животных, поэтому занял место на другом берегу озера. Как 
обычно, тетушка свинья появилась в полночь, очевидно, чтобы поужинать. Я 
застрелил ее, когда она плыла, и ухитрился в последний момент схватить за ноги.

Как-то я ехал вместе со своим ординарцем верхом по узкой дорожке. Внезапно я 
увидел, как несколько диких свиней пересекают ее. Немедленно спрыгнув с лошади, 

я схватил карабин ординарца и пробежал несколько сотен метров вперед. Замыкал 
процессию могучий кабан. Я никогда не видел такого гигантского животного и был 
ошарашен его размером. Теперь его чучело украшает мою комнату и напоминает о 
нашей схватке.

Так провел я несколько месяцев, пока в один прекрасный день не начались другие 
заботы. Мы намеревались предпринять небольшую атаку. Я был воодушевлен, 
поскольку наконец-то мог сделать что-то героическое. Но тут вновь пришло 
разочарование! Мне предложили другую работу, которая меня вовсе не устраивала. 
Я 
послал письмо генералу, а злые языки сообщили, будто я сказал ему: "Ваше 
превосходительство! Я пошел на войну, чтобы воевать, а не для другой цели". 
Сначала люди наверху хотели рявкнуть на меня, но потом выполнили мое желание. В 

итоге я присоединился к авиаслужбе. Сбылось мое величайшее желание в конце мая 
1915 года.




II





Впервые в небе



В семь часов утра я должен был впервые полететь как наблюдатель! Естественно, я 

очень волновался. Каждый, кого я расспрашивал о его впечатлении от полета, 
рассказывал мне разные сказки. Накануне вечером я отправился спать раньше 
обычного, чтобы быть абсолютно свежим на следующее утро.

Мы приехали на аэродром, и я впервые оказался в самолете. Ветер от пропеллера 
был чертовски неприятным. Я обнаружил, что в воздухе почти невозможно общаться 
с 
пилотом - все слова уносило ветром. Если же я брал бумагу, она тут же исчезала. 

Мой шлем сполз, кашне упало, куртка наполовину расстегнулась, - короче, я 
чувствовал себя очень некомфортно.

Прежде чем я опомнился, машина покатилась. Мы мчались все быстрее и быстрее. Я 
вцепился в стенки кабины. Вдруг тряска прекратилась - машина была уже в воздухе,
 
земля осталась внизу.

Мне сказали, куда мы должны лететь, и я руководил пилотом. Сначала мы летели 
прямо, потом повернули направо, потом налево, и я потерял ориентацию 
относительно нашего собственного аэродрома. Не имея ни малейшего понятия, где 
мы, я начал осторожно смотреть на землю. Люди выглядели удивительно маленькими, 

домики казались игрушечными. Все было потрясающе прекрасно! На горизонте был 
виден Кельн. Кафедральный собор смотрелся как маленькая игрушка. Замечательно 
было находиться так высоко, быть хозяином воздуха, и я чрезвычайно расстроился, 

когда пилот решил, что пора возвращаться.

Оказавшись снова на земле, я больше всего хотел бы немедленно отправиться в 
следующий полет. У меня никогда не было таких проблем, как головокружение. В 
самолете я ощущал себя в полной безопасности. В аэроплане сидишь, как в кресле, 

поэтому головокружение невозможно. Когда же мчишься на полной скорости, 
особенно 
летишь вниз, если самолет внезапно ныряет при остановке мотора и привычный шум 
сменяется ужасной тишиной, страшно нервничаешь, отчаянно хватаешься за борта 
кабины и думаешь: "Сейчас ты свалишься на землю!" Однако все происходит так 
естественно, и приземление на твердую землю настолько мягко, что просто 
невозможно испытывать страх. Преисполненный энтузиазма, я готов был сидеть в 
самолете хоть целый день. Я считал часы до следующего старта.




В качестве обозревателя с Маккензеном



10 июня 1915 года я прибыл в Гроссенхайм. Оттуда меня должны были послать на 
фронт. Разумеется, мне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее. Я 
боялся, что война может закончиться. Нужно было потратить три месяца на то, 
чтобы стать пилотом. Пока они истекут, уже может быть заключен мир. Поэтому мне 

и не приходило в голову стать пилотом. Я считал, что благодаря моей подготовке 
кавалериста буду хорош как наблюдатель. Как же я был счастлив, когда после 
двухнедельного опыта полетов был послан в то место, где шла война, - в Россию!

Маккензен со славой продвигался вперед[14 - Прорыв Маккензена у Горлицы (1915) 
привел к общему отходу русской армии.]. Он атаковал русские позиции в Горлице и 

присоединился к своей армии, когда она брала Раву-Русскую Я провел день на 
авиационной базе, затем был послан в прославленную 69-ю эскадрилью. Будучи 
новичком в авиации, я чувствовал себя неуверенно. Моим пилотом был обер-
лейтенант Зумер - большая шишка. Сейчас он инвалид. Из остальных в живых 
остался 
только я.

Для меня наступило самое прекрасное время. Жизнь в авиации похожа на жизнь в 
кавалерии. Каждый день, утром и после обеда, я летал на разведку и привозил 
массу ценной на тот момент информации.




С Холком в России (Лето, 1915 год)



Весь летний период 1915 года я в качестве простого наблюдателя провел с 
авиацией, участвовавшей в продвижении Маккензена от Горлицы до Брест-Литовска.

Мне было интересно участвовать в дальних разведывательных полетах, которые мы 
совершали почти каждый день.

Для наблюдателя весьма немаловажен характер нилота. Однажды мы получили 
известие 
о том, что к нам присоединяется граф Холк. Почему-то я тут же подумал: "Это 
человек, который мне нужен".

Холк приехал не на "мерседесе" со скоростью 60 километров в час и не появился 
из 
спального вагона первого класса. Он пришел пешком. После длительного 
путешествия 
по железной дороге, оказавшись в окрестностях Ярослава, он выбрался из поезда, 
поскольку вынужденная остановка затянулась. Холк велел ординарцу ехать дальше с 

багажом, а сам отправился пешком. Он шел и шел, а поезд все не обгонял его. 
После 30 километров ходьбы он, наконец, добрался до Равы-Русской. Его ординарец 

с багажом появился лишь спустя двадцать четыре часа. Тридцатикилометровая 
прогулка оказалась нетрудной для спортивного Холка. Он был хорошо тренирован и 
не почувствовал особой усталости от длительной ходьбы.

Граф Холк и к авиации относился как к спорту, испытывая большое удовольствие. 
Он 
имел редкий талант пилотирования и практически всегда превосходил своего врага 
в 
небе.

Не знаю точно, насколько глубоко мы вылетали на разведку в Россию. Несмотря на 
то что Холк был очень молод, с ним я никогда не чувствовал себя в опасности. 
Наоборот, в критические моменты он всегда был мне поддержкой. Когда я видел его 

целеустремленное лицо, моя отвага удваивалась.

Наш последний совместный полет едва не кончился бедой. Отличительная 
особенность 
авиации заключается в том, что в воздухе чувствуешь себя абсолютно свободным 
человеком, хозяином самому себе. Определенных планов на тот полет не было. 
Нужно 
было сменить аэродром, но мы были не совсем уверены, на какой луг нам лучше 
приземлиться. Чтобы не подвергать нашу старую "коробку" слишком большому риску 
при посадке, мы направились к Брест-Литовску. Русские всюду отступали. Все 
горело - потрясающая картина! Мы решили выяснить направление движения колонн 
противника и полетели над горящим городом Вицнисом. Гигантское облако дыма, 
поднявшееся на 2 тысячи метров, не позволило нам продолжить полет, поскольку мы,
 
чтобы лучше видеть землю, летели на высоте 1,5 тысячи метров. Несколько 
мгновений Холк размышлял. Я спросил его, что он собирается делать, и 
посоветовал 
облететь облако, что заняло бы минут пять. Но он не собирался этого делать. 
Наоборот, чем больше была опасность, тем привлекательнее это становилось для 
него. Поэтому мы полетели прямо сквозь облако! Находясь в воздухе с таким 
отчаянным парнем, я испытывал наслаждение! Наш риск мог бы стоить нам дорого. 
Как только хвост самолета исчез в дыму, аэроплан стало трясти. Слезы застилали 
глаза. Воздух стал намного теплее, а внизу я не видел ничего, кроме 
бесконечного 
моря огня. Внезапно машина потеряла равновесие и, вращаясь, провалилась. Я 
ухватился за опору и повис на ней. Иначе бы меня выбросило из машины. Первым 
делом я взглянул на Холка, и мужество вернулось ко мне. Его лицо выражало 
железную уверенность. Единственное, о чем я подумал: "Глупо было бы после всего 

погибнуть так негеройски".

Позже я спросил Холка, о чем он думал в тот момент. Он ответил, что никогда 
раньше не испытывал таких неприятных ощущений.

Мы падали до высоты 500 метров над горящим городом, а потом, то ли благодаря 
искусству моего пилота, то ли высшей воле, а может, и тому и другому, внезапно 
вынырнули из дымного облака. Наш славный "альбатрос" вновь обрел себя и полетел 

вперед, как будто ничего не случилось.

С нас было довольно приключений, и, вместо того чтобы направиться на новую базу,
 
мы повернули на нашу старую. Мы все еще находились над русскими на высоте всего 

лишь 500 метров. Через пять минут Холк воскликнул: "Мотор загибается!" Должен 
сказать, что Холк имел знания о моторах не больше, чем о лошадях, а я не имел 
ни 
малейшего понятия о механике. Понятно было лишь то, что мы будем вынуждены 
сесть 
среди русских, если мотор откажет. Одна опасность следовала за другой.

С нашей малой высоты было ясно видно, что русские под нами энергично 
передвигались. Кроме того, они с завидным усердием стреляли по нашему самолету. 

Вокруг стоял треск, как от орехов, жарившихся на огне.

Наконец мотор заглох окончательно, поскольку в него попали. Мы летели все ниже 
и 
ниже и просто ухитрились проскользнуть над лесом и приземлиться на брошенной 
артиллерийской позиции, про которую накануне вечером я докладывал, что она 
занята русскими. Я сказал об этом Холку. Мы выбрались из нашей "коробки" и 
поспешили укрыться в ближнем лесу. У меня был пистолет и шесть обойм. Холк был 
безоружен.

Из леса я увидел, что к нашему самолету бежит солдат. Я испугался, заметив, что 

на нем не шлем с никой, а каска, - видимо, это был русский. Когда человек 
приблизился, Холк закричал от радости, поскольку тот оказался гренадером 
прусской гвардии. Наши элитные войска атаковали на рассвете и ворвались на 
вражеские батареи.

Холк потерял свою собачку. Он брал ее с собой в полет каждый раз. Она спокойно 
лежала в кабине. В лесу она еще была с нами. Вскоре мимо нас проследовали 
германские войска. Это были охрана и штаб принца Эйтеля Фридриха. Принц снабдил 

нас лошадьми, так что мы снова уселись на моторы, правда работающие на овсе. К 
сожалению, собачка потерялась, когда мы ехали верхом. Возможно, она по ошибке 
последовала за другими воинами.

Поздно вечером мы добрались до нашего аэродрома. Разбитый самолет остался 
далеко.




Россия - Остенде (От двухместного к двухмоторному истребителю)



Наступление немцев в России постепенно было остановлено. 21 августа 1915 года 
меня перевели в "большие истребители"[15 - Grossfleugzeug, или G, - класс 
немецких аэропланов, которые позже перестали использоваться как боевые самолеты 

из-за маленькой скорости и неповоротливости, а применялись только как ночные 
бомбардировщики.] в Остенде, где я встретил своего старого знакомого Зумера. Мы 

увиделись с Зумером на вокзале в Брюсселе.

Это было прекрасное время. Я не слишком много видел войну, но этот опыт был для 

меня неоценим, поскольку я прошел школу истребителя. Мы часто летали, редко 
вступали в воздухе в бой и не имели особых успехов. Мы занимали отель на берегу 

и после обеда всегда купались. К сожалению, постоянными посетителями пляжа были 

только солдаты. Завернутые в разноцветные халаты, мы сидели на террасах и пили 
кофе.

Однажды за этим занятием мы вдруг услышали горн. Нам сообщили, что приближается 

английская морская эскадра. Не желая показывать свое волнение, мы продолжали 
пить кофе. Внезапно кто-то крикнул: "Вон они!" На горизонте, хотя и не очень 
отчетливо, показались какие-то дымящие трубы. Позже стало ясно, что это корабли.
 
Мы немедленно вытащили наши бинокли и начали разглядывать их. Кораблей было 
много. Вскоре нам стало понятно, что они собираются делать. Мы поднялись на 
крышу, откуда обзор был лучше. Внезапно в воздухе что-то просвистело и грянул 
взрыв. Снаряд попал в то место, где мы только что купались. Я никогда не бегал 
так быстро в "укрытие для героев", как делал это тогда.

Английская эскадра выстрелила но нас еще три или четыре раза, а затем начала 
бомбардировать бухту и железнодорожную станцию. Они почти ничего не разрушили, 
но навели безумный ужас на бравых бельгийцев. Лишь один снаряд угодил в 
замечательный отель "Палас" на берегу. Это было единственным ущербом. К счастью,
 
пострадал только английский капитал, поскольку отель принадлежал англичанину.

Вечером мы вновь энергично летали. В одном из полетов мы углубились далеко в 
море на нашем двухмоторном истребителе. Мы экспериментировали с новым рулевым 
механизмом, который, как нам сказали, позволяет лететь прямо даже с одним 
работающим двигателем. Когда мы были достаточно далеко, я увидел под собой 
корабль, но не на поверхности воды, а под ней. Это было удивительно. Если море 
спокойно, можно видеть все до самого дна. Разумеется, это невозможно на глубине 

25 километров, но на нескольких сотнях метров можно четко видеть. Я не мог 
ошибиться в том, что корабль движется под водой, и привлек внимание Зумера. Мы 
спустились ниже, чтобы получше рассмотреть. У меня было слишком мало морского 
опыта, но, по-видимому, это была подводная лодка. Чья? Этот вопрос, на мой 
взгляд, мог быть решен только морским экспертом. Трудно различить какой-либо 
цвет, да и флага здесь нет. У нас была пара бомб, и я размышлял, сбросить их 
или 
нет. Субмарина не видела нас, так как была погружена. Мы могли летать над ней 
без опаски и поджидали, когда она надумает всплыть для пополнения запаса 
свежего 
воздуха. Тогда можно было бы сбросить наши бомбы.

Пока мы "играли с призраком" под нами, я вдруг заметил, что в нашем охлаждающем 

аппарате постепенно исчезает вода. Это мне не понравилось, и я привлек внимание 

своего коллеги. У него вытянулось лицо, и мы поспешили домой. Нам нужно было 
преодолеть около 20 километров до берега. Мотор стал работать медленнее, и я 
уже 
готовился к погружению в холодную воду. Но мы выкарабкались! Наша махина с 
новым 
управлением на одном моторе доставила нас на берег и приземлилась. Хорошо быть 
удачливым. В тот день мы больше не испытывали новое рулевое управление, иначе 
наверняка утонули бы.




Капля крови за Отечество (Остенде)



Я никогда еще не был серьезно ранен, наверное, потому, что вовремя наклонял 
голову или пригибался. Часто я даже удивлялся, что в меня не попали. Однажды 
нуля прошла сквозь оба моих меховых ботинка. В другой раз пробила кашне. Еще 
был 
случай, когда пуля прошла вдоль руки через мех и кожаную куртку, но сам я не 
был 
задет.

Однажды мы стартовали на истребителе, чтобы "порадовать англичан бомбами". Было 

интересно убедиться в эффекте бомбежки. По крайней мере, наблюдать, как 
взрываются снаряды. К сожалению, с моей большой машины, очень хорошо 
приспособленной для перевозки бомб, невозможно было наблюдать за эффектом 
бомбометания, потому что крылья самолета загораживали объект. Это всегда бесило 

меня и оставляло в неудовлетворенности. Если же слышишь внизу взрыв и видишь 
серо-белое облако на месте объекта, в который целился, - это всегда вызывает 
радость.

Поэтому я махнул своему другу Зумеру, чтобы он слегка отвернул в сторону. Я 
совершенно забыл, что бесславная машина, на которой я летел, имела два 
пропеллера, поворачивающихся направо и налево от моего кресла наблюдателя. Я 
хотел показать Зумеру, куда попала бомба, и вдруг - бах! Мой палец был задет 
винтом и поврежден. Зумер ничего не заметил. Больше в тот раз я не заботился о 
попадании бомб, а быстро отделался от них, и мы поспешили домой. Моя любовь к 
большой машине поуменьшилась еще и оттого, что я был вынужден сидеть на земле в 

течение семи дней. Мне запретили летать, зато я наконец мог с гордостью сказать,
 
что тоже ранен на войне.




Моя первая битва в воздухе (1 сентября, 1915 год)



Зумер и я мечтали о сражении в воздухе. Мы летали на нашем "большом 
истребителе". Само название машины придавало нам уверенности, и мы думали, что 
нашему врагу будет невозможно удрать от нас.

Мы находились в полете каждый день но пять-шесть часов, не встречая ни одного 
англичанина. Я был обескуражен этим. Но одним прекрасным утром мы вновь 
вылетели 
на охоту, внезапно я увидел аэроплан "фарман"[16 - Самолет французского 
производства.], который вел разведку, не замечая нас. Зумер направился к нему. 
Мое сердце забилось учащенно. Было интересно, что же произойдет. До этого я 
имел 
весьма расплывчатое представление о битве в воздухе.

Прежде чем я опомнился, мы разминулись с англичанином. Я выстрелил четыре раза, 

а англичанин в это время оказался сзади нас и вовсю налил по нас. Должен 
сказать, что я не испытывал чувства опасности, поскольку не имел представления, 

каким будет финальный результат. Мы кружили друг за другом, пока наконец 
англичанин, к нашему великому удивлению, не отвернул от нас и не улетел. Я был 
очень разочарован, мой пилот тоже.

Оба мы вернулись домой в плохом настроении. Зумер упрекал меня за плохую 
стрельбу, а я его за то, что он не создал мне условий для хорошей стрельбы. 
Короче, наши отношения, до этого безупречные, серьезно пострадали. Мы осмотрели 

нашу старую машину и обнаружили приличное количество пробоин.

В этот же день мы второй раз отправились на охоту, но безуспешно. Мне было 
грустно. Я представлял себе, как выглядела борьба в боевом эскадроне. Там я 
всегда был уверен, что выстрел заставит неприятеля упасть с коня, а тут 
убедился, что аэроплан может выдержать большое количество попаданий. Я решил, 
что, сколько бы ни стрелял, все равно никогда не смогу сбить вражеский самолет.

Нам было не занимать мужества. Зумер - хороший пилот, а я совсем неплохой 
стрелок. Тем не менее мы были очень озадачены. Думаю, многие сейчас находятся в 

том же состоянии, в каком пребывали тогда мы. В конце концов, пилотирование 
должно было быть глубоко осмысленным.




Битва в Шампани



Хорошее время, проведенное в Остенде, было очень коротким. Вскоре мы 
отправились 
на фронт, чтобы принять участие в битве в Шампани. Достаточно быстро мы поняли, 

что наша машина - без сомнения, очень вместительный аэроплан - никогда не будет 

переделана в хороший истребитель.

Однажды я летел с Остерутом, у которого самолет был меньше нашего. На 
расстоянии 
около пяти километров за линией фронта мы встретили двухместный "фарман". Он 
подпустил нас к себе, и я впервые в жизни увидел вражеского летчика вблизи. 
Остерут с большим мастерством летел бок о бок с "фарманом", так что я легко мог 

стрелять по нему. Наш противник, возможно, не заметил нас, потому что начал 
палить только тогда, когда у меня возникли трудности с пулеметом.

Израсходовав весь запас в 100 обойм, я, не веря своим глазам, обнаружил, что 
враг пошел вниз странной спиралью. Я сказал об этом Остеруту. Наш соперник все 
падал и падал и наконец воткнулся носом в огромный кратер. Хвост его был 
направлен в небо. Согласно карте он упал в пяти километрах от фронта. Стало 
быть, мы сбили его над вражеской территорией. В то время еще не было случая, 
чтобы самолет сбили над чужой территорией, поэтому на моем счету недостает 
одной 
победы. В конце концов, главное - сбить противника. И не важно, идет это на ваш 

счет или нет.






III





Как я встретил Бельке



Мой друг Зумер получил моноплан "фоккер". Поэтому теперь я должен был идти по 
жизни один. Шла битва в Шампани. Французские летчики выступили вперед. Чтобы 
объединиться в боевую эскадрилью, 1 октября 1915 года мы сели на поезд. В 
вагоне-ресторане за соседним столиком сидел молодой, ничем не примечательный с 
виду лейтенант. Тем не менее это был единственный летчик, четырежды сбивший 
врага в воздухе. Его имя упоминалось в сводках. Я много думал о нем и его опыте.
 
У меня в то время были большие трудности, так как я до сих пор не сбил ни 
одного 
врага.

Мне очень хотелось узнать, как лейтенант Бельке делает это. Я спросил его: "Как 

вам это удается?" Он очень удивился и рассмеялся, хотя я спрашивал вполне 
серьезно, и ответил: "Все очень просто. Я лечу близко к противнику, хорошо 
целюсь - и он сбит". Я покачал головой и сказал, что делаю то же самое, но мои 
соперники при этом продолжают лететь. Бельке летал на "фоккере", а я - на своем 

"большом истребителе".

Я приложил усилия, чтобы ближе познакомиться с этим хорошим, скромным парнем, 
так как хотел, чтобы он научил меня своему делу. Мы часто играли вместе в карты,
 
гуляли, и я задавал ему массу вопросов. Наконец я принял решение, что должен 
научиться управлять "фоккером". Возможно, от этого мои шансы увеличатся.

Все мои устремления и желания были сконцентрированы на одном - научиться 
управлять самолетом самостоятельно. До сих пор я был только наблюдателем, но 
вскоре нашел возможность освоить пилотирование на старой машине в Шампани. Я 
весь отдался работе и после двадцати пяти тренировочных полетов предстал перед 
экзаменаторами.




Мой первый полет соло (10 октября, 1915 год)



У каждого в жизни бывают моменты, которые особенно затрагивают нервы, и мой 
первый самостоятельный полет - один из них.

Как-то вечером мой учитель Зумер сказал: "Теперь иди и лети сам". Я чуть было 
не 
ответил, что боюсь. Но это слово никогда не должно использоваться мужчиной, 
который защищает свою страну. Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как сесть 

в машину. Зумер еще раз теоретически объяснил мне каждое движение. Я был 
совершенно уверен, что забуду половину сказанного.

Я завел мотор. Самолет набрал предписанную скорость, и я не мог не заметить, 
что 
уже лечу. Я не испытывал чрезвычайной робости, скорее находился в приподнятом 
настроении, не думая о том, что может случиться. Презирая смерть, я заложил 
большой вираж, остановил мотор, как мне было приказано, и стал ждать, что будет 

дальше. Теперь предстояло самое трудное - приземление. Казалось, я точно помнил,
 
какие движения нужно делать, и поступал механически, но машина вела себя не так,
 
как я ожидал. Видимо, совершив несколько ошибок, я потерял управление и 
перевернулся, преуспев в превращении моего аэроплана в потрепанный школьный 
автобус.

Потом было очень грустно смотреть на урон, нанесенный машине, которая после 
всего уже не была такой прекрасной, и выслушивать шутки окружающих.

Но спустя два дня я снова отправился в полет, преисполненный страстности, и 
сумел совладать с машиной.

Через две недели я сдал первый экзамен. Господин фон Т. был моим экзаменатором. 

Я несколько раз описал в воздухе фигуру "восемь" в точности по инструкции, 
несколько раз успешно приземлился в соответствии с приказаниями и очень 
гордился 
своими достижениями. Однако, к моему великому сожалению, мне сказали, что 
экзамен я не сдал. Ничего не оставалось, как попытаться сделать это еще раз.




Моя тренировка в Доберице



Для того чтобы сдать экзамены, мне нужно было отправиться в Берлин. Я полетел 
туда в качестве наблюдателя на гигантском аэроплане 15 ноября 1915 года.

Добериц[17 - В Доберице располагались армейские полигоны.] находится рядом с 
Берлином. Сначала я очень заинтересовался самолетом. Но вскоре стало ясно, что 
только маленький аэроплан может действительно принести пользу в битве. Большая 
машина слишком неуклюжа, в сражении нужна проворность.

Разница между "большим истребителем" и гигантским аэропланом заключается в том, 

что второй гораздо больше первого и лучше приспособлен для перевозки бомб.

Я сдавал экзамены в Доберице вместе с моим дорогим другом - обер-лейтенантом 
фон 
Линкером. Мы хорошо ладили друг с другом, имели одни и те же наклонности и 
одинаковое представление о будущей деятельности. Нашей целью было пилотирование 

"фоккеров" и включение в боевую эскадрилью на Западном фронте. Годом позже нам 
удалось короткое время поработать вместе, до того момента, как роковая пуля 
поразила моего друга и сбила его третий по счету аэроплан.

Мы частенько проводили веселые часы в Доберице. Например, нам нужно было 
приземляться на незнакомой территории. Я старался использовать эту возможность 
для совмещения необходимого с приятным. Моим любимым местом приземления вне 
нашего аэродрома было поместье Бухов, где меня хорошо знали и куда приглашали 
стрелять диких свиней. Поскольку в один и тот же вечер я хотел и летать и 
охотиться, пришлось организовать место приземления рядом с поместьем Бухов, 
откуда можно было легко добраться до моих друзей.

Я брал с собой пассажиром второго пилота и вечером отправлял его назад. Сам же 
ночью стрелял свиней, а утром второй пилот забирал меня.

Если самолет не прилетал за мной, то я оказывался в дыре, из которой должен был 

идти пешком около десяти километров. Поэтому мне нужен был человек, который 
забирал бы меня при любых обстоятельствах.

Однажды, когда я целую ночь пытался стрелять по свиньям, начался сильный 
снегопад. Мой пилот должен был забрать меня ровно в восемь. Я думал, что он не 
появится, но внезапно услышал свистящий звук. Ничего нельзя было увидеть. Через 

пять минут моя любимая "птичка" присела "на корточки" передо мной. К сожалению, 

она была несколько помята.




Я становлюсь пилотом



На рождество 1915 года я сдал свой третий экзамен и в связи с этим слетал в 
Шверин, где расположены заводы Фоккера, чтобы осмотреть их. Я взял с собой в 
качестве пассажира своего механика и из Шверина полетел с ним в Бреслау, а 
оттуда в Швейдниц, затем в Любен и вернулся в Берлин. Во время этого перелета я 

приземлялся в разных местах, навещая своих родственников и друзей. Как опытный 
наблюдатель, я без труда ориентировался.

В марте 1916 года я был направлен во 2-е боевое соединение возле Вердена и в 
качестве пилота стал драться в воздухе. Я научился обращаться с истребителем и 
управлял тогда двухместным самолетом.

Впервые я был упомянут в официальном сообщении от 26 апреля 1916 года, правда, 
имя мое не называлось. Говорилось только о моих делах. Я встроил в машину 
пулемет, так же как это делалось на самолете "Ньюпор", и был горд своей идеей.

Некоторые смеялись, когда я это делал, поскольку все выглядело весьма 
примитивно. Но я стоял на этом изобретении, и очень скоро мне предоставилась 
возможность убедиться в его практической целесообразности.

Я встретился с вражеским "Ньюпором", которым тоже, видимо, управлял новичок. И 
вел он себя очень глупо. Когда я направился к нему, он полетел прочь. Кажется, 
у 
него возникли проблемы с пулеметом. Сначала у меня не было мысли атаковать его, 

но после я подумал: "Что будет, если я начну стрелять?" Я подлетел к нему как 
можно ближе и начал стрелять короткими очередями из пулемета. "Ньюпор" взмыл 
вверх и начал вращаться. Мой наблюдатель и я решили, что это, видимо, один из 
трюков, в которых французские летчики преуспели. Однако трюк не кончался. 
Вращаясь, машина продолжала падать.

Наконец, мой наблюдатель, погладив меня но голове, крикнул: "Поздравляю! Он 
падает". Он упал в лес позади форта Дуомон и исчез среди деревьев. Мне стало 
ясно, что я сбил его, но произошло это на другой стороне фронта. Я полетел 
домой 
и отрапортовал: "У меня был воздушный бой, и я сбил "Ньюпор". На следующий день 

я прочел об этом в официальном сообщении. Разумеется, я был очень горд своим 
успехом, но позже этот "ньюпор" не фигурировал среди 52 сбитых мной самолетов. 
В 
сообщении от 26 апреля говорилось: "Два вражеских аэроплана были сбиты нашим 
истребителем над Флери, к юго-западу от Дуомона".




Смерть Холка (30 апреля, 1916 год)



Будучи молодым пилотом, однажды я летел над фортом Дуомон в тот момент, когда 
он 
был подвергнут бешеному огню. Я заметил, как германский "фоккер" атакует три 
"каудрона". Дул сильный западный ветер, что не благоприятствовало мне. "Фоккер" 

несло над Верденом в направлении битвы. Я обратил на это внимание моего 
наблюдателя. Он решил, что немец очень умный парень. Мы даже думали, что это 
Бельке, и намеревались выяснить по возвращении. Но тут, к своему ужасу, я 
увидел, что немецкий самолет, который до этого атаковал, перешел к обороне. 
Количество французских истребителей увеличилось но крайней мере до десяти, и их 

совместные усилия заставили немецкий самолет снижаться. Я не мог помочь ему, 
так 
как слишком далеко находился от места сражения. Кроме того, моя тяжелая машина 
не могла преодолеть сильный встречный ветер. "Фоккер" сражался отчаянно. 
Противники согнали его на высоту около 600 метров. Он снова был атакован и 
нырнул в небольшую тучу. Я вздохнул с облегчением, надеясь, что туча спасет его.


Вернувшись на аэродром, я отрапортовал о том, что видел, и мне сообщили, что 
пилотом "фоккера" был граф Холк - мой старый товарищ по Восточному фронту.

Холк упал на землю с простреленной головой. Я глубоко переживал его смерть - он 

был для меня образцом пилота, яркой личностью.




Я лечу в грозу



Наша активность под Верденом летом 1916 года нарушалась частыми грозами. Для 
летчика очень неприятно попасть в грозу. Например, в битве при Сомме целая 
английская эскадрилья приземлилась из-за грозы на нашей территории, и летчики 
были взяты в плен.

Мне не приходилось пролегать через грозовые тучи, но я имел подспудное желание 
пойти на этот эксперимент. Как-то раз целый день была гроза. Я летел со своего 
аэродрома в Монте в крепость Мец. На обратном пути со мной приключилось 
следующее.

Я намеревался вернуться домой. Когда я вывел свою машину из ангара, стали 
заметны первые признаки приближающейся грозы.

Тучи гигантской черной стеной надвигались с севера. Опытные пилоты отговаривали 

меня лететь. Однако я чувствовал бы себя малодушным, если бы не справился с 
заданием из-за какой-то глупой грозы. Мне хотелось попробовать. Во время старта 

начался дождь. Я вынужден был снять очки. Проблема заключалась в том, что нужно 

было перелететь через горы Мозель, где гроза только начиналась. Я сказал себе, 
что мне повезет и я пройду сквозь грозу, и быстро направился к черной туче, 
которая простиралась до самой земли. Я летел на максимально низкой высоте и был 

вынужден буквально перепрыгивать через дома и деревья. Вскоре я перестал 
понимать, где нахожусь. Ветер подхватил мою машину и понес, как клочок бумаги. 
Сердце мое упало. Я не мог сесть в горах и продолжал полет.

Чернильная темнота окружала меня. Внизу деревья гнулись от урагана. Внезапно 
прямо перед собой я увидел высокий лес. Мне невозможно было избежать это 
препятствие. Мой полет превратился в соревнование по прыжкам. Я вынужден был 
буквально перепрыгивать через деревья, деревни, шпили и колокольни, держась в 
пяти метрах от земли. Иначе вообще ничего нельзя было видеть. Молнии сверкали 
вокруг меня. В то время я еще не знал, что они не представляют угрозы для 
самолетов[18 - Это верно в отношении деревянных самолетов того времени.], и был 

уверен в своей смерти, думая, что ветер непременно бросит меня на деревню или 
лес. Если бы мотор остановился, это был бы конец.

Наконец я увидел, что на горизонте посветлело. Там гроза уже прошла. Я выживу, 
если доберусь туда. Собрав все силы, я устремился к свету и неожиданно выбрался 

из грозовой тучи. Дождь все еще лил, но я уже чувствовал себя спасенным.

Под струями дождя я приземлился на свой аэродром. Меня ждали, из Мец сообщили о 

моем старте и о том, что меня поглотила грозовая туча.

Больше я никогда не полечу сквозь грозу, если только родина не потребует этого.

Когда оглядываешься назад - все сглаживается. Кроме опасности, я испытал во 
время этого полета еще и славные моменты, которые не хотел бы пропустить в 
жизни.




Впервые в "фоккере"



С начала пилотской карьеры меня не покидало желание летать на одноместном 
истребителе. После долгих уговоров начальства я наконец получил разрешение 
пересесть в "фоккер". Конструкция мотора была для меня в новинку. Кроме того, 
странно было оказаться в полете в одиночестве.

"Фоккер" принадлежал совместно моему другу и мне. Каждый из нас боялся, что 
другой разобьет нашу "коробочку". Мы летали навстречу врагу: я - утром, он - 
после обеда. По утрам французов совсем не было. Он полетел днем и не вернулся. 
Не было никаких вестей о нем.

Поздно вечером пехота сообщила о воздушном бое между "Ньюпором" и немецким 
"фоккером", в ходе которого немецкий самолет, видимо, сел в Морт-Оме. Очевидно, 

в нем был мой друг Рейманн, так как все другие пилоты уже вернулись. Мы 
сожалели 
о судьбе бравого товарища. Глубокой ночью мы услышали по телефону, что немецкий 

летчик неожиданно появился в передовых траншеях в Морт-Оме. Похоже, это был 
Рейманн. Из-за повреждения мотора он вынужден был сесть. Не в состоянии 
дотянуть 
до своих, он приземлился на нейтральной полосе, быстро поджег машину и 
спрятался 
в воронке от мины. Ночью Рейманн пробрался в наши траншеи.

Через несколько дней мне дали другой "фоккер". На этот раз я чувствовал 
моральную ответственность за него. Я летел в третий раз. Во время старта мотор 
внезапно остановился, пришлось садиться прямо в поле. Из-за этого прекрасная 
машина мгновенно превратилась в груду искореженного метала. Я остался невредим.




Бомбардировка России



В июне нам вдруг приказали грузиться в поезд. Мы не знали, куда направляемся, 
но 
предполагали правильно и поэтому не удивились, когда командир сообщил, что мы 
едем в Россию[19 - Брусиловский прорыв угрожал крахом австро-германского 
фронта.]. Мы пересекли всю Германию с нашим "бродячим отелем", который состоял 
из обеденных и спальных вагонов, и прибыли наконец в Ковель. Там мы еще 
оставались в поезде. Есть много преимуществ в таком проживании. Каждый готов 
продолжить путешествие, не меняя своего жилья.

Но жарким русским летом спальный вагон оказался для нас пределом мучений. 
Поэтому я договорился со своими друзьями Герстенбергом и Шиле организовать себе 

жилье в соседнем лесу. Мы соорудили тент и жили, как цыгане. Прекрасное было 
время.

В России наше соединение активно участвовало в бомбежках. Наша задача состояла 
в 
том, чтобы раздражать русских. Мы бросали бомбы на их замечательные 
железнодорожные сооружения. Однажды вся наша эскадрилья вылетела бомбить важный 

железнодорожный вокзал. Место называлось Маньевице и находилось в 30 километрах 

за фронтом. Это было недалеко. Русские планировали наступление, и вокзал был 
забит огромными поездами, стоявшими близко друг к другу. Целые мили рельсов 
были 
заняты ими, сверху это было хорошо видно. Такой объект был достоин 
бомбардировки. В это время я был в восторге от бомбометания и часто вылетал 
дважды в день.

В тот день все находились в готовности. Каждый пилот проверил исправность 
своего 
мотора, подстраховываясь от очень неприятного приземления не по своей воле на 
другой стороне фронта, особенно в России. Русские ненавидят немецких летчиков. 
И 
если поймают, то обязательно убьют. Немногочисленные русские летчики, как 
правило, быстро оказываются сбитыми. Пушки[20 - 76-мм зенитки Путиловского 
завода.], которые Россия использовала против самолетов, были хорошими, но их 
насчитывалось слишком мало. В сравнении с полетами на западе пилотирование на 
востоке можно было сравнить с редким праздником.

Самолеты, загруженные бомбами до предела, тяжело катились на старт. Иногда я 
брал до 150 килограммов бомб на машину типа "С". Кроме того, я имел с собой 
весьма тяжелого наблюдателя, который никоим образом не страдал отсутствием 
аппетита. У меня была также пара пулеметов. Я еще не использовал их но прямому 
назначению в России. Жаль, что в моей коллекции трофеев только один русский.

Управлять тяжело загруженной машиной - не шутка, особенно в полуденную жару в 
России. Самолеты неприятно качает. Разумеется, мощность в 150 лошадиных сил не 
позволяет им падать, тем не менее неприятно везти такое количество взрывчатых 
веществ и бензина.

Наконец мы выбрались в спокойную атмосферу. Теперь наступило радостное 
предвкушение бомбежки. Это здорово - лететь по прямой, имея определенный объект 

и точный приказ. Сбросив бомбы, чувствуешь, что ты чего-то достиг, но часто, 
проискав противника, с которым можно было бы сразиться, и не сбив ни одного, 
возвращаешься домой разочарованным. Тогда я говорю себе: "Ты вел себя глупо. 
Метание бомб доставило бы тебе удовольствие". Вскоре мой наблюдатель научился 
летать перпендикулярно над объектом бомбежки и с помощью воздушного прицела 
выбирать нужный момент для сбрасывания бомб. Полеты в Маньевице мне нравились, 
и 
я совершал их постоянно.

Мы пролетали над огромным лесом, в котором, возможно, водились лоси и рыси. Но 
деревни выглядели жалко. Единственный более или менее основательный населенный 
пункт во всей округе - Маньевице - отличался несчетными палатками и бараками 
возле вокзала. Мы не могли определить, где Красный Крест. Перед нами это место 
посетило другое соединение. Это было видно по дымящимся домам и баракам. Вход 
на 
станцию был заблокирован удачным попаданием. Паровоз еще дымил. Машинист, 
видимо, находился в укрытии. С другой стороны станции паровоз только 
выкатывался. Я почувствовал желание поразить его. Мы подлетели к нему и 
сбросили 
несколько бомб за пару сотен метров перед ним. Результат был желаемым - паровоз 

остановился. Мы развернулись и продолжили бомбить станцию с помощью воздушного 
прицела. Вражеский аэродром находился по соседству, но пилотов не было видно. 
Несколько противовоздушных орудий стреляли не в нашем направлении. Мы сохранили 

бомбу, надеясь использовать ее по пути домой.

Вдруг мы заметили неприятельский самолет, выезжающий из ангара. Собирался ли он 

атаковать нас? Не думаю. Было похоже, что летчик собирается укрыться в небе от 
опасности.

Мы отправились домой кружным путем, высматривая лагеря. Особенно интересно 
стрелять по вражеской кавалерии. Воздушная атака полностью дезорганизует ее. 
Конники рассыпаются по всем направлениям. Я бы не хотел быть командиром 
казацкого эскадрона, который обстреливают с самолета.

Постепенно мы приблизились к немецким позициям. Нужно было освободиться от 
последней бомбы, и мы решили презентовать ее аэростату наблюдения - 
единственному, который был у русских. Мы спустились на несколько сотен метров, 
чтобы удобно атаковать его. Сначала русские тянули аэростат очень быстро. Когда 

бомба упала, буксировка остановилась. Я не мог поверить, что поразил цель. 
Должно быть, русские покинули своего товарища в беде и убежали. Наконец, мы 
добрались до наших траншей и были очень удивлены, что по нас стреляют снизу. По 

крайней мере, один самолет имел пробоину.

В другой раз в той же местности мы поджидали атаку русских, которые собирались 
пересечь реку Стоход. Мы прибыли в нужное место груженные бомбами, с большим 
количеством обойм для наших пулеметов и были удивлены тем, что неприятельская 
кавалерия уже переправляется. Они следовали по единственному мосту. Стало ясно, 

что, взорвав мост, мы можем нанести врагу большой урон.

Плотные массы людей переправлялись через реку. Мы спустились как можно ниже, и 
я 
видел, что вражеская кавалерия движется с большой скоростью. Первая бомба упала 

рядом с мостом. За ней незамедлительно последовали вторая и третья. Они создали 

страшный беспорядок, но мост оставался цел. Тем не менее движение по нему 
полностью прекратилось. Люди и лошади бежали прочь во всех направлениях. Мы 
сбросили только три бомбы. Кроме того, за нами следовала еще целая эскадрилья. 
Мой наблюдатель энергично стрелял из пулемета по толпе внизу. Разумеется, я не 
могу сказать, каким на самом деле был наш успех. Русские нам об этом не 
сообщали, но все же думаю, что я в одиночку сорвал русским наступление. 
Возможно, они дадут мне официальный детальный отчет об этом после войны.




НАКОНЕЦ!



Августовское солнце было невыносимо жарким на песчаном аэродроме в Ковеле. 
Когда 
мы болтали между собой, один из моих товарищей сказал: "Сегодня великий Бельке 
приедет навестить нас. Или, скорее, своего брата!" Вечером великий человек 
действительно прибыл. Все восхищались им. Он рассказал нам массу интересных 
историй о своем посещении Турции[21 - Турция была союзницей Германии. Автор не 
уточняет, что Бельке там делал.]. Он только что вернулся оттуда и направлялся в 

штаб, намереваясь продолжить работу на Сомме. Ему было поручено сформировать 
эскадрилью истребителей и отобрать из авиационных частей тех, кто наиболее 
соответствовал поставленной задаче.

Я не смел просить его, чтобы он взял меня. Мне еще не наскучило воевать в 
России, напротив - мы совершали дальние и интересные полеты, бомбили русские 
вокзалы. И все же меня привлекала мысль снова повоевать на Западном фронте. Что 

могло быть интереснее для бывшего молодого кавалериста, чем погоня в воздухе?

Утром следующего дня Бельке должен был покинуть нас. Очень рано в мою дверь 
постучали - передо мной стоял великий человек с орденом Славы. И хотя мы были 
знакомы, я все же не мог себе представить, что он может прийти и предложить мне 

стать его учеником. Я чуть не бросился ему на шею, когда он спросил, не хочу ли 

я поехать с ним на Сомму.

Через три дня я уже ехал в поезде через всю Германию, направляясь к месту моей 
будущей службы. Наконец сбылось мое самое большое желание. С тех пор началось 
лучшее время моей жизни.

В то время я не смел надеяться, что добьюсь такого успеха впоследствии. Когда я 

покидал часть, один из моих добрых друзей напутствовал меня: "Смотри, без 
ордена 
Славы не возвращайся!"




IV





Моя первая английская жертва (17 сентября, 1916 год)



Мы испытывали свои пулеметы на стрельбищах. За день до этого были получены 
новые 
аэропланы, а на следующее утро Бельке должен был вылететь с нами - новичками. 
Никто из нас еще не получил признания. Поэтому все, что говорил Бельке, было 
для 
нас святой истиной. В последние несколько дней он ежедневно "подстреливал на 
завтрак", по его выражению, одного-двух англичан.

Утро 17 сентября было знаменательным. Хотелось лишь надеяться, что англичане 
проявят активность. Перед полетом Бельке снова проинструктировал нас, и впервые 

мы полетели как одна эскадрилья под командованием великого человека, которому 
полностью доверяли.

Как только мы прибыли на линию фронта, сразу же узнали, что вражеская 
эскадрилья 
следует в направлении Камбре. Бельке, конечно, первым заметил ее, потому что он 

вообще видел намного больше, чем простые смертные. Вскоре, оценив ситуацию, мы 
последовали за ним, держась поблизости. Всем было ясно, что мы будем сдавать 
свой первый экзамен на глазах у нашего любимого лидера.

Постепенно мы приближались к вражеской эскадрилье. Она не могла спастись. Мы 
преградили ей путь, находясь между линией фронта и противником. Если англичане 
захотели бы вернуться, они не смогли бы миновать нас. Мы подсчитали вражеские 
машины. Их семь, а нас всего лишь пять. У них большие двухместные 
бомбардировщики. Через несколько секунд начнется сражение.

Бельке подошел очень близко к первой английской машине, но пока не стрелял. Я 
последовал за ним. Рядом со мной были мои товарищи. Ближайший ко мне англичанин 

летел в большой машине, окрашенной в темный цвет. Недолго думая я прицелился и 
открыл огонь. Он тоже выстрелил, затем опять я, и мы оба промахнулись. 
Завязалась борьба. Главной моей целью было зайти в тыл этому парню, потому что 
мой пулемет мог стрелять только вперед. Англичанин же мог менять положение 
своего подвижного пулемета и стрелял в разных направлениях.

По всей видимости, он не был новичком и точно знал, что его погибель придет в 
тот момент, когда я окажусь сзади. Тогда у меня еще не было той уверенности, 
какая есть сейчас в подобных ситуациях: "Он должен упасть". В тот раз мне, 
наоборот, было бы странно видеть его падение. Это очень разные ощущения. Сбивая 

первого, второго, третьего противника, начинаешь понимать это.

Мой англичанин вертелся, совершая зигзаги в воздухе. Мне ни на минуту не пришло 

в голову, что другие вполне могут прийти на помощь своему товарищу. Меня 
вдохновляла мысль: "Что бы ни случилось, тот, кто передо мной, должен упасть!" 
Наконец наступил благоприятный момент. Противник, вероятно, потерял меня из 
виду. Вместо того чтобы совершать виражи, он направился прямо вперед. В сотую 
долю секунды я на своей отличной машине оказался у него в хвосте и дал короткую 

пулеметную очередь. Я подошел так близко, что боялся врезаться в англичанина. 
Вдруг я чуть не завопил от радости, потому что пропеллер вражеской машины 
перестал вращаться. Ура! Я повредил его двигатель. Враг был вынужден 
приземлиться, так как до расположения своих войск он не дотянул бы. Английская 
машина странным образом раскачивалась взад-вперед. Кажется, что-то случилось с 
нилотом. Летчика-наблюдателя больше не было видно. Скорее всего, у пулемета 
никого не было. Стало ясно, что я попал в наблюдателя и он упал со своего 
сиденья.

Англичанин приземлился неподалеку от аэродрома одной из наших эскадрилий. Я был 

так взволнован, что тоже приземлился, при этом мое нетерпение было столь велико,
 
что я чуть не разбился. Моя машина стояла слишком близко от англичанина. Я 
помчался к нему и увидел множество солдат, бежавших по направлению к моему 
врагу. Оказалось, что мое предположение было верным. Я попал в двигатель и 
тяжело ранил пилота и летчика-наблюдателя. Наблюдатель умер сразу, а пилот - 
позже, по дороге к ближайшему перевязочному пункту. Я почтил память павшего 
врага, поставив камень на его могилу.

Когда я вернулся к себе, Бельке и другие товарищи уже завтракали. Их удивило 
мое 
отсутствие. Я с гордостью сообщил, что подбил англичанина. Все были в радостном 

возбуждении, так как в это утро я был не единственным победителем. Бельке, как 
обычно, "подстрелил на завтрак" противника, и все остальные также впервые 
повергли врага.

Следует заметить, что с тех пор англичане не рисковали долетать до Камбре, пока 

там находилась эскадрилья Бельке.




Битва на Сомме



За всю жизнь у меня не было лучшей охоты, чем в ходе битвы на Сомме. Утром, как 

только я поднимался, первый англичанин уже был сбит, а последнего эта участь 
настигала после заката. Бельке однажды заметил, что это похоже на Эльдорадо для 

летчиков.

Было время, когда число машин, сбитых Бельке, возросло за два месяца с 20 до 40.
 
Мы, начинающие, в то время еще не имели опыта нашего мастера, поэтому были 
вполне довольны даже тогда, когда нам просто не приходилось пускаться наутек. 
Это было прекрасное время. Каждый раз, когда мы поднимались в небо, происходило 

сражение. Нередко мы выигрывали по-настоящему крупные бои. Английских машин 
насчитывалось 40-60. Немцы часто оказывались в меньшинствё, поэтому умение было 

для нас особенно важным.

И все же англичане - смелые летчики. Это надо признать. Иногда их самолеты 
появлялись в расположении Бельке и бомбили с очень низкой высоты. Они вызывали 
нас на бой и никогда не уклонялись от него. Французы же всячески пытались 
избежать встречи с противником в воздухе.

Мы восхитительно проводили время в своей эскадрилье. Наш лидер воодушевлял всех 

его учеников. Мы безотчетно доверяли ему. Исключалась всякая возможность того, 
что кто-то из нас будет брошен на произвол судьбы. Сама мысль об этом была 
недопустима. Воодушевленные этим, мы весело уменьшали численность нашего врага.

Ко дню, когда в бою пал Бельке, эскадрилья сбила 40 противников. К настоящему 
времени это число выросло более чем на сто самолетов. Дух Бельке по-прежнему 
живет среди его способных последователей.




Гибель Бельке (28 октября, 1916 год)



Однажды мы летели, в очередной раз ведомые Бельке против врага. Мы всегда 
чувствовали себя в удивительной безопасности, когда он был с нами. Ведь таких, 
как он, больше не было. Погода стояла ветреная и облачная. Кроме боевых машин, 
других аэропланов не было видно.

Издалека мы заметили в воздухе двух нахальных англичан, которые, казалось, 
наслаждались этой дрянной погодой. Нас было шестеро, а их двое. Даже если бы их 

было двадцать и Бельке дал бы нам сигнал к атаке, мы вовсе не удивились бы.

Завязался обычный бой. Бельке взялся за одного, я - за другого. Мне пришлось 
отпустить его из-за того, что помешала одна из немецких машин. Я оглянулся и 
заметил, что Бельке разделывается со своей жертвой примерно в 200 метрах от 
меня.

Это было обычным явлением - Бельке дрался с противником, а мне приходилось лишь 

наблюдать. Рядом с ним летел его хороший друг. Бой был интересным. Оба стреляли.
 
Было похоже, что англичанин вот-вот упадет.

Вдруг мое внимание привлекло какое-то неестественное движение двух немецких 
самолетов. Я тут же подумал: "Столкновение". Правда, до сих пор я еще не видел 
столкновения в воздухе и представлял его себе иначе. В действительности же две 
машины просто соприкоснулись. Однако если машины идут на такой огромной 
скорости, даже при малейшем их контакте происходит сильнейшее сотрясение.

Бельке отстал от своей жертвы и спускался большими кругами. У меня не было 
ощущения, что он падает, но, увидев его под собой, я обнаружил, что часть его 
самолета отвалилась. Я не мог видеть, что происходило потом. Попав в облака, 
его 
машина стала неуправляемой. Она падала. Все это время ее сопровождал преданный 
друг Бельке.

Когда мы добрались до дома, нас уже ждало известие: "Бельке погиб!" Мы были не 
в 
состоянии осознать это. Особенно тяжело переживал человек, который стал 
свидетелем этой катастрофы.

Удивительно, все, кто был знаком с Бельке, воображали себя его единственным 
настоящим другом. Я знал около сорока человек, каждый из которых считал, что 
только его и любил Бельке. Иногда человек, которого Бельке не знал даже но 
имени, был уверен, что именно к нему он особенно расположен. Такого я больше 
никогда не замечал ни за кем другим. У Бельке совсем не было личных врагов. Он 
всегда был одинаково доброжелателен со всеми, без различий.

Единственным более близким к нему человеком, по сравнению с остальными, был тот,
 
кто оказался свидетелем его гибели.

На все Божья воля - таково единственное утешение для души во время войны.




Моя восьмая жертва



Во времена Бельке 8 сбитых самолетов было вполне внушительным числом. В наши 
дни 
часто слышишь, что некоторые авиаторы сбили колоссальное количество самолетов. 
В 
связи с этим возникает мнение, что сбить самолет стало легче. Могу заверить 
всех, кто придерживается такого мнения, что летное дело с каждым месяцем и даже 

с каждой неделей становится все более трудным. Конечно, с увеличением числа 
аэропланов растет и возможность сбить вражеский самолет, но в то же время 
повышается и вероятность быть сбитым самому. Оружие наших врагов неуклонно 
совершенствуется, а их число увеличивается. Когда мой друг Иммельман сбил свой 
первый самолет, ему повезло, потому что у его противника даже не было пулемета. 

Такие безобидные маленькие самолеты в наше время можно найти лишь на 
тренировочных аэродромах для новичков.

9 ноября 1916 года я отправился на встречу с врагом вместе со своим младшим 
товарищем восемнадцатилетним Иммельманом. Мы оба были членами эскадрильи 
истребителей Бельке, встречались раньше, и у нас сложились хорошие отношения. 
Чувство товарищества - это очень важно. Мы приступили к делу. К тому времени я 
сбил уже 7 самолетов, а Иммельман - 5. Для того времени это было много.

Мы пересекли линию фронта и увидели эскадрилью бомбардировщиков. Они шли с 
наглой уверенностью и в огромном количестве, что было обычным делом во время 
битвы на Сомме. Думаю, к нам приближалось 40 или 50 машин, не могу сказать 
точно. Они выбрали цель для бомбардировки недалеко от нашего аэродрома. Я 
добрался до них, когда они почти достигли своей цели. Я приблизился к последней 

машине. Мои первые выстрелы вывели из строя вражеского пулеметчика. Возможно, 
они задели и пилота. Во всяком случае, он решил приземлиться вместе со своими 
бомбами. Я сделал еще несколько выстрелов, чтобы ускорить его спуск. Он упал 
неподалеку от нашего аэродрома в Лагникурте.

Пока я сражался со своим противником, Иммельман сбил другого англичанина, и тот 

упал рядом с моим. Мы оба быстро полетели обратно, чтобы успеть взглянуть на 
сбитые нами машины. Прыгнув в автомобиль, мы поехали к тому месту, где лежали 
наши жертвы, при этом нам пришлось долго бежать через поле. Было очень жарко. Я 

расстегнул одежду. Китель и пилотка вообще остались в машине. Зато прихватил с 
собой большую палку. Мои сапоги были по колено в грязи. Я выглядел как бродяга, 

когда добрался до места, где находилась моя жертва. Тем временем вокруг 
собралось множество народа.

Неподалеку стояла группа офицеров. Я подошел поприветствовать их и попросил 
того, кто был ближе ко мне, рассказать, как выглядел воздушный бой со стороны. 
Всегда интересно узнать мнение людей, находящихся внизу, на земле. Мне 
рассказали, что английские самолеты сбросили бомбы, а на сбитом аэроплане они 
сохранились.

Офицер, сообщивший эту информацию, взял меня под руку, подвел к другим офицерам 

и, спросив мое имя, представил им. Мне это не понравилось, так как моя одежда 
была в полном беспорядке. Офицеры же выглядели как на параде - с иголочки. Я 
был 
представлен странному, на мой взгляд, человеку в генеральских брюках, с орденом 

на шее, в каких-то непонятных погонах и с необычно юным лицом. Пока мы 
разговаривали, я застегнул одежду и принял более или менее бравый вид.

Я понятия не имел, кем был этот офицер. Попрощавшись, я вернулся к себе. 
Вечером 
мне сообщили по телефону, что человек, с которым я разговаривал, - его 
высочество великий герцог Сакс-Кобург-Готский[22 - Глава одного из германских 
княжеств, входивших в состав Второго рейха.]. Мне было приказано явиться к нему.
 
Оказывается, англичане намеревались разбомбить его штаб-квартиру, а я помог 
отвести эту угрозу и был награжден за храбрость медалью герцога Сакс-Кобург-
Готского.

Я всегда с удовольствием смотрю на эту медаль, вспоминая то приключение.




Майор Хокер



Я был чрезвычайно горд, когда в один прекрасный день мне сообщили, что летчик, 
которого я сбил 23 ноября 1916 года, был, что называется, английским 
Иммельманом.

По характеру боя мне было ясно, что я сбиваю первоклассного летчика.

Однажды в беспечном настроении я отправился на охоту, как вдруг заметил троих 
англичан, которые, видимо, тоже вышли поохотиться. Они заинтересовались мной. 
Поскольку мне хотелось подраться, я не стал разочаровывать их.

Я летел на меньшей высоте, выжидая, когда один из моих английских "друзей" 
попытается свалиться на меня сверху. Очень скоро он спланировал, желая сбить 
меня сзади. После пяти выстрелов ему пришлось прекратить стрельбу, так как я 
резко повернул и отклонился от курса.

Англичанин пытался настигнуть меня с тыла, в то время как я старался зайти ему 
в 
хвост. Таким образом мы кружили, как сумасшедшие, один за другим на высоте 
примерно 3 тысячи метров.

Сначала мы сделали двадцать кругов влево, затем тридцать кругов вправо. Каждый 
старался зайти сзади и сверху.

Я быстро понял, что имею дело не с новичком. У него не было ни малейшего 
намерения прекратить бой. Он летел в "коробке", которая прекрасно маневрировала.
 
Однако моя "упаковка" была лучше при наборе высоты. Наконец мне удалось зайти 
сверху в хвост моему английскому "партнеру по вальсу".

Когда мы спустились на высоту 2 тысячи метров, ничего не добившись, моему 
противнику следовало бы понять, что ему пора убираться восвояси. Ветер дул в 
благоприятном для меня направлении, все более приближая нас к немецким позициям.
 
Наконец мы оказались над Бапомом, примерно в полумиле от линии расположения 
немецких войск. Парень был полон отваги, и, когда мы опустились на высоту около 

3 тысяч метров, весело помахал мне рукой, словно спрашивая: "Ну, как дела?"

Круги, которые мы описывали, гоняясь друг за другом, были такими маленькими, 
что 
составляли в диаметре, вероятно, не более 100 метров. У меня было время 
хорошенько рассмотреть своего противника. Я видел каждый поворот его головы. 
Если бы на нем не было шлема, то была бы видна и мимика.

Мой англичанин был хорошим охотником, но постепенно ситуация становилась все 
опаснее для него. Ему надо было решить, что делать: приземлиться на немецкой 
земле или вернуться в расположение английских войск. Конечно, он пытался 
сделать 
последнее, прилагая тщетные усилия спастись от меня, делая петли и тому 
подобные 
фокусы. В это время его первые пули пролетели близко от меня, до сих пор ни 
один 
из нас не мог стрелять.

Снизившись до 100 метров, он предпринял попытку уйти от меня и полетел 
зигзагообразно, чтобы затруднить обстрел с земли. Это был самый благоприятный 
момент для меня. Я преследовал его на высоте 50-80 метров, все время стреляя. 
Англичанин просто не мог не упасть, но мой пулемет вдруг заклинило, и это чуть 
не лишило меня победы.

Я поразил противника выстрелом в голову в 50 метрах от линии расположения наших 

войск. Его пулемет выкопали из земли, и теперь он украшает вход в мое жилье.




Я получаю орден славы



Я сбил свою шестнадцатую жертву и оказался в первых строках списка всех 
истребителей. Таким образом, я достиг поставленной цели. Когда-то на вопрос 
товарища по учебе Линке, какова моя цель, я в шутку ответил: "Я бы хотел стать 
первым истребителем. Это, должно быть, приятно". Сам я не верил в то, что 
добьюсь успеха. Но говорят, когда спросили Бельке, кто из парней может стать 
хорошим истребителем, он сказал: "Вон тот!" - и показал пальцем на меня.

Бельке и Иммельман были награждены орденом Славы после того, как сбили свой 
восьмой самолет. Я вдвое превысил это число. Было очень любопытно, что теперь 
со 
мной будет. Ходили слухи, что мне поручат командовать эскадрильей истребителей.

В один прекрасный день пришла телеграмма, гласившая: "Лейтенант фон Рихтхофен 
назначается командиром 11-й эскадрильи истребителей".

Надо сказать, я был раздражен. Я так привык к своим товарищам из эскадрильи 
Бельке, а теперь придется начинать все заново с новыми людьми. Это было ужасно 
досадно. Кроме того, я предпочел бы этому назначению орден Славы.

Спустя два дня, когда мы с приятелями из эскадрильи Бельке собрались 
по-дружески 
отметить мое назначение, пришла телеграмма из Генштаба. В ней сообщалось, что 
его величество милостиво удостоил меня ордена Славы. Радость моя была огромна! 
Это было как бальзам на мою рану.

Я даже не представлял себе, как это здорово - командовать эскадрильей. Мне и не 

снилось, что когда-нибудь будет эскадрилья фон Рихтхофена.




"Le petit rouge"[23 - Красный малыш (фр.).]



Мне пришла в голову идея перекрасить мою "упаковку" в ярко-красный цвет. В 
результате все стали узнавать мою красную птицу, в том числе противники.

Во время боя на совершенно другом участке фронта мне посчастливилось стрелять в 

двухместный "виккерс", который занимался аэрофотосъемкой позиций немецкой 
артиллерии. "Приятель"-фотограф не успел защитить себя и был вынужден срочно 
устремиться вниз - на твердую землю, потому что на его машине появились 
признаки 
пожара. В таких случаях мы обычно говорим: "Смердит!" Так и случилось. По пути 
к 
земле его машину охватило пламя. Мне стало по-человечески жаль моего противника.
 
Я решил не сбивать его, а просто вынудить приземлиться. Я сделал это еще и 
потому, что у меня сложилось впечатление, будто мой противник ранен, так как он 

не произвел ни единого выстрела.

При снижении на высоту примерно 500 метров из-за неполадки в двигателе мне не 
удалось сесть на землю без происшествий. Результат был весьма комичным. Мой 
враг 
плавно приземлился в своей горящей машине, в то время как я, его победитель, 
врезался рядом с ним в колючую проволоку, огораживающую наши окопы, и моя 
машина 
перевернулась.

Оба англичанина нисколько не удивились тому, что я упал, и приветствовали меня, 

как спортсмены. Как я уже упомянул, они ни разу не выстрелили и не могли понять,
 
почему я сел так неуклюже. Это были первые англичане, которых я оставил в живых.
 
Поэтому мне было особенно приятно побеседовать с ними. Я спросил их, 
приходилось 
ли им видеть мою машину в воздухе прежде. Один из них ответил: "О да! Я очень 
хорошо знаю вашу машину. Мы называем ее "Le petit rouge".




Английские и французские летчики (Февраль, 1917 год)



Я пытался соревноваться с эскадрильей Бельке. Каждый вечер мы сравнивали наши 
результаты. Однако ученики Бельке - умные канальи. Самое большее, что удавалось 

нам сделать, - это сравнять с ними счет. У летчиков Бельке было больше сбитых 
самолетов, чем у меня, на сто штук. Мне пришлось позволить им сохранить это 
преимущество. Все зависит от того, с каким противником мы сражаемся - с 
французскими ловкачами или с дерзкими англичанами. Я предпочитаю англичан. 
Нередко их дерзость граничит с глупостью. Но с их точки зрения она, видимо, 
считается проявлением отваги.

В воздушном бою мало уметь ловко летать, все решают личные способности и 
энергия 
авиатора. Летчик может выполнять петли и прочие мыслимые и немыслимые трюки в 
воздухе, но ему не удается сбить ни одного врага. По моему мнению, все решает 
боевитость, а она очень сильна в нас, немцах. Следовательно, мы всегда будем 
сохранять свое господство в воздухе.

У французов совсем другой характер. Они любят расставлять ловушки и атаковать 
своего противника неожиданно. Но это нелегко сделать в воздухе. Поймать можно 
только новичка. А расставлять ловушки в прямом смысле слова невозможно, ведь 
аэроплан не спрячешь. Невидимый самолет еще не сконструирован. Однако когда у 
французов взыграет кровь галлов, они атакуют. Но их наступательный дух 
напоминает лимонад в бутылке, которому не хватает выдержки.

В англичанах же чувствуется немецкая кровь. Они относятся к летному делу как к 
спорту и легко осваивают его, получая большое удовольствие при выполнении 
мертвой петли и полетов на спине и других трюков, развлекая наших солдат в 
траншеях. Все это, возможно, производит впечатление на публику, посещающую 
спортивные мероприятия, но не очень ценится на войне. Здесь требуется более 
высокая квалификация, нежели трюкачество в воздухе. Поэтому немудрено, если 
кровь английских пилотов будет литься ручьем.




Меня сбивают (Середина марта, 1917 год)



У меня произошел случай, который можно представить так, будто меня сбили. В то 
же время я считаю, что сбитым является лишь тот, кто падает. Сегодня я попал в 
беду, но остался целым и невредимым.

Я летел с эскадрильей и заметил противника, который тоже летел со своей 
эскадрильей. Это произошло над позициями немецкой артиллерии в окрестностях 
Ланса. Мне пришлось преодолеть достаточно большое расстояние, чтобы добраться 
до 
врага. Когда летишь ему навстречу и лишь несколько минут отделяют тебя от 
начала 
боя, это щекочет нервы. Представляю, как в этот момент слегка бледнеет мое лицо,
 
хотя, к сожалению, я никогда не брал с собой зеркала. Мне нравится это ощущение,
 
прекрасно стимулирующее нервную систему.

Замечаешь противника издалека. Убеждаешься в том, что это действительно 
вражеская эскадрилья. Подсчитываешь число вражеских машин и взвешиваешь, 
насколько благоприятны или неблагоприятны для тебя условия боя. Значительным 
фактором является направление ветра - дует он в сторону расположения наших 
войск 
или в противоположную. Например, однажды я сбил англичанина, выстрелив в него 
над позициями английских войск. Однако ветер был таким сильным, что его машина 
упала рядом с немецкими аэростатами.

У нас, немцев, было пять машин. Наши противники в три раза превосходили нас 
численностью. Англичане летели, как мошкара. Невозможно рассеять группу машин, 
которые летят в едином боевом порядке. Одному не под силу такая задача. Это 
чрезвычайно трудно сделать и нескольким самолетам, особенно если разница в 
численности так велика, как было в том случае. Однако в душе ты чувствуешь 
такое 
свое превосходство над врагом, что ни на минуту не сомневаешься в собственной 
победе.

Боевой наступательный дух повсюду на войне является главным, и воздушное 
пространство не исключение[24 - Доктрина Клаузевица и ведущих немецких военных 
писателей.]. Однако и враг придерживается того же мнения. В тот раз я это понял.
 
Как только они нас заметили, тут же развернулись и атаковали. Теперь нам 
пятерым 
надо было смотреть в оба. Если бы один из них упал, у всех у нас было бы много 
неприятностей. Мы сомкнули ряды и позволили иностранным джентльменам 
приблизиться к нам.

Я выжидал, не отстанет ли в спешке кто-нибудь из этих парней от своих. Один из 
них имел глупость отклониться в сторону. Я вполне мог поразить его и сказал 
самому себе: "Все, этот пропал!" С громким криком устремился за ним. Подошел к 
нему очень близко. Он начал стрелять раньше времени, и это свидетельствовало о 
том, что он нервничает. Поэтому мысленно я сказал: "Давай стреляй! Все равно не 

попадешь в меня". Он стрелял воспламеняющимися снарядами, так что я видел, как 
они пролетают мимо. Я находился словно перед гигантской огненной лейкой. 
Ощущение было не из приятных. Но поскольку англичане всегда стреляют такой 
жуткой дрянью, нам нужно постараться привыкнуть к этому. Нужно привыкнуть ко 
всему. В тот момент, думаю, я громко смеялся. Но вскоре мне был преподан урок. 
Когда я подошел к англичанину достаточно близко, на расстояние примерно 100 
метров, я был готов стрелять, прицелился и сделал несколько пробных выстрелов. 
Пулеметы были в порядке. Незамедлительно пришло решение. Мысленно я уже видел 
своего врага падающим.

Первое волнение прошло. В такой ситуации мыслишь спокойно и собранно, взвешивая 

возможности своего и вражеского попадания. В целом же сам бой - это, как 
правило, наименее волнующая часть всего предприятия. Тот, кто волнуется в бою, 
наверняка допустит ошибки и не повергнет своего врага. Впрочем, кроме 
спокойствия, нужен еще и навык. Во всяком случае, в тот раз я не совершил 
ошибки. Я приблизился к своему парню на 50 метров, сделал несколько прицельных 
выстрелов и думал, что успех предрешен. Но не успел я выстрелить и десятью 
зарядами, как вдруг услышал страшный хлопок, и тут же что-то ударило по моей 
машине. Мне стало ясно, что в меня попали. Тут же я почувствовал, что страшно 
воняет бензином, и обнаружил, что мотор глохнет. Англичанин тоже заметил это и 
начал стрелять с удвоенной энергией, в то время как я был вынужден прекратить 
стрельбу.

Я устремился прямо вниз, инстинктивно выключив двигатель. И сделал это как раз 
вовремя. Когда бензобак продырявлен и дьявольская жидкость струится но ногам, 
опасность пожара очень велика. Перед тобой находится двигатель внутреннего 
сгорания, раскаленный докрасна. Если хоть одна капля бензина попадет на него, 
вся машина будет охвачена пламенем.

За мной в воздухе осталось легкое белое облачко. Я понимал, что означает его 
появление для моих врагов. Это первый признак грядущего взрыва. Я находился на 
высоте 2,5 тысячи, и мне предстоял еще долгий путь до земли. Но судьба 
смилостивилась надо мной, и двигатель заглох. Понятия не имею, с какой 
скоростью 
я спускался. Во всяком случае, настолько быстро, что не мог высунуть голову из 
машины, так как воздушный поток вдавил бы ее обратно.

Вскоре я потерял своего врага из виду. Во время приземления я лишь успел 
увидеть, что четыре моих товарища все еще дрались в небе. Были слышны 
пулеметные 
очереди. И вдруг я замечаю ракету. Что это - сигнал врага? Нет, не может быть. 
И 
вообще слишком яркий свет для ракеты. Очевидно, это горит машина. Какая? 
Горящая 
машина очень похожа на нашу. Нет! Слава богу! Это одна из вражеских. Кто мог 
подстрелить ее? Тут же вторая машина опускается и падает перпендикулярно земле, 

кружась, кружась кружась точно, как я, но неожиданно восстанавливает равновесие.
 
Она летит прямо ко мне. Это тоже "альбатрос". Несомненно, его постигла та же 
участь, что и меня.

Я опустился на высоту, вероятно 300 метров, и подыскивал место для посадки. 
Такие внезапные приземления часто ведут к поломкам, иногда серьезным. Я нашел 
луг. Он был не очень большим, но вполне достаточным для осторожной посадки. 
Кроме того, он был выгодно расположен близ шоссе около Енин-Летарда. Я хотел 
приземлиться там.

Все шло как надо, и первой моей мыслью было: "Что стало с тем парнем?" Он сел в 

нескольких километрах от меня.

У меня было время осмотреть повреждения. Моя машина была пробита в нескольких 
местах. Пуля, которая заставила меня прекратить бой, прошла через оба бензобака.
 
У меня не осталось ни капли топлива, и сам двигатель также был поврежден. Жаль, 

он очень хорошо работал.

Я сидел свесив ноги из машины, и, должно быть, у меня был очень глупый вид. 
Через минуту меня окружила большая толпа солдат. Потом подошел офицер. Он 
запыхался и был страшно взволнован, будто произошло что-то ужасное. Он бросился 

ко мне, глотнул воздуха и спросил: "Надеюсь, с вами ничего не случилось? Я все 
время следил за боем и страшно волновался! Бог мой, это было ужасно!" Я заверил 

его, что чувствую себя хорошо, спрыгнул на землю и представился. Он не разобрал,
 
как меня зовут, но предложил подвезти меня на автомобиле до Енин-Летарда, где 
была расквартирована его часть. Он был офицером инженерных войск.

Мы сели в автомобиль и поехали. Хозяин машины был по-прежнему чрезвычайно 
возбужден. Он обернулся и спросил: "Бог мой, где же ваш водитель?" Сначала я не 

понял его. Вероятно, у меня был недоуменный вид. Но потом меня осенило: он 
подумал, будто я - наблюдатель двухместного самолета, и его интересовала судьба 

моего пилота. Я собрался с духом и очень сухо сказал: "Я всегда сам вожу 
машину". Конечно, на слово "водить" у летчиков налагается абсолютное табу. 
Авиатор не водит самолет, он им управляет. Было заметно, что я много потерял в 
глазах доброго джентльмена, после того как он обнаружил, что я "вожу" 
собственный аэроплан.

Мы прибыли в место дислокации его части. На мне все еще была грязная, 
испачканная маслом кожаная куртка, а на шее толстый шарф. По пути офицер задал 
мне множество вопросов. Он все еще волновался куда больше, чем я.

Когда мы пришли в его жилище, он попытался уложить меня на диван, так как 
считал, что я нахожусь в состоянии полного изнеможения после боя. Я сказал ему, 

что это была не первая моя воздушная битва, но, очевидно, он не поверил. 
Вероятно, у меня был недостаточно бравый вид.

Мы немного поговорили, и он задал мне коронный вопрос: "Вы когда-нибудь сбивали 

самолет?" Как я уже сказал, он, видимо, не понял, как меня зовут. Поэтому я 
ответил беззаботно: "О да. Время от времени я это делаю". Он спросил: "Да что 
вы 
говорите! Может быть, вы сбили даже два?" Я ответил: "Нет. Не два, а двадцать 
четыре". Он улыбнулся, повторил свой вопрос и дал мне понять, что когда он 
говорит "сбить самолет", то имеет в виду не "стрелять в самолет", а "попасть в 
него" так, чтобы он упал на землю и там остался. Я тут же постарался убедить 
его 
в том, что полностью согласен с его трактовкой слов "сбить самолет".

Теперь я окончательно лишился его уважения. В полной уверенности, что я 
бессовестный лгун, он покинул меня, предварительно сообщив, что через час будет 

ужин. Если я хочу, могу присоединиться. Я принял его приглашение, а потом 
заснул 
и крепко проспал час.

Затем мы отправились в офицерский клуб. Я был рад, что надел орден Славы. К 
сожалению, под моей промасленной кожаной курткой не было кителя, а только жилет.
 
Я извинился за свой вид. Мой добрый офицер вдруг увидел орден Славы и онемел от 

изумления, а потом стал уверять меня, что не знает моего имени. Я назвался еще 
раз. Видимо, теперь мое имя начало о чем-то ему говорить. Он устроил мне пир с 
устрицами и шампанским, и я славно провел время.

Позже за мной приехал мой ординарец и увез меня. По дороге он рассказал мне, 
что 
летчик Любберт снова подтвердил свое прозвище "пулеулавливатель", которым его 
наградили в связи с тем, что его самолет серьезно страдал от пуль в каждом бою. 

Как-то раз он был пробит сразу в шестидесяти четырех местах. Тем не менее 
Любберт никогда не был ранен. На сей раз он получил касательное ранение в грудь 

и находился в госпитале. К несчастью, этот отличный офицер, который мог бы 
стать 
вторым Бельке, погиб за отечество смертью героя спустя несколько недель.

Уже вечером я мог сообщить моему гостеприимному приятелю из Енин-Летарда, что 
пополнил свою "коллекцию" сбитых самолетов двадцать пятым.




V





Приключение летчика (Конец марта, 1917 год)



Название "позиция Зигфрида", наверное, известно каждому молодому человеку в 
Германии. Когда мы выдвинулись к "линии Зигфрида", активность в воздухе была 
очень велика. Мы позволили врагу занять территорию, с которой нас эвакуировали, 

но не позволили ему занять также и воздушное пространство. Эскадрилья 
истребителей, которую обучал Бельке, позаботилась об английских летчиках. 
Англичане до тех пор вели позиционную войну на земле, а потом рискнули 
активизировать наземные военные действия, хотя и действовали с величайшей 
осторожностью.

Это произошло тогда, когда наш дорогой принц Фридрих Карл отдал жизнь за 
отечество.

В ходе одной из экспедиций эскадрильи истребителей Бельке, преследовавшей 
противника, лейтенант Восс[25 - Впоследствии Восс был сбит лейтенантом Рис-
Дэвидсом. В бою, который, говорят, был одним из самых красивых сражений за всю 
войну, Восс управлял трехместным "фоккером" с французским двигателем "Lе Rhone",
 
изъятым из захваченной машины. Его атаковали шесть британских самолетов, все 
были более скоростными, чем "фоккер". Его единственный спутник был сбит сразу 
же, но Восс, вместо того чтобы вернуться, что он вполне мог сделать, остался и 
вступил в бой с противником, который превосходил его численностью. Говорят, что 

он замечательно маневрировал и стрелял, попал во все британские машины, но ни 
одну из них не сбил и в конце концов сам пал в результате лобовой атаки Рис-
Дэвидса.] одержал победу над англичанином в воздушной дуэли.

Тот был вынужден сесть на территории между линиями фронта. Мы тогда отступили, 
а 
враг еще не занял эту полосу земли. Лишь английские и немецкие патрули 
барражировали над еще не оккупированной зоной. Наверное, наш 
приятель-англичанин 
был уверен, что их войска уже овладели этой территорией.

Лейтенант Восс придерживался иного мнения. Без малейшего колебания он посадил 
машину рядом. Очень быстро перетащил английский пулемет и другие полезные вещи 
в 
собственный аэроплан, а потом зажег спичку - и через несколько мгновений 
английский самолет был охвачен пламенем. Англичане бросились к нему, но, 
помахав 
им с улыбкой из своего победоносного аэроплана, Восс был таков.




Мой первый дубль



2 апреля 1917 года было горячим деньком для моей эскадрильи. В нашей части 
хорошо слышался ураганный пулеметный огонь.

Я еще спал, когда ординарец ворвался в мою комнату и воскликнул: "Господин 
лейтенант, здесь англичане!" Еще не проснувшись до конца, я выглянул в окно и 
увидел, что "мои дорогие друзья" в самом деле кружили над нашим аэродромом. Я 
мигом соскочил с кровати и оделся. Мою красную птицу уже приготовили к полету. 
Механики знали, что я не упущу такой благоприятной возможности. Все было готово.
 
Захватив меховую куртку, я сел в самолет и поднялся в воздух.

Я стартовал последним. Мои товарищи находились гораздо ближе к врагу. Я боялся, 

что добыча ускользнет от меня и придется издалека наблюдать, как дерутся другие.
 
Неожиданно один из этих нахалов попытался сразиться со мной. Я дал ему подойти 
поближе, и затем мы затеяли веселую "кадриль". Мой противник - это был 
двухместный истребитель - то "переворачивался на спину", то исполнял всякие 
другие трюки. Я же был хозяином положения и вскоре понял, что ему не уйти от 
меня.

Во время краткой передышки я убедился в том, что мы одни. Из этого следовало, 
что победит тот, кто лучше стреляет и сохраняет спокойствие и ясную голову в 
момент опасности. Через некоторое время он без каких-либо серьезных повреждений 

оказался подо мной. Мы находились на расстоянии не менее двух километров от 
фронта. Я подумал, что он намерен сесть, но ошибся. Всего в нескольких метрах 
от 
земли он вдруг прямым курсом начал снова набирать высоту, пытаясь уйти от меня. 

Это было очень плохо. Я снова атаковал его, снизившись настолько, что боялся 
задеть крыши домов в деревушке, находившейся подо мной. Англичанин защищался до 

последнего. Вдруг я почувствовал, что в мой двигатель попал снаряд, но все же 
не 
отпускал противника - он должен был упасть. Ему ничего не оставалось делать. На 

полной скорости он устремился в гущу домов.

Это был еще один случай великолепной английской дерзости. Однако, по моему 
мнению, противник проявил скорее безрассудство, нежели храбрость. Нужно 
отличать 
смелость от идиотизма. Ему во что бы то ни стало надо было сесть, а он 
предпочел 
заплатить жизнью за свою глупость.

Очень довольный работой своей красной машины я вернулся в часть. Мои товарищи 
все еще находились в воздухе и были удивлены, когда мы встретились за завтраком 

и я сказал им, что у меня на счету 32 машины.

В то же утро юный лейтенант сбил свой первый самолет. Мы веселились и были 
готовы к дальнейшим битвам.

Затем я ушел, чтобы привести себя в порядок. До сих нор у меня еще не было 
времени сделать это. Меня навестил мой дорогой друг лейтенант Восс из 
эскадрильи 
Бельке. Мы поболтали. Днем раньше Восс сбил свою двадцать третью жертву. Он был 

следующим за мной в победном списке и являлся моим "самым грозным" соперником.

Когда он собрался возвращаться, я решил составить ему компанию. Мы полетели 
кружным путем над фронтами. Погода так испортилась, что мы и не надеялись 
развлечься по пути. Под нами были густые облака. Восс не знал страну и 
чувствовал себя неуютно. Пролетая над Аррасом, я встретил своего брата, тоже 
члена моей эскадрильи, который опоздал. Узнав меня по цвету машины, он 
присоединился к нам. Неожиданно мы увидели вражеский патруль, приближавшийся к 
нам с противоположной стороны. Мне сразу пришла в голову мысль: "Вот летит 
номер 
тридцать три". Несмотря на то что англичан было девять и под нами была их 
территория, они предпочли избежать боя. Я подумал, что, возможно, мне лучше 
перекрасить свою машину. Тем не менее мы догнали их (все-таки скорость очень 
важна для аэропланов).

Я оказался ближе всех к врагу и атаковал одного из них с тыла. К моему 
величайшему удовольствию, он принял вызов. Радость моя усилилась, когда я 
обнаружил, что его товарищи оставили его одного. Таким образом, мне предстояла 
еще одна схватка один на один.

Этот бой был похож на утренний. Мой противник оказался не прост. Он умел летать 

и был хорошим стрелком, что особенно затрудняло мое положение. Как ни жаль, но 
я 
отдавал себе в этом отчет. Выручил меня благоприятный ветер. Он сместил нас 
обоих в сторону расположения немецких войск[26 - Любопытно отметить, что фон 
Рихтхофен часто упоминает о благоприятном ветре. При западном ветре во время 
боя 
машины всегда отклоняются в сторону немецкого фронта. Следовательно, пилоту 
менее скоростной британской машины, вынужденному уйти на малую высоту, остается 

выбор: либо сражаться до конца и быть убитым, либо сесть и быть взятым в плен. 
Западный ветер стоил RFC очень больших потерь убитыми и пропавшими без вести.]. 

Мой противник понял, что дело не такое простое, как ему представлялось, нырнул 
в 
облако и исчез в нем. Он был близок к спасению.

Но я нырнул вслед за ним и свалился ему как снег на голову, удачно оказавшись у 

него в хвосте, совсем близко. Мы оба начали стрелять, пока без ощутимого 
результата. Наконец я попал в него. Я заметил струйку белого дыма. Он должен 
был 
сесть, прежде чем его двигатель заглохнет.

Англичанин оказался очень упрямым. Вместо того чтобы признать свое поражение, 
он 
продолжал стрелять. Вероятность его поражения возросла, потому что тем временем 

мы уже снизились на высоту около 300 метров. Однако англичанин защищался точно 
так же, как его соотечественник в утреннем бою, пока наконец не приземлился. Я 
пролетел над ним примерно в 10 метрах, чтобы удостовериться, убил я его или нет.
 
Что же сделал этот мерзавец? Он взял пулемет и обстрелял мою машину.

Впоследствии Восс сказал мне, что на моем месте он расстрелял бы англичанина на 

земле. В общем-то мне и следовало так поступить, потому что противник не 
сдавался. Он был одним из немногих счастливчиков, избежавших смерти.

В веселом настроении я вернулся к себе и отпраздновал очередной сбитый самолет.




День моего рекорда



Стояла славная погода. Мы были готовы к вылету. Ко мне пришел человек, который 
никогда не видел воздушного боя в воздухе. Он уговаривал меня взять его с собой.
 
Ему было чрезвычайно интересно стать свидетелем битвы.

Подсмеиваясь над ним, мы влезли в свои "ящики". Мой товарищ Шефер[27 - В 1917 г.
 
тоже был сбит лейтенантом Рис-Дэвидсом.] считал, что надо развлечь его. Мы 
поставили перед ним подзорную трубу и отбыли.

День начался хорошо. Лишь только мы поднялись на высоту 2 тысячи метров, как на 

нашем пути оказался английский патруль из пяти машин. Мы стремительно, "по-
кавалерийски", атаковали его, и вражеский "эскадрон" полег на земле. Никто из 
наших даже не был ранен. Три вражеские машины врезались в землю, а две сгорели.

В представлении нашего знакомого, наблюдавшего с земли, воздушный бой должен 
был 
выглядеть гораздо драматичнее. Наша схватка казалась ему чересчур обыденной до 
того момента, когда несколько машин попадали вниз, как ракеты. Должен сказать, 
что сам я привык к виду падающих самолетов, но падение первого сбитого мной 
англичанина произвело на меня очень сильное впечатление и часто снилось.

После такого "мирного" начала дня мы сидели за плотным завтраком. Все были 
голодны, как волки. Тем временем наши машины готовили к старту, подносили новые 

снаряды. И вскоре мы снова отправились в полет.

А вечером с гордостью смогли доложить: "Шесть немецких машин уничтожили 
тринадцать вражеских аэропланов"[28 - Возможно, эти цифры верны. В начале 1917 
г. до прибытия британских истребителей и "хэвиллендов" RFC переживал не самое 
лучшее время. Например, 7 апреля в коммюнике британского Генштаба сообщалось, 
что пропало без вести 28 машин.].

Эскадрилья Бельке лишь однажды смогла рапортовать подобным образом. Тогда мы 
сбили восемь машин. Сегодня же один из нас подавил четырех противников. Героем 
стал лейтенант Вольф, хрупкий паренек, в котором трудно было заподозрить такого 

храбреца. Мой брат, Шефер и Фестнер уничтожили по два самолета, я сбил три.

Страшно гордые и жутко уставшие, мы отправились спать. На следующий день под 
шумное одобрение зачитали официальное коммюнике о наших вчерашних подвигах. На 
другой день мы сбили восемь вражеских машин.

Как-то раз произошел забавный случай. Мы разговаривали с одним из подбитых и 
взятых в плен англичан. Конечно, он спросил нас о красном аэроплане, который 
был 
известен даже в пехотных частях и прозван "красным дьяволом". В эскадрилье 
этого 
англичанина был распространен слух, что красным самолетом управляет девушка 
вроде Жанны д'Арк. Он был очень удивлен, когда я сообщил, что предполагаемая 
девушка стоит перед ним, и воспринял это как шутку. Он действительно был уверен,
 
что только девушка могла сидеть в такой экстравагантно раскрашенной машине.




Мориц



Самое красивое существо в мире - это породистая датская собачка, мой малыш 
Мориц. Я купил его в Остенде у военного бельгийца за пять марок. Мать щенка 
была 
очень красива, и отец также был чистых кровей. Мне разрешили выбрать щенка, и я 

приглядел самого симпатичного. Цеймер взял другого и назвал его Макс[29 - 
Знаменитые веселые артисты Макс и Мориц живы в памяти всех завсегдатаев мюзик-
холлов и других мест, где они пели. Эти остроумные артисты пользовались большим 

успехом во всей Европе.].

Макс закончил свою жизнь неожиданно, попав под колеса автомобиля. Мориц же 
долгое время благоденствовал. Он спал вместе со мной в одной постели и получил 
самое лучшее воспитание. Мы никогда не расставались в Остенде, и я очень 
привязался к нему. Мориц быстро подрастал, и постепенно мой нежный малыш 
превратился в огромного зверя.

Однажды я даже взял его с собой в полет. Мориц был моим "первым наблюдателем". 
Он вел себя очень разумно. Казалось, его интересовало все, когда он взирал на 
мир сверху. Только механики были недовольны, когда им пришлось чистить после 
него машину. Зато Мориц был весел.

Морицу больше года, а он все еще ведет себя как дитя. Очень любит играть в 
бильярд. Попортил много шаров и особенно обшивку на бильярдном столе. У него 
также была страсть к охоте. Мои механики радуются его спортивным наклонностям, 
потому что он поймал для них много отличных зайцев. Я же не одобряю его 
увлечение охотой и каждый раз устраиваю ему взбучку, когда застаю за этим 
занятием.

У него есть одна глупая черта характера. Он любит сопровождать самолет на 
старте.

Уже не одна собака летчика погибла от пропеллера. Однажды и он бросился к 
стартующему самолету. Конечно же он попал в пропеллер, который рассыпался на 
части. Мориц страшно завыл. Пришлось предпринять то, от чего я прежде 
отказывался. Мне не хотелось обрезать ему уши. Но одно из них почти полностью 
было оторвано пропеллером. Пришлось уравнять уши в длине.

У Морица очень разумный взгляд на мировую войну и наших врагов. Летом 1916 года 

он громким лаем гонял целую толпу русских, впервые увидев их во время прогулки 
у 
остановившегося поезда. Он также невысокого мнения о французах, хотя сам 
вообще-
то бельгиец. Однажды я поселился на новой квартире и приказал привести ее в 
порядок. Когда я вернулся вечером, ничего не было сделано. Я рассердился и 
попросил француза зайти ко мне. Едва он открыл дверь, Мориц очень резко 
среагировал на него. И я сразу понял, почему уборка не состоялась.




Англичане атакуют наш аэродром



Полнолуние - самое подходящее время для ночных полетов. Во время апрельского 
полнолуния в 1917 году наши английские "друзья" были особенно активны. Они 
участвовали в битве при Аррасе[30 - В весеннем наступлении союзников в 1917 г.] 

и, наверное, узнали, что мы удобно расположились на большом аэродроме в Дуэ.

Однажды вечером, когда мы находились в офицерской столовой, зазвонил телефон, и 

нам сообщили: "Англичане наступают". Поднялся большой шум. У нас были 
бомбоубежища, подготовленные Симоном - нашим замечательным архитектором, 
топографом и строителем.

Мы спустились в убежище и действительно услышали сначала легкое гудение, а 
затем 
рев моторов. В это же время, очевидно, наши прожекторы начали готовиться к 
встрече противника.

Враг все еще был слишком далеко для того, чтобы атаковать его. Нам было очень 
весело. Мы боялись только того, что англичанам не удастся обнаружить наш 
аэродром. Найти определенное место ночью очень нелегко. А нас обнаружить было 
трудно еще и потому, что возле нашего аэродрома не было какой-либо важной 
трассы, водоема или железной дороги, что могло бы послужить ориентиром во время 

ночных полетов.

Англичанин, очевидно, летел на большой высоте. Сначала он кружил над аэродромом,
 
и мы уже подумали, что он забыл о нас и ищет другую цель. И вдруг услышали, что 

он выключил двигатель. Следовательно, он снижался. Вольф сказал: "Дело 
становится серьезным".

У нас было два карабина, и мы начали стрелять в англичанина. Мы не видели его, 
но шум стрельбы успокаивающе действовал на наши нервы.

Неожиданно прожекторы высветили его. По всему аэродрому раздались крики. Это 
был 
не самолет, а какой-то доисторический ящик. Мы узнали тип самолета[31 - Можно 
предположить, что имеется в виду биплан-"толкач "FE.2B", созданный еще в 1915 г.
 
и по-прежнему использовавшийся во время ночных бомбардировок чуть ли не до 
конца 
1918 г.]. На расстоянии полукилометра он летел прямо на нас.

Он все снижался до тех пор, пока не опустился на высоту 100 метров. Затем он 
снова включил двигатель и направился прямо к тому месту, где мы стояли.

Вольф подумал, что его заинтересовала противоположная сторона нашего хозяйства, 

но вскоре упала первая бомба, а за ней последовали и другие.

"Наш друг" развлек нас красивым фейерверком, который мог бы напугать только 
труса. Вообще говоря, я считаю, что ночные бомбардировки производят лишь 
моральный эффект на слабонервных.

Нас повеселило представление, устроенное англичанином. Мы решили, что он будет 
частенько навещать нас. Наконец, "летающее пианино" начало сбрасывать бомбы с 
высоты 50 метров. Это было уже наглостью с его стороны. Я подумал, что в лунную 

ночь могу попасть из ружья с 50 метров в дикого кабана с определенного места. 
Так почему бы мне не попасть в англичанина? Я уже имел честь сбить ряд англичан 

наверху, но никогда не пробовал сделать это снизу.

Когда англичанин улетел, мы вернулись в столовую и стали обсуждать между собой, 

как будем принимать "гостей", если они снова нанесут нам визит ночью. В течение 

всего следующего дня нашим ординарцам и всем остальным пришлось потрудиться. 
Нужно было вбить в землю сваи, которые послужили бы основанием для пулеметов.

Мы отправились на полигон, чтобы испытать английские пулеметы, захваченные у 
врага, и приспособили прицел для ночной стрельбы. Было очень любопытно узнать, 
что же произойдет. Я не стану выдавать количество наших пулеметов. В любом 
случае их было достаточно для решения поставленной задачи, каждый из офицеров 
был вооружен.

Мы снова сидели в столовой и, конечно, обсуждали проблему ночных налетчиков. 
Вдруг вбежал полуодетый ординарец с криком: "Они там! Они там!" - и скрылся в 
ближайшем бомбоубежище. Мы все бросились к пулеметам. Некоторым служащим, 
известным как хорошие стрелки, тоже дали пулеметы. У остальных были карабины. 
Вся эскадрилья вооружилась до зубов, чтобы оказать "теплый" прием нашим "добрым 

гостям".

Первый англичанин появился точно так же, как и в предыдущую ночь, на очень 
большой высоте. Затем он снизился до 50 метров и, к нашей величайшей радости, 
направился к тому месту, где располагались казармы. Его осветил луч прожектора.

Когда он находился лишь в 100 метрах от нас, кто-то выстрелил первым и все 
остальные присоединились. Кавалерийский наскок или бросок штурмовиков нельзя 
было бы отразить лучше, чем была отражена атака единственного нахала, летящего 
на высоте 50 метров.

Он моментально был встречен огнем из множества пулеметов. Конечно, ему не было 
слышно пулеметной стрельбы, однако он, наверное, видел вспышки от выстрелов. 
Поэтому с его стороны было большой смелостью не маневрировать, а продолжать 
лететь вперед. Он пролетал точно над нашими головами[32 - Это типичное описание 

мужественных полетов англичан в экстраординарных условиях обстрела ночью в 
простых метеоусловиях на их древних "летающих пианино". Так что великодушное 
восхищение Рихтхофена вполне справедливо.].

В тот момент, когда он находился прямо над нами, мы быстро спрыгнули в убежища. 

Очень глупо летчику погибать от какой-то дрянной бомбы. Как только он стал 
удаляться, мы снова выбежали и начали стрелять ему вслед из своих пулеметов и 
ружей.

Потом Шефер конечно же утверждал, что это он попал в англичанина. Шефер - очень 

хороший стрелок, но в данном случае я не поверил ему. У всех нас шансы попасть 
в 
противника были не хуже.

Кое-чего мы добились своей стрельбой, потому что враг начал довольно бесцельно 
сбрасывать бомбы. Правда, одна из них взорвалась всего в нескольких ярдах от 
"petit rouge", но не причинила вреда.

В течение ночи такое веселье повторялось несколько раз. Я уже крепко спал и 
сквозь сон услышал противосамолетную стрельбу. Один из англичан так низко 
пролетел над моим жилищем, что я от страха укрылся одеялом с головой. В 
следующий момент раздался невероятный грохот. Оконные стекла посыпались. 
Повсюду 
шла стрельба. Я в рубашке выскочил из комнаты, чтобы выстрелить англичанину 
вслед. К сожалению, я проспал свой шанс.

На следующее утро мы с радостью и удивлением узнали, что сбили с земли не менее 

трех англичан. Они сели недалеко от нашего аэродрома и были взяты в плен.

Как правило, мы попадали в двигатели и вынуждали летчиков садиться по нашу 
сторону линии фронта. В конце концов Шефер, возможно, был прав в своем 
утверждении. Мы были довольны своим успехом, в то время как англичане уж точно 
не были довольны, потому что с тех пор предпочитали обходить стороной наш 
аэродром. Очень жаль - они могли бы снова повеселить нас. Будем надеяться, что 
они вернутся в следующем месяце.




Шефер садится на нейтральной полосе



20 апреля мы возвращались с охоты очень поздно и по дороге потеряли Шефера. Все 

надеялись, что он вернется до наступления темноты. Но было уже девять, десять 
часов, а Шефер все не появлялся. Ему могло не хватить топлива. Следовательно, 
он 
приземлился где-то. Никто не хотел допускать мысли о том, что его сбили, и даже 

не упоминал об этом, но все боялись за него.

У нас повсюду были установлены телефоны, с помощью которых можно было узнать, 
не 
сел ли где-нибудь наш летчик. Но никто не мог дать нам никакой информации. Мы 
чувствовали себя очень неуютно. Наконец, пошли спать. Все были по-прежнему 
уверены, что он появится.

В два часа ночи меня внезапно разбудили. Ординарец у телефона, сияя от радости, 

доложил мне: "Лейтенант Шефер находится в деревне Y и хотел бы, чтобы его 
забрали домой". На следующее утро, когда мы сидели за завтраком, открылась 
дверь, и мой дорогой пилот предстал передо мной. Одежда его была такой же 
грязной, как у пехотинца, который в течение двух недель не выходил из окопов. 
Он 
был встречен всеобщим "Ура!". Шефер был несказанно счастлив. После завтрака он 
рассказал нам следующую историю:

"Я летел вдоль линии фронта с намерением вернуться домой. Вдруг увидел под 
собой 
что-то похожее на быстро передвигающуюся пехоту. Я открыл стрельбу и уже хотел 
возвращаться, но англичане в окопах не захотели отпускать меня и задали мне 
перцу. Спасение зависело от скорости моей машины, поскольку эти негодяи, 
конечно, забыли, что целиться надо намного дальше впереди меня, чтобы попасть в 

мой самолет.

Я находился на высоте 200 метров, когда неожиданно услышал сильный удар. Мой 
двигатель заглох. Делать было нечего, приходилось садиться. Я спрашивал себя, 
удастся ли мне сделать это подальше от английских позиций. Это было сомнительно.
 
Англичане заметили мои трудности и начали палить как сумасшедшие.

Поскольку мой двигатель не работал, я слышал каждый выстрел. Положение было 
непростым. Я снизился и сел. Прежде чем моя машина застопорилась, они буквально 

поливали меня пулеметным дождем. Вся моя машина была продырявлена пулями.

Я выпрыгнул из старой "коробки" в первую же воронку от снаряда. Сидя там на 
корточках, пытался понять, где именно нахожусь. Постепенно мне стало ясно, что 
я 
сел за пределами месторасположения английских войск, но чертовски близко к ним. 

К счастью, было уже довольно поздно, и это спасло меня.

Очень скоро полетели снаряды, и, конечно, газовые, а у меня не было с собой 
противогаза. Мои глаза стали жутко слезиться. Пока не стемнело, англичане с 
помощью пулеметов пыталась выяснить, куда я сел. Часть их обстреливала мою 
машину, а часть - мое убежище. Пули постоянно попадали в края ямы.

Чтобы успокоиться, я закурил сигарету. Затем снял тяжелую меховую куртку и 
приготовился выбраться из ямы и бежать. Каждая минута казалась мне часом.

Слишком медленно для меня начало темнеть. Поблизости устроили концерт куропатки.
 
Как опытный охотник, по их голосам я понял, что они чувствуют себя вполне 
счастливыми и довольными, а значит, нет опасности, что меня застигнут врасплох 
в 
моем укрытии.

Наконец, совсем стемнело. Неожиданно рядом со мной вспорхнула пара куропаток. 
За 
ней другая. Я понял, что приближается опасность. Несомненно, сюда направлялся 
патруль, чтобы "пожелать мне доброй ночи".

Я не мог терять время. Сейчас или никогда! Я очень осторожно выбрался из ямы и 
пополз к другой, затем к следующей. Проползав почти полтора часа таким образом, 

я заметил людей. Но кто это - англичане или немцы? Они подошли ближе, и я чуть 
не бросился им на шею, поняв, что это наши солдаты. Это были немецкие 
патрульные, которые вели разведку на ничьей земле.

Один из них проводил меня к своему командиру. Мне рассказали, что я приземлился 

примерно в 50 метрах от вражеских войск и наша пехота уже поставила на мне 
крест. Я хорошо поужинал и отправился домой. За моей спиной стрельба была 
гораздо сильнее, чем впереди. Каждая дорога, траншея, каждые куст и ложбина 
находились под вражеским огнем. Англичане переходили в наступление следующим 
утром, и получилось так, что им пришлось вести артиллерийскую подготовку еще с 
вечера предыдущего дня. Так что я выбрал неудачный день для своего мероприятия. 

Лишь в два часа ночи я добрался до первого телефона и позвонил в эскадрилью".

Все были очень рады, что наш Шефер снова вместе с нами. Он отправился спать. 
Любому другому человеку понадобился бы длительный отдых после 
двадцатичетырехчасового полета. Но Шефер уже в тот же самый день атаковал низко 

летящий "BE" над Монса.




VI





"Цирк" против Рихтхофена



С англичанами произошел смешной случай. Они намеревались захватить или сбить 
меня и организовали для этого специальную эскадрилью, которая летала там, где 
часто бывали мы. Мы разгадали их цель, потому что их агрессивность была 
направлена в основном против наших красных машин.

Я должен сказать, что мы перекрасили все машины нашей эскадрильи в красный цвет 

из-за того, что наши английские "друзья" уже знали, что именно я сидел в 
красной 
"картонке". И вот в один прекрасный день появилось множество наших красных 
машин. Англичане вытаращили глаза, увидев, что в небе, вместо одной-
единственной, "жарят" около дюжины красных самолетов. Наша хитрость не помешала 

им попытаться напасть на нас. Их новая тактика мне нравилась больше. Когда 
покупатели сами приходят в магазин, это лучше, чем искать их непонятно где.

Мы полетели к линии фронта, рассчитывая найти своих врагов. Минут через 
двадцать 
появились первые из них и атаковали нас. С нами такого не случалось уже давно. 
Англичане в какой-то мере отказались от своей прославленной наступательной 
тактики, поняв, что она обходится им дороговато.

Нас атаковали три одноместные машины "SPAD". Обладатели этих замечательных 
машин 
ощущали свое превосходство над нами. Вольф, мой брат и я летели вместе. Нас 
было 
трое против троих.

С самого начала их наступление превратилось в оборону. Наше превосходство было 
очевидным. Я энергично взялся за своего противника и видел, как мой брат и 
Вольф 
управляются со своими. Как обычно, началось "вальсирование". Оно увело нас от 
линии фронта в сторону Германии.

Первым упал мой парень. Полагаю, я вдребезги разбил его двигатель. Так или 
иначе, он решил сесть. Но я больше никого не прощаю. Поэтому я атаковал его 
второй раз, и в результате вся его машина развалилась на куски. Крылья 
отвалились, как бумажные, и фюзеляж, охваченный сильным огнем, камнем упал в 
трясину. Было невозможно откопать его, и я так и не узнал имени своего 
противника. Он исчез. Виден был лишь конец хвоста, отметивший место, где он сам 

выкопал себе могилу.

Одновременно со мной Вольф и мой брат атаковали своих противников и вынудили их 

сесть недалеко от моей жертвы.

Мы были очень довольны и полетели к себе, думая, что теперь антирихтхофенская 
эскадрилья будет часто возвращаться на это место[33 - Нет доказательств попытки 

специально организовать антирихтхофенский "цирк" в RFC, следовательно, можно 
предположить, что это были просто трое отважных парней на самолетах "SPAD" 
нового типа, которые на свой страх и риск отправились специально искать 
неприятностей на свою голову, и нашли больше, чем рассчитывали.].




Визит нашего отца



Мой отец сообщил, что навестит двоих своих сыновей 29 апреля. Он - комендант 
маленького городка в окрестностях Лилля, так что живет недалеко от нас. Время 
от 
времени мы встречаемся.

Его поезд пришел в девять часов утра. В половине десятого он прибыл на наш 
аэродром. Мы только что вернулись с задания. Мой брат первым вылез из своей 
машины и приветствовал старика словами: "Добрый день, отец! Я только что подбил 

англичанина". Вслед за ним я выбрался из своей машины и приветствовал его: 
"Добрый день, отец! Я только что сбил англичанина". Старик был в восторге. Он 
не 
из тех отцов, которые боятся за своих сыновей. Думаю, ему хотелось бы самому 
сесть в самолет и помогать нам. Мы позавтракали с ним, а потом снова 
отправились 
в полет.

Позже над нашим аэродромом происходил воздушный бой. Мой отец наблюдал за ним с 

огромным интересом. Мы не участвовали в бою, а стояли на земле и смотрели.

Английская эскадрилья прорвалась к нашему аэродрому и была атакована 
несколькими 
нашими воздушными разведчиками. Вдруг одна из машин стала переворачиваться 
снова 
и снова. Потом она восстановила равновесие и заскользила вниз в нормальном 
положении. К сожалению, мы увидели, что на сей раз это была немецкая машина.

Англичане полетели дальше. Немецкий аэроплан, очевидно, был поврежден. 
Управляли 
им правильно. Летчик снизил высоту и попытался сесть на аэродром. Места для 
такой большой машины было мало. Кроме того, посадочная площадка была неизвестна 

нилоту. Поэтому приземление было не совсем гладким. Мы побежали к аэроплану и 
обнаружили, что пулеметчик убит. Это печальное зрелище было новым для нашего 
отца. Он помрачнел.

Погода в этот день была на удивление ясной. Все время слышался грохот зенитных 
орудий. Очевидно, поблизости было много самолетов. К середине дня мы снова 
вылетели. На сей раз мне повезло, и я сбил второго за этот день англичанина. К 
моему отцу вернулось хорошее настроение.

После полудня я немного поспал и снова был бодр. Между тем Вольф вместе с 
группой самолетов дрался с врагом и сбил одну машину. Другую сбил Шефер. Днем 
мой брат и я, сопровождаемые Шефером, Фестнером и Алменрёдером, вылетали еще 
дважды.

Первый полет был неудачным, второй лучше. Вскоре после того как мы подлетели к 
линии фронта, нас встретила вражеская эскадрилья. К сожалению, они находились 
выше, поэтому мы ничего не могли сделать. Мы пытались подняться на их высоту, 
но 
безуспешно. Пришлось отпустить их[34 - Это первое признание того, что более 
новые британские самолеты обладали способностью подниматься на большую высоту 
по 
сравнению со знаменитыми "альбатросами".].

Мы с братом летели рядом вдоль линии фронта, впереди всех остальных. Вдруг я 
заметил двух летчиков-артиллеристов, приближавшихся к нашим позициям вызывающе 
наглым образом. Я помахал рукой брату, он меня понял. Мы летели бок о бок, 
увеличивая скорость. Каждый из нас был уверен в своем превосходстве над врагом. 

Это великое дело - когда можешь абсолютно положиться друг на друга, это - самое 

главное. Нужно непременно знать своего партнера-летчика.

Брат первым приблизился к врагу и атаковал одного, я позаботился о втором. В 
последний момент я оглянулся, желая убедиться, что поблизости нет третьего 
аэроплана. Мы были одни и могли действовать согласованно. Вскоре я зашел с 
удобной для меня стороны по отношению к моему противнику. Короткий огонь - и 
машина врага развалилась на части. Я никогда не одерживал победу так быстро. 
Глядя, куда надают обломки машины моего врага, я заметил своего брата. Он 
находился не более чем в 500 метрах от меня. У меня было время понаблюдать за 
боем, и должен сказать, что сам я не мог бы драться лучше, чем это делал мой 
брат. Он бросался на своего врага, и оба кружили друг за другом. Неожиданно 
вражеская машина стала отставать. Это был верный признак того, что в нее попали.
 
Вероятно, пилот был ранен в голову. Крылья вражеского самолета отвалились, 
машина упала очень близко от моей жертвы. Я полетел навстречу брату, и мы 
поздравили друг друга взмахом руки. Вполне удовлетворенные своими подвигами, мы 

возвращались назад. Как здорово, что можно летать вместе со своим братом и так 
хорошо помогать друг другу! Оказывается, другие члены эскадрильи находились 
поблизости и наблюдали за нашим сражением. Они не могли помочь нам, потому что 
только один человек может сбить своего противника. Им остается лишь наблюдать и 

защищать свой тыл. В противном случае их могут атаковать сзади.

Набрав высоту, мы полетели дальше. Очевидно, где-то в воздухе происходила 
встреча клуба "Антирихтхофен". Нас могли узнать издалека. При ярком солнечном 
свете красивый красный цвет наших машин был заметен с большого расстояния. Мы 
сомкнули ряды. К сожалению, враг опять находился слишком высоко. Поэтому нам 
пришлось дожидаться нападения. Трипланы "Sopwith" и "SPAD" были новыми машинами,
 
однако качество "коробки" не имеет большого значения. Успех зависит от человека,
 
который сидит в ней. Английские летчики затеяли осторожную игру, но пока не 
кусались. Мы предложили им подраться либо по ту, либо по эту сторону фронта. Но 

они ответили: "Нет, спасибо". Какой же толк в том, чтобы вывести эскадрилью 
против нас, а затем повернуться к нам задом?[35 - Вероятно, британцы, находясь 
высоко и наблюдая за обстановкой в небе, какое-то время не замечали маленьких 
красных самолетов на фоне темной земли.]

Наконец один из них набрался храбрости и спикировал на нашу последнюю машину. 
Естественно, бой был принят, хотя мы находились в неблагоприятном положении. 
Если хочешь сделать дело, нужно приспосабливаться к желаниям своего клиента. 
Поэтому мы все развернулись в обратном направлении. Англичанин заметил это и 
ушел. Но начало было положено.

Другой англичанин попытался проделать такой же трюк со мной, но я сразу 
встретил 
его огнем из двух своих пулеметов. Он попытался уйти от меня, снизив высоту. 
Это 
стало роковым для него. Он опустился, а я оказался выше. Все, кто находится в 
воздухе подо мной, особенно если это одноместный истребитель, гибнут, потому 
что 
не могут стрелять в меня с тыла.

У моего противника была очень хорошая скоростная машина. Однако ему не удалось 
добраться до английской линии фронта. Я открыл огонь по нему, когда мы 
находились над Лансом. Я начал стрелять, находясь еще слишком далеко. Это была 
моя хитрость. Я хотел не столько попасть в него, сколько напугать, и мне это 
удалось. Он начал маневрировать, что дало мне возможность подойти к нему ближе. 

Я проделывал такой трюк снова и снова, и каждый раз мой глупый соперник начинал 

маневрировать. Таким образом я постепенно подобрался к нему совсем близко и 
оказался на таком расстоянии, что мог коснуться его. Я осторожно прицелился. 
Находясь не более чем в 50 метрах от него, я выждал с минуту и ударил из обоих 
орудий одновременно. Был слышен легкий свист - верный признак того, что пробиты 

бензобаки. Затем я увидел яркое пламя, и мой господин соперник исчез внизу.

Это была четвертая моя жертва за день. Брат подбил двоих. Естественно, мы 
пригласили своего отца на вечеринку. Его радость за наши успехи была огромна.

Вечером я пригласил несколько человек к себе. Среди них был мой дорогой Ведель, 

оказавшийся по соседству. У нас был замечательный повод - два брата сбили шесть 

англичан за один день. Это же целая эскадрилья[36 - Целая эскадрилья состоит из 

18 машин, разделенных на три группы по 6 машин в каждой.].

Я уверен, что после этого англичане перестали нам симпатизировать.




Я лечу домой



Я сбил 50 самолетов. Это было хорошее число, но я бы предпочел 52. Поэтому 
однажды я поднялся в воздух и сбил еще двоих, хотя это и было сделано вопреки 
приказу.

Дело в том, что мне разрешили сбить лишь 41 машину. Любой может догадаться, 
почему было определено именно это число. Мне хотелось избежать его. Я не 
любитель побивать рекорды. Мы, летчики, вообще не думаем о рекордах, а просто 
выполняем свой долг. Бельке мог бы сбить сотню самолетов, если бы не несчастный 

случай, и многие другие из наших дорогих погибших товарищей могли бы 
значительно 
увеличить число сбитых самолетов, если бы не погибли. Все-таки это в какой-то 
степени забавно - сбить полсотни аэропланов. В конце концов, мне удалось перед 
отпуском получить разрешение сбить 50 машин. Надеюсь дожить до дня, когда буду 
праздновать уничтожение сотни.

Вечером в этот необычный день зазвонил телефон. Со мной желали говорить из 
штаба. Я счел в высшей степени забавным, что меня связывают со Святая святых. 
Мне сообщили радостную для меня весть о том, что его величество выразил желание 

познакомиться со мной лично и назначил день нашей встречи. Я должен был 
приехать 
к нему 2 мая. Меня известили об этом лишь 30 апреля в девять часов вечера. Если 

бы я выехал поездом, то не смог бы выполнить желание нашего высочайшего 
главнокомандующего. Поэтому я решил лететь на самолете, тем более что такое 
средство передвижения для меня гораздо приятнее. Я отправился в путь утром 
следующего дня, но не в своем одноместном "le petit rouge", a в большом 
двухместном самолете.

Я сидел не у штурвала, а сзади. Самолетом управлял лейтенант Креффт, один из 
офицеров моей эскадрильи. Он как раз собирался в отпуск для восстановления сил. 

Так что все складывалось удачно.

Собирался я в спешке. Весь мой багаж состоял из зубной щетки. Одет я был в то, 
в 
чем следовало появиться в штабе. На войне солдату не нужно много красивых 
мундиров, а уж такому "фронтовому скупердяю", как я, тем более.

В мое отсутствие командование эскадрильей принял мой брат. Я отправился в 
отпуск, дав лишь несколько указаний, и надеялся вскоре продолжить работу со 
своими дорогими товарищами.

Мой путь лежал через Намюр, Льеж, Э-ла-Шанелье и Кельн. Как чудесно было плыть 
сквозь облака, не думая о войне. Была прекрасная погода. Нам редко выпадает 
такое замечательное время, на фронте сейчас очень напряженно.

Вскоре исчезли из вида наши аэростаты. Гром битвы при Аррасе был едва слышен. 
Под нами был мир. Мы видели пароходы на реках и быстрые поезда на железных 
дорогах и наверстывали упущенное, разглядывая все, что находилось внизу. Земля 
казалась плоской. Красивые горы Мьюза были неразличимы. Невозможно было даже 
обнаружить их тень, так как солнце стояло прямо над нами. Мы только 
догадывались, что горы там были, и наше небогатое воображение рисовало картины 
прохладных склонов этой восхитительной страны.

Было уже поздно. Облака внизу скучились и закрыли землю от наших глаз. Мы 
продолжали лететь, ориентируясь по солнцу и компасу. Близость Голландии была 
нам 
неприятна, поэтому мы решили снизить высоту, чтобы получше сориентироваться. Мы 

опустились под облака и узнали, что находимся над Намюром.

Мы полетели дальше к Э-ла-Шапелье. Вскоре и этот город остался позади. К 
середине дня мы добрались до Кельна. У обоих было превосходное настроение. 
Впереди предстоял долгий отпуск. Погода была отличная. Мы достигли своей цели и 

были уверены, что попадем в штаб вовремя, что бы ни случилось.

О нашем прибытии в Кельн было сообщено заранее. Нас встречали. Днем раньше 
газеты сообщили о моей пятьдесят второй воздушной победе. Можно представить, 
какой нам устроили прием.

После трехчасового полета у меня слегка разболелась голова, поэтому я хотел 
немного вздремнуть, прежде чем идти в штаб.

После Кельна мы какое-то время летели над Рейном. Я хорошо знал страну, 
поскольку часто путешествовал на пароходе, автомобиле и поезде, а теперь еще и 
на аэроплане. Трудно сказать, какой из этих способов передвижения наиболее 
приятный. Конечно, с парохода удобнее рассматривать местность. Однако общий вид 

с аэроплана тоже имеет свою привлекательность. Рейн очень красив и тогда, когда 

на него смотришь сверху.

Мы летели довольно низко, чтобы видеть горы. Уж очень красивы высокие холмы, 
одетые в леса, замки, расположенные на них, и т. д. Конечно, из-за скорости мы 
не могли рассмотреть отдельные дома. Если бы было возможно, я летал бы медленно.
 
Прекрасный вид быстро исчез. Тем не менее, когда летишь высоко, большой 
скорости 
не ощущаешь. Если же сидишь в автомобиле или в скором поезде, создается 
впечатление огромной скорости. В самолете замечаешь скорость только тогда, 
когда 
в течение четырех-пяти минут не выглядываешь из машины, а потом пытаешься 
определить, куда ты добрался. И тогда страна приобретает совсем иной вид. 
Территория, над которой ты пролетал совсем недавно, выглядит иначе с другого 
ракурса. Трудно узнать пейзаж, над которым пролетел. Вот почему авиатор может 
легко сбиться с пути, если не будет внимательно осматривать территорию.

Днем мы прибыли в штаб. Нас сердечно встретили знакомые товарищи, работавшие в 
Святая святых. Мне страшно жаль этих несчастных бумагомарателей. Они лишь 
наполовину получают удовольствие от войны. Прежде всего я отправился к 
главнокомандующему авиации.

На следующее утро наступил знаменательный момент, когда я должен был 
встретиться 
с фон Гинденбургом и фон Людендорфом[37 - То есть с руководителями Верховного 
командования.]. Мне пришлось какое-то время подождать. Трудно найти слова, 
чтобы 
описать встречу с этими генералами. Возникает ощущение сверхъестественности 
происходящего, когда находишься в комнате, где решаются судьбы мира. Поэтому я 
был очень рад, когда снова оказался вне этих стен Святая святых и мне было 
приказано позавтракать с его величеством. Как раз был день моего рождения, и, 
наверное, кто-то сказал об этом его величеству. Он поздравил меня, во-первых, с 

моими успехами, а во-вторых, с двадцатипятилетием и вручил мне подарок.

Раньше я никогда не поверил бы, что в свой двадцать пятый день рождения буду 
сидеть справа от генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга и он упомянет меня в 
своей 
речи.

На следующий день мне предстояло обедать с императрицей, поэтому я поехал в 
Гамбург. Ее величество также сделала мне подарок, и я получил большое 
удовольствие, показывая ей, как надо стартовать на аэроплане. Вечером меня 
снова 
пригласил генерал-фельдмаршал фон Гинденбург.

На следующий день я полетел во Фрейбург, чтобы немного пострелять. Во Фрейбурге 

я воспользовался самолетом, собиравшимся лететь в Берлин. В Нюрнберге я 
заправил 
баки бензином. Приближалась гроза. Я очень торопился попасть в Берлин. Разные 
интересные вещи ожидали меня там. Поэтому я вылетел, невзирая на грозу. Я 
испытывал удовольствие от облаков и жуткой погоды. Дождь лил как из ведра. 
Иногда шел град. Впоследствии у пропеллера был совершенно необычный вид - град 
его здорово повредил, на лопастях появились зазубрины, как у пилы.

К несчастью, я так увлекся плохой погодой, что совершенно забыл смотреть вниз. 
Когда же я вспомнил, что надо выглянуть, было уже слишком поздно. Я потерял 
всякое представление о том, где нахожусь. Хорошенькое дело! Я заблудился в 
собственной стране! То-то мои посмеются, когда узнают об этом!

У меня не было никакого понятия, где я. Из-за сильного ветра я отклонился от 
курса. Ориентируясь по солнцу и компасу, я попытался определить, в каком 
направлении находится Берлин.

Маленькие города, деревни, холмы и леса мелькали внизу - я ничего не узнавал. 
Пытался сверять местность внизу с картой - но тщетно. Все казалось другим. 
Узнать страну было невозможно. Позже я понял, почему не мог найти дорогу, - я 
отклонился от своей карты на 100 километров.

Полетав пару часов, я и мой гид решили приземлиться где-нибудь на открытой 
местности. Это всегда неприятно. Невозможно определить, что на самом деле 
представляет собой поверхность земли. Если хотя бы одно колесо попадает в яму, 
вся "коробка" превращается в деревяшку, годную лишь для производства спичек.

Мы попытались прочитать название одной из станций, но, конечно, это оказалось 
невозможным. Буквы были слишком мелкими. Итак, мы были вынуждены сесть и пошли 
на это с тяжелым сердцем только потому, что больше ничего нельзя было сделать. 
Мы поискали луг, который сверху казался подходящим, и попытали счастья. При 
ближайшем рассмотрении, к сожалению, оказалось, что этот луг вовсе не был таким 

приятным, каким казался. Доказательство тому - погнутая рама нашей машины. Так 
мы прославились, став посмешищем. Сначала заблудились, а потом еще и разбили 
свою "телегу". Мы приземлились в окрестностях Лейпцига. Если бы мы не сели так 
глупо, то наверняка добрались бы до Берлина. Но иногда бывает: что ни делай, 
все 
равно ошибешься. Пришлось продолжить путешествие поездом.

Через несколько дней я прибыл в Швейдниц, мой родной город. Было семь утра, но 
на вокзале собралась большая толпа людей. Меня очень тепло встретили. Днем 
происходили разные митинги в мою честь, в частности митинг бойскаутов. Было 
ясно, что мои соотечественники проявляют живой интерес к своим воинам.




Мой брат



Не прошло и восьми дней моего отпуска, как я получил телеграмму: "Лотар ранен, 
но не смертельно". И все. Из расспросов я узнал, что брат повел себя несколько 
опрометчиво. Он летел вместе с Альменрёдером. На приличном расстоянии от 
расположения немецких войск он увидел ниже в воздухе одного еле-еле ползущего 
англичанина. Это был представитель тех вражеских пехотных летчиков, которые 
доставляли особенно много неприятностей нашим войскам[38 - Речь идет об авиации 

поддержки наземных войск.]. Видимо, мы тоже им сильно досаждаем. Добиваются ли 
они чего-нибудь на самом деле, ползая низко над землей, - это вопрос[39 - 
Наверное, сражение к востоку от Амьена в марте - апреле 1918 г. в полном объеме 

продемонстрировало германской армии, что этим "ползанием низко над землей" 
достигается очень многое. Применение аэропланов против пехоты и кавалерии стало 

широко использоваться после того, как фон Рихтхофен писал эти заметки в 1917.].

Мой брат находился на высоте 2 тысячи метров, а англичанин - примерно на тысяче 

метров. Он спокойно приблизился к англичанину, приготовился к нападению и через 

несколько секунд уже был над ним. Англичанин подумал, что избежит дуэли, и 
рванулся вперед. Брат без колебаний бросился за ним. Ему было совершенно все 
равно, по какую сторону от линии фронта он находится. Его воодушевляла 
единственная мысль: "Я должен сбить этого парня". Время от времени я и сам 
поступаю так же. Но моему брату, если он не одерживает хотя бы одну победу в 
каждом бою, становится скучно! Находясь очень близко от земли, он занял удачную 

позицию по отношению к английскому летчику и смог выстрелить в него. Англичанин 

начал падать. Больше вроде бы делать было нечего.

После такой борьбы (особенно на малой высоте), в ходе которой часто крутишься и 

вертишься, описываешь круги направо и налево, обычный смертный уже не имеет ни 
малейшего представления о своем местонахождении. А в тот день в воздухе к тому 
же был небольшой туман. Это особенно неблагоприятно. Мой брат достаточно быстро 

сориентировался и обнаружил, что находится далеко за линией фронта - за гребнем 

вершины Вими, которая на 100 метров возвышается над местностью. Мой брат, как 
сообщали наблюдатели с земли, исчез за вершиной Вими.

Лететь домой над вражеской территорией неприятно. В тебя стреляют, а ты не 
можешь стрелять в ответ. Правда, попадания весьма редки. На малой высоте можно 
слышать каждый выстрел. Звуки стрельбы очень напоминают треск жарящихся 
каштанов. Брат приблизился к линии фронта. Внезапно он почувствовал, что в него 

попали. У него было странное ощущение. Он - один из тех, кто не выносит вида 
собственной крови. Когда у кого-то идет кровь - это не слишком сильно его 
впечатляет, но вид своей крови его расстраивает. Он почувствовал, что кровь 
теплой струей стекает но его правой ноге, и в то же время ощутил боль в бедре. 
Снизу продолжали стрелять. Из этого следовало, что он все еще находился над 
территорией врага.

Постепенно стрельба прекратилась. Брат пересек линию фронта. Теперь ему надо 
было спешить, так как силы его быстро убывали. Он увидел за лесом луг и 
направился к нему, механически выключив двигатель. В тот же момент его сознание 

отключилось.

Мой брат летел в одноместном самолете. Никто не мог помочь ему. Он чудом 
приземлился и при этом серьезно не пострадал. Сознание, правда, вернулось к 
нему 
лишь в госпитале, и его отправили в Дуэ.

Странное чувство испытываешь, когда видишь своего брата сражающимся с 
англичанином. Например, однажды я видел, как на Лотара, который летел последним 

в эскадрилье, напал английский авиатор. Брат мог бы легко избежать боя. Ему 
надо 
было только сделать рывок вперед. Но он не сделал этого. Ему это даже не пришло 

в голову. Он не умеет отступать. Англичанин набросился на моего брата и стрелял 

в него. Лотар пытался набрать высоту, на которой находился англичанин, не 
обращая внимания на стрельбу. Неожиданно его машина рванулась вперед 
перпендикулярно земле, постоянно крутясь. Это было типичное падение, а не 
целенаправленный рывок. Неприятно видеть, как падает собственный брат. Мне 
пришлось постепенно привыкнуть к такому зрелищу, потому что это был один из 
трюков моего брата. Убедившись, что англичанин одерживает верх, он начал 
действовать так, словно его подбили.

Англичанин бросился за ним. Брат восстановил равновесие и через минуту оказался 

над своим врагом, который не мог так же быстро подготовиться к тому, что должно 

было произойти. Лотар поймал его, находясь в благоприятной позиции, и через 
несколько минут англичанин пошел вниз, охваченный пламенем.

Однажды я стоял на земле неподалеку от бензобака, в котором было 100 литров 
бензина. Он взорвался и загорелся. От него шел такой жар, что на расстоянии 10 
метров нельзя было находиться. Можно себе представить, как впереди, в полуметре,
 
взрывается бак, наполненный большим количеством дьявольской жидкости, а 
воздушный поток, создаваемый пропеллером, гонит пламя тебе в лицо. Уверен, что 
в 
этом случае теряешь сознание в первый же момент.

Но иногда действительно случаются чудеса. Однажды я видел падающий горящий 
английский аэроплан. Огонь вырвался на высоте 500 метров. Вся машина была 
охвачена им. Позже нам сказали, что один из сидевших в самолете выпрыгнул с 
высоты 50 метров. Это был наблюдатель. 50 метров - это высота довольно большой 
колокольни. Предположим, кто-то должен спрыгнуть с нее на землю, каково будет 
его состояние? Большинство людей ломают кости, выпрыгивая из окна даже первого 
этажа. Так или иначе, этот парнишка выпрыгнул из машины, которая горела уже 
больше минуты, с высоты 50 метров, и ничего с ним не случилось, кроме простой 
трещины в кости ноги. Вскоре после этого он сделал заявление, из которого видно,
 
что его нервная система не пострадала[40 - В двух-трех случаях пилоты 
мужественно сохраняли контроль над ситуацией, и им удавалось благополучно сесть 

в горящих машинах, падающих с высоты целых 300 метров. По всеобщему мнению, 
можно так приспособить парашют, чтобы в случае возгорания аэроплана пилот и 
пассажир - если таковой имеется - покинули его немедленно и благополучно 
спустились на землю.].

В другой раз я подбил английскую машину. Пилот был смертельно ранен в голову. 
Его самолет упал перпендикулярно земле с высоты 3 тысячи метров. Через 
некоторое 
время я спланировал вниз и увидел на земле лишь груду искореженных обломков. К 
моему удивлению, стало известно, что наблюдатель лишь поранил голову и 
находился 
вне опасности. Везет же некоторым!

Как-то раз Бельке сбил "Ньюпор". Я присутствовал при этом. Аэроплан упал камнем.
 
Когда мы осмотрели его, то обнаружили, что он до середины врыт в плодородную 
почву. Сидевший в нем летчик был ранен в брюшную полость, вывихнул предплечье, 
ударившись о землю, и потерял сознание. Но он выжил.

Случилось так, что мой хороший друг во время приземления попал в небольшую 
аварию. Одно из колес попало в кроличью нору. Скорость аэроплана была почти 
нулевая, и он очень медленно встал на нос. Казалось, он раздумывал, на какой 
бок 
упасть, затем перевернулся. У бедняги был сломан позвоночник.

Мой брат Лотар - лейтенант 4-го соединения драгун. Перед войной он учился в 
военной академии. В начале войны его произвели в офицеры. То есть начинал он 
кавалеристом точно так же, как я. Я ничего не знаю о его действиях тогда, 
потому 
что он никогда не говорит о себе. Однако мне рассказали следующую историю.

Зимой 1914 года полк Лотара стоял на Варте. Русские располагались на другой 
стороне реки. Никто не знал, намерены они оставаться там или повернуть назад. У 

берега вода замерзла. Так что было трудно перебираться через реку. Мостов, 
конечно, никаких не было - русские уничтожили их. Поэтому мой брат переплыл 
реку, выяснил обстановку и вернулся обратно. Он сделал это во время суровой 
русской зимы, когда температура была очень низкой. Через несколько минут его 
одежда заледенела. Тем не менее он утверждал, что ему вполне тепло. Он держался 

в седле весь день, до тех пор пока не добрался до своей казармы вечером, и тем 
не менее не простудился.

Зимой 1915 года он последовал моему убедительному совету и перешел служить в 
авиацию. Он также поначалу стал наблюдателем, а спустя год - пилотом. Повоевать 

в качестве наблюдателя - вовсе не плохая учеба, особенно для пилота-истребителя.
 
В марте 1917 года он сдал свой третий экзамен и сразу же пришел в мою 
эскадрилью.

Лотар прибыл совсем молодым и неопытным и понятия не имел о мертвых нетлях и 
тому подобных штучках. Сначала он был вполне доволен, когда ему удавалось 
удачно 
стартовать и приземлиться. Через две недели я впервые взял его с собой в бой, 
попросив не отставать от меня, чтобы он мог видеть, как проходит сражение.

В третьем полете с ним я вдруг заметил, что он отделяется от меня. Он бросился 
на англичанина и убил его. Мое сердце забилось от радости. Это событие еще раз 
доказало, что не существует какого-то особого искусства сбивать аэропланы. Все 
зависит от личности или боевого настроя летчика. Я всего лишь солдат, который 
выполняет свой долг.

Через четыре недели на счету моего брата было уже двадцать сбитых англичан. 
Возможно, его рекорд уникален. Вряд ли когда-нибудь случалось такое, чтобы 
после 
экзаменов сбил своего первого врага и в первые четыре недели своей военной 
жизни 
еще двадцать!

Двадцать вторым противником моего брата был прославленный капитан Болл - лучший 

английский летчик. В свое время был так же знаменит майор Хокер, которого я 
отправил домой за несколько месяцев до этого. Мне было особенно приятно, что 
именно моему брату довелось разделаться со вторым воздушным чемпионом Англии.

Капитан Болл летел на триплане и встретился с моим братом у линии фронта. 
Каждый 
пытался поразить другого. Ни один не желал оставлять своему противнику шанс на 
спасение. Каждое столкновение было коротким. Они все время бросались друг на 
друга. Ни одному не удавалось зайти другому сзади. Вдруг оба решили сделать 
несколько прицельных выстрелов в течение нескольких мгновений, когда самолеты 
летят друг другу навстречу. Оба бросились в атаку и открыли огонь. У обоих 
впереди находился двигатель, но вероятность попадания была очень мала, 
поскольку 
скорость движения в два раза превосходила обычную. Было невероятно предположить,
 
что кому-то из них повезет. Мой брат, находившийся чуть ниже, слишком резко 
развернулся, и в результате его машина перевернулась. На мгновение она стала 
неуправляемой, но он быстро восстановил контроль и обнаружил, что его противник 

разбил оба его бензобака. Следовательно, он срочно должен был остановить 
двигатель и приземлиться, иначе его машина загорелась бы.

Но следующей мыслью Лотара было: "А что с моим противником?" В тот момент, 
когда 
его машина перевернулась, он увидел, что вражеская отстала и тоже перевернулась.
 
Значит, она была где-то недалеко. И тут брат обнаружил, что вражеский триплан 
падает, совершая при этом кувырки. Он врезался в землю и при этом не разбился 
на 
куски. Это произошло на территории Германии. Капитан Болл был ранен в голову. 
При нем обнаружили несколько вырезок из газет его родного города и фотографий, 
на которых его чествовали. Очевидно, незадолго до этого он был в отпуске. Во 
времена Бельке капитан Болл уничтожил тридцать шесть немецких машин. Он тоже 
достиг совершенства. Было ли случайностью, что такой выдающийся человек должен 
был умереть обычной солдатской смертью?[41 - Здесь какая-то странная ошибка: 
капитан Болл не управлял трипланом в том полете, в котором погиб. Возможно, 
кто-
то другой подбил капитана Болла в тот день. Лотар фон Рихтхофен был выведен из 
строя и не мог опознать обломки машины капитана Болла. Вероятно, честь была 
приписана ему в отсутствие других претендентов на эту победу.]

Уверен, что капитан Болл был командиром эскадрильи, действующей непосредственно 

против меня. Думаю, что англичане и впредь не оставят своих попыток захватить 
меня. Мне остается сожалеть об этом, потому что в этом случае я не упущу 
приятной возможности сделаться их "любимцем".

Не будь мой брат ранен 5 мая, ему, наверное, тоже дали бы отпуск за 52 
вражеские 
машины на его счету.




Лотар - мясник, а не охотник



Мой отец различает охотников и "мясников". Последний убивает ради удовольствия. 

Сбивая англичан, я обычно испытывал чувство полного удовлетворения. Мой 
охотничий азарт после этого притуплялся по крайней мере на четверть часа, 
поэтому мне не удавалось сбить двух англичан одного за другим. Не сразу смог я 
преодолеть свой инстинкт и стать "мясником".

Мой брат устроен по-другому. Мне довелось наблюдать, как он сбивал свои 
четвертую и пятую жертвы. Мы атаковали всей эскадрильей. Я начал "танец" и 
очень 
быстро справился со своим противником. Оглядевшись, я увидел, что брат 
преследовал английскую машину, которая потом загорелась и взорвалась. В то же 
время рядом находился другой англичанин. Продолжая преследовать № 1, мой брат 
немедленно направил свой пулемет против № 2, хотя его первый противник еще был 
в 
воздухе. Его вторая жертва также упала после недолгой схватки.

Когда мы встретились дома, брат спросил меня с гордостью: "Скольких ты сбил?" Я 

скромно ответил: "Одного". Он повернулся ко мне спиной и сказал: "А я двух". 
Тогда я отправил его разузнать сведения о сбитых летчиках. Он вернулся нескоро, 

найдя лишь одного англичанина, и при этом выглядел совершенно беззаботно, что 
типично для "мясников". Только на следующий день я получил рапорт о месте 
падения его второго англичанина.




Моя охота на бизона



Во время посещения штаба я познакомился с принцем фон Плессом. Он разрешил мне 
поохотиться в его имении на бизонов. Эти животные почти вымерли. В Европе есть 
только два места, где можно их найти. Это имение Плесе и поместье бывшего 
русского царя - Беловежская Пуща, - которая сильно пострадала во время войны. 
Множество великолепных бизонов, на которых должны были охотиться монархи, были 
съедены немецкими солдатами.

И вот, благодаря любезности принца мне было разрешено поохотиться на столь 
редкое животное. Я приехал в Плесе 26 мая и хотел убить быка уже к вечеру этого 

дня. Поэтому мне надо было начинать охоту, едва я сошел с поезда. Мы ехали на 
автомобиле через гигантский заповедник принца, который посещали многие 
коронованные особы. Примерно через час мы оставили машину и еще полчаса 
добирались до места охоты пешком. Загонщики уже заняли свои позиции и по 
сигналу 
начали гон.

Я стоял на возвышенности, с которой, по словам главного лесничего, его 
величество подстрелил много бизонов. Мы ждали довольно долго. Вдруг я увидел, 
что среди деревьев бредет гигантское черное чудовище. Оно направлялось прямо ко 

мне. Я приготовился стрелять и, должен сказать, при этом несколько нервничал.

Это был мощный бык, он находился на расстоянии 200 метров от меня. Я считал, 
что 
это слишком далеко. Вряд ли бы я промахнулся, потому что невозможно не попасть 
в 
такого огромного зверя. Но пришлось бы потом искать его, а не хотелось. Поэтому 

я решил подождать, когда он подойдет ближе.

Вероятно, он заметил загонщиков, потому что неожиданно повернул и бросился ко 
мне под резким углом и со скоростью, которая показалась мне невероятной. 
Позиция 
для выстрела была неудачной, и через мгновение бизон исчез за группой толстых 
деревьев.

Я слышал его храп и топот, но потерял из виду. Я понятия не имел, почуял он 
меня 
или нет. Так или иначе, он исчез. Я еще раз мельком увидел его, когда он был 
уже 
совсем далеко, а потом он исчез.

Не знаю, непривычный ли вид животного или что-то другое повлияло на меня. Во 
всяком случае, в тот момент, когда бык подошел ближе, у меня было то же 
нервозное ощущение, которое охватывает меня в аэроплане, когда я замечаю 
англичанина, и при этом мне приходится лететь еще минут пять, чтобы 
приблизиться 
к нему. Единственное различие было в том, что англичанин защищался бы. Возможно,
 
у меня не было бы такого ощущения, если бы я стоял на ровном месте, а не на 
возвышенности.

Второй громадный бык не замедлил появиться вблизи от нас. С расстояния 80 
метров 
я выстрелил в него, но не попал. За месяц до этого в разговоре о бизонах фон 
Гинденбург сказал мне: "Вы должны взять с собой много обойм. Я потратил 
полдюжины на одного, убить его не просто. У него сердце находится так глубоко, 
что обычно в него не попадают". И действительно, хотя я точно знал, где 
находится сердце у бизона, тем не менее промахнулся. Я выстрелил второй раз, 
третий. Раненный третьим выстрелом, бизон остановился метрах в 50 от меня. 
Через 
пять минут зверь был мертв. Все три пули прошли чуть выше его сердца. Охота 
закончилась.

Мы снова ехали на автомобиле по красивым охотничьим угодьям принца Плесса через 

лес, в котором его гости каждый год охотились на оленей и других животных. 
Затем 
мы осмотрели интерьер его дома в Промнице. Он расположен на полуострове. Оттуда 

открывается прекрасный вид, и на три мили вокруг не видно ни единого человека. 
Заповедник простирается на миллион акров. В нем водится редкий вид оленей. 
Можно 
ходить неделями и не встретить бизонов. Они любят уединение и прячутся в густых 

зарослях этого огромного леса.

Примерно через два часа, пока еще не стемнело, мы приехали в Плесе.




Летчики от пехоты, от артиллерии и разведки



Если бы я не стал профессиональным истребителем, то, скорее всего, был бы 
пехотным летчиком. Ведь обычно испытываешь чувство удовлетворения, когда можешь 

помочь пехоте, чья работа - самая тяжелая. Летчик может сделать очень многое, 
чтобы помочь пехотинцу[42 - Очевидно, это написано спустя какое-то время после 
предыдущих пренебрежительных записей о пехотном контактном патруле.].

В ходе битвы при Аррасе я наблюдал этих великолепных парней. Они летали над 
врагом в любую погоду и в любое время на малой высоте и играли связующую роль в 

действиях наших войск. Я могу понять их энтузиазм, когда им поручается такая 
задача. Пожалуй, многие авиаторы кричали "Ура!", когда наша храбрая пехота 
выпрыгивала из окопов и дралась с врагом один на один. Много раз, закончив 
преследование противника, я расстреливал оставшимися снарядами вражеские 
траншеи. Возможно, от этого было мало практической пользы, но такая стрельба 
оказывает влияние на моральный дух врага.

Был я и летчиком от артиллерии. В мое время было ново регулировать стрельбу 
собственной артиллерии по беспроволочному телеграфу. Чтобы делать это хорошо, 
авиатору требуется особый талант. Я не мог делать эту работу долго, так как 
предпочитал сражения. Вполне возможно, что именно офицеры-артиллеристы 
становятся лучшими летчиками от артиллерии. По крайней мере, у них есть 
необходимое знание оружия, которому они служат.

Я много раз проводил разведку на аэроплане, особенно в России во время 
активизации военных действий. Тогда я действовал скорее как кавалерист. 
Единственным различием было то, что я скакал на стальном Пегасе. Дни, 
проведенные с моим другом Холком среди русских, были одними из самых прекрасных 

в моей жизни. Однако война, кажется, заканчивается.

На Западном театре военных действий глаз летчика-разведчика видит вещи, 
непривычные для кавалериста. Деревни и города, железнодорожные пути и дороги 
кажутся безжизненными и мертвыми. Тем не менее все находится в непрерывном 
движении. Только прекрасно обученный, натренированный и наблюдательный глаз 
может увидеть что-то конкретное с большой высоты и на огромной скорости. У меня 

отличное зрение, но мне кажется сомнительным, что кто-то может увидеть нечто 
определенное, глядя вниз на дорогу с высоты 4 тысяч километров. Поскольку глаз 
является несовершенным инструментом наблюдения, его заменяют фотоаппаратом. Все,
 
что представляется важным, должно быть сфотографировано. Кроме того, нужно 
фотографировать то, что велено. Если возвращаешься домой с испорченными 
фотопластинами, весь полет ничего не стоит.

Часто случается так, что летчики, занимающиеся разведкой, участвуют в бою. 
Однако у них другая, очень важная задача. Часто фотопластина оказывается более 
ценной, чем сбитая вражеская эскадрилья. Поэтому в принципе летчик-фотограф не 
должен участвовать в сражениях.

В наше время эффективная разведка на Западе - это трудная задача.




Самолеты в Германии



В ходе войны конструкции немецких самолетов претерпели огромные изменения. 
Наверное, это всем известно. Есть колоссальная разница между гигантским 
аэропланом и самолетом-истребителем.

Истребитель - небольшой, быстрый и маневренный. Не считая пилота, он не несет 
ничего, кроме горючего, пулеметов и боеприпасов.

Гигантский аэроплан - это колосс. Его назначение - перевозка большого веса, и 
он 
способен делать это благодаря огромной несущей поверхности. Стоит взглянуть на 
гигантский английский аэроплан[43 - Тяжелый бомбардировщик-биплан фирмы 
"Handley 
Page" по ошибке приземлился около Лаона в начале 1917 г.], который плавно 
приземлился на немецкой стороне от линии фронта.

Этот аэроплан способен нести невероятный вес. Он легко полетит с грузом от трех 

до пяти тонн. Его бензобаки такие же огромные, как железнодорожные вагоны. 
Когда 
ходишь по такому колоссу, у тебя уже нет ощущения, что он летит. Он "едет", как 

автомобиль. При повороте в гигантском аэроплане контроль зависит не от твоего 
мастерства, а от его технических приспособлений.

Гигантский аэроплан имеет большое количество лошадиных сил. Не знаю, сколько 
именно, но они исчисляются тысячами. Чем больше лошадиных сил, тем лучше. 
Придет 
день, когда можно будет транспортировать целую дивизию таким образом. Можно 
гулять по его фюзеляжу. В одном из его уголков есть нечто неописуемое - 
телеграфный аппарат, посредством которого можно разговаривать с людьми на земле.
 
В другом углу висят такие привлекательные "ливерные колбасы", которые только 
можно вообразить. Это знаменитые бомбы, которых так боятся добрые люди внизу. В 

каждом углу - по пулемету. Это - летающая крепость, и ее крылья с опорами и 
стойками похожи на аркады. У меня никогда не было большого энтузиазма в 
отношении этих гигантских самолетов. Я нахожу их ужасными, неспортивными, 
скучными и неуклюжими. Мне скорее нравятся машины типа "красного малыша". В 
истребителе вроде моего можно выполнять любые трюки, потому что этот самолет 
летит, как птица, разве что не машет крыльями, как альбатрос. В конце концов, 
дело в двигателе самолета. Я думаю, мы придем к тому, что сможем купить себе 
летательный костюм за полкроны. Влезаешь в него, включишь маленький двигатель с 

пропеллером, ставишь руки в крылья, а ноги в хвост, сделаешь несколько прыжков 
для разбега и - поднимешься в небо, как птица.

Дорогой читатель, я слышу, как ты смеешься над моими фантазиями. Но мы пока не 
знаем, будут ли смеяться над ними наши дети. Пятьдесят лет тому назад все 
смеялись бы, если кто-нибудь заговорил бы о полете над Берлином. Я помню свои 
впечатления от первого прилета цеппелина в Берлин в 1910 году. Теперь же любой 
берлинский ребенок из трущоб никак не реагирует на дирижабли в небе.

Кроме гигантских аэропланов и маленьких истребителей, существует множество 
различных типов самолетов всевозможных размеров. Изобретательность не исчерпана,
 
и кто может сказать, какую машину мы будем использовать через год, чтобы 
продырявить на ней атмосферу?




Приложение 1. Перечень побед барона Манфреда фон Рихтхофена



1916



17 сентября - "FE.2B" (11-я эскадрилья).

Сопровождение бомбардировщиков западнее Маркоинга. Взлет в 9.10.

Пилот: лейтенант Лайонел Бертрам Фрэнк Моррис. 3-й Королевский Западный Суррей 
полк. RFC. Умер от ран, январь 1916 г.

Наблюдатель: лейтенант Т. Рис. Королевский Уэльский полк. RFC. Погиб в бою.



23 сентября - "G-100" (27-я эскадрилья).

Патрулирование около Маркоинга. Взлет в 8.40.

Пилот: сержант X. Беллерби. Погиб в бою.



30 сентября - "FE.2B" (11-я эскадрилья).

Сопровождение бомбардировки Бапома. Взлет в 9.10. Упал в огне юго-восточнее 
Бапома.

Пилот: лейтенант Эрнест Конвэй Лэнсдэйл. RFC. Умер от ран в плену. Возраст - 21 

год, сын майора Е.Е. Лэнсдэйла. Прибыл во Францию 17 сентября 1916 г.

Наблюдатель: сержант А. Кларксон. Погиб в бою.



7 октября - "ВЕ-12" (21-я эскадрилья).

Боевое патрулирование, Ипр. Взлет в 7.30. Разбился в Экванкоурте.

Пилот: лейтенант У.С. Фенвик. RFC (южный район). Погиб в бою.



16 октября - "ВЕ-12" (19-я эскадрилья). Бомбовый удар, Ипр, Сомма.

Пилот: лейтенант Джон Томпсон. RFC.



25 октября - "ВЕ-12" (21-я эскадрилья).

Боевое патрулирование, Бьюленкорт. Взлет в 7.45.

Пилот: лейтенант У.Т.У. Уилкокс. Полк Йоркский. RFC. Военнопленный. Сбит возле 
Бапома немецким бипланом.



3 ноября - "FE.2B" (18-я эскадрилья).

Боевое патрулирование над 5-м фронтом. Взлет в 11.35. Упал в лесах Лоупарт, за 
Бьюмон-Хэмел.

Пилот: сержант Дж.К. Болдуин.

Наблюдатель: лейтенант Эндрю Бентхэм. Суррей полк. RFC. Погиб в бою.



9 ноября - "ВЕ-2С" (12-я эскадрилья).

Бомбардировка, Враукорт. Взлет в 8.05. Упал в Бьюгни.

Пилот: второй лейтенант Дж.Г. Камерон. RFC. Умер от ран.



20 ноября - "ВЕ-2С" (15-я эскадрилья).

Наблюдение за артиллерией. Взлет в 6.50. Сбит над Гвидкортом.

Пилот: лейтенант Дж.К. Лис. RFC. Военнопленный.

Наблюдатель: лейтенант Т.X. Кларк. RFC. Военнопленный.



20 ноября - "FE.2B" (22-я эскадрилья).

Оборонный патруль, 5-я армия. Взлет в 1.15. Упал южнее Грэндкоурта

Пилот: лейтенант Гилберт Сэдбери Холл. RFC. Родился в 1891 г. Прибыл во Францию 

в мае 1916 г. Умер от ран.

Наблюдатель: лейтенант Дж. Доуфти. Королевские шотландцы. RFC. Погиб в бою.



23 ноября - "DH-2" (24-я эскадрилья).

Оборонный патруль, 4-я армия. Взлет в 1.00.

Пилот: майор Лано Джордж Хокер. RFC. Родился в 1890 г. Убит в бою.



11 декабря - "DH-2" (32-я эскадрилья).

Сопровождение. Взлет в 9.20. Упал возле Меркателя.

Пилот: лейтенант Филип Б.Г. Хант. RFC. Военнопленный.



20 декабря - "DH-2" (29-я эскадрилья).

Патрулирование в Ролленкоурте и Коммекоурте. Взлет в 9.45. Упал восточнее леса 
Эдинфер.

Пилот: капитан Артур Джералд Найт. RFC. Погиб в бою.



20 декабря - "FE.2B" (18-я эскадрилья).

Патрулирование 5-й армии. Взлет в 11.15.

Пилот: лейтенант Лайонел Дж. д'Аркси. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: младший лейтенант Р.С. Вайтсайд. Погиб в бою.



27 декабря - "DH-2" (29-я эскадрилья).

Сбит в штопор в битве над Фичью, но продолжил полет.

Пилот: сержант Дж.Т.Б. Маккуден.




1917



4 января - "Sopwith Pup RNAS" (8-я эскадрилья).

Патрулирование над Бапомом. Его видели в схватке с вражеским самолетом.

Пилот: лейтенант Аллан Свитцер Тодд. Королевский Морфлот.



23 января - "FE.8" (40-я эскадрилья). Патрулирование и сопровождение возле 
Ланса. Взлет в 11.12. Видели, что упал в огне.

Пилот: лейтенант Джон Хэй. RFC.

Возраст 28 лет. Из Южного Уэлса. Погиб в бою.



24 января - "FE.2B" (25-я эскадрилья). Патрулирование в Рауврой. Взлет в 9.50. 
Пилот: капитан Оскар Грейг. RFC. Ранен и взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Дж.И. Маклеинан. Из шотландских военных формирований RFC.
 
Ранен и взят в плен.



1 февраля - "BE-2D" (16-я эскадрилья).

Сопровождение в Телас. Вынужден сесть на немецкой территории. Уничтожен 
гранатой.

Пилот: лейтенант П.У. Мюррэй из Дарема. Умер от ран.

Наблюдатель: лейтенант Т.Д. Макрэй, канадец. Умер от ран.



14 февраля - "BE-2D" (2-я эскадрилья).

Разведполет в Ланс. Взлет в 9.45. Вынужден сесть возле Луса.

Пилот: лейтенант Сирил Дуглас Беннэт. RFC. Возраст 19 лет. Ранен и взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Х.А. Крофт. RFC.



14 февраля - "BE-2D" (8-я эскадрилья).

Взлет в 10.35. Вернулся после схватки с неприятелем.

Пилот: лейтенант У.Дж. Пирсон. RFC.



4 марта - "ВЕ-2С" (2-я эскадрилья).

Разведка. Взлет в 12.50.

Пилот: сержант Дж.И. Прэнс (2008). Ранен в ногу, но добрался домой.

Наблюдатель: лейтенант Дж.Б.И. Кросби.



4 марта - "Sopwith Strutter" (43-я эскадрилья).

Разведка южнее Вими.

1 1/2 - Взлет в 1.40. Рассыпался в воздухе.

Пилот: лейтенант Х.Дж. Грин. RFC (SR). Возраст 19 лет. Окончил Оксфорд. Погиб в 

бою.

Наблюдатель: лейтенант А.У. Рэйд. RFC. Погиб в бою.



6 марта - "ВЕ-2Е" (16-я эскадрилья).

Разведка над Вими. Взлет в 1.50. Упал около Суши.

Пилот: лейтенант Джералд Морис. RFC. Родился в 1897 г., прибыл во Францию как 
пилот в феврале 1917 г. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Джефри Дж.А. Бритчта. 2-й канадский кавалерийский корпус 

при RFC. Погиб в бою.



9 марта - "DH-2" (29-я эскадрилья).

Взлет в 9.20. Эскорт. Упал в огне над Байлеулом.

Пилот: лейтенант А.Дж. Пирсон. RFC. Прибыл во Францию в декабре 1916 г. Погиб в 

бою.



11 марта - "BE-2D" (2-я эскадрилья).

Взлет в 10.30. Фоторазведка. Упал возле Дживанши.

Пилот: лейтенант Джон Смит. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Эдвард Бёрн. 4-й полк горцев из шотландских военных 
формирований при RFC. Возраст 37 лет. Ранен во Франции в 1915 г.



17 марта - "FE.2D" (25-я эскадрилья).

Фоторазведка над Витри.

Пилот: лейтенант А.И. Баултби. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: Ф. Кинг. Погиб в бою.



17 марта - "ВЕ-2С" (16-я эскадрилья).

Разведка над Фарбусом. Взлет в 3.25. Атакован вражеским самолетом. Разбился над 

английскими позициями.

Пилот: лейтенант Дж. Макдональд Вотт. Во Франции с января 1917 г. Погиб в бою.

Наблюдатель: сержант Ф.А. Ховлет. Погиб в бою.



21 марта - "BE-2F" (16-я эскадрилья).

Взлет в 3.00. Разведка. Упал на английских позициях возле Ньювила.

Пилот: сержант Герберт Квик. Из Лондона. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант У.Дж. Лидсэй. RFC. Погиб от ран.



24 марта. "SPAD SVII" - (19-я эскадрилья). Разведка. Упал возле Дживанши.

Пилот: лейтенант Ричард Р.Бейкер. RFC. Ранен, взят в плен.



25 марта - "Nieuport-17" (29-я эскадрилья). Взлет в 7.05. Эскорт. Разбился 
возле 
Тиллуа. Пилот: лейтенант К.Дж. Джилберт. RFC. Попал в плен.



2 апреля - "BE-2D" (13-я эскадрилья).

Взлет в 7.47. Фоторазведка. Сбит над Фарбусом, врезался в дом.

Пилот: лейтенант Патрик Джон Гордон. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: П. Боннер. Погиб в бою.



2 апреля - "Sopwith" (43-я эскадрилья). Фоторазведка восточнее Вими. Взлет в 
10.30.

Упал возле Дживанши.

Пилот: лейтенант А.Питер Уоррен. RFC. Возраст - 19 лет. Взят в плен.

Наблюдатель: сержант Р. Данн. Возраст - 24 года, из Ньюкасла. Погиб в бою.



3 апреля - "FE.2B" (25-я эскадрилья). Патруль Ланс - Аррас - Бапом. Взлет в 
8.00.

Пилот: лейтенант Дональд П. Макдональд. RFC. Взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Джек О'Бьёрн. 6-й Королевский Уорик полк при RFC. 
Возраст 
- 23 года. Погиб в бою.



5 апреля - "Bristol F2A" (48-я эскадрилья).

Патруль во главе с капитаном У.Л. Робинсоном, поздним утром. Четыре "Bristol" 
сбиты 11-й немецкой эскадрильей.

Пилот: лейтенант А.Н. Леклер. RFC. Ранен. Взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Х.Д.К. Джордж. RFC. Возраст - 19 лет. Присоединился к 
RFC 
в марте 1917 г. Во Франции до июля 1916 г. Умер от ран.



5 апреля - "Bristol F2A" (48-я эскадрилья).

То же, что предыдущий.

Пилот: лейтенант А.Т. Адамс. RFC. Ранен, взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант В.Дж. Стюарт. Взят в плен.



7 апреля - "Nieuport-17" (60-я эскадрилья).

Специальная операция. Взлет в 4.40.

Пилот: лейтенант Джордж О. Смарт. RFC. Возраст - 19 лет, из Манчестера, бывший 
механик. Погиб в бою.



8 апреля - "Sopwith 1 1/2, Strutter" (43-я эскадрилья).

Патрулирование, 1-я армейская зона. Взлет в 10.30. Бой над Фарбусом в 11.35.

Пилот: лейтенант Дж.С. Хегерти. Западный Кентский полк. RFC. Возраст - 20 лет, 
ранен и взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Л. Хэлс-Кантл. Возраст - 22 года. Погиб в бою.



8 апреля - "BE-2G" (16-я эскадрилья).

Фотооперация в Фарбусе. Взлет в 3.00. Сбит западнее Вими.

Пилот: лейтенант Кейт И. Маккензи. А & S Highlanders & RFC. Возраст - 18 лет. 
Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Г. Эверинхэм К. Уэлч. Присоединился к RFC в сентябре 
1916 
г. Погиб в бою.



11 апреля - "ВЕ-2С" (13-я эскадрилья).

Разведка, 17-й корпус. Взлет в 8.05. Сбит над линией фронта. Экипаж ранен, но 
спасен.

Пилот: лейтенант Эдвард Клауд. RFC.

Наблюдатель: Гуннер Р. Пирсон.



13 апреля - "RE-8" (59-я эскадрилья).

Фоторазведка и сопровождение. Взлет в 8.00. Все шесть "RE" сбиты.

Пилот: капитан Джеймс Стюарт. RFC. Ирландец из Колерэйн. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант М.Х. Вуд. Из Эссекса. Погиб в бою.



13 апреля - "FE.2B" (11-я эскадрилья).

Наступательная операция. Взлет в 11.25. Упал на английских позициях возле Монса

Пилот: сержант Дж. Аллен Канлиффу. Ранен.

Наблюдатель: У.Дж. Баттен. RFC. Ранен.



13 апреля - "FE.2B" (25-я эскадрилья). Бомбардировочный налет на Енин-Летард. 
Взлет в 18.40. Все три "FE" сбиты во время возвращения.

Пилот: лейтенант Алан Гарольд Бэйтс. Возраст - 20 лет. Погиб в бою. Служил 
всего 
10 дней.

Наблюдатель: сержант Уильям А. Барнс. Погиб в бою. На его счету три сбитых 
самолета.



14 апреля - "Nieuport-17" (60-я эскадрилья). Наступательная операция возле Дуэ. 

Взлет в

8.30. Все четыре самолета были сбиты.

Пилот: лейтенант Вильям О. Рассел. RFC. Взят в плен.



16 апреля - "ВЕ-2Е" (13-я эскадрилья).

Разведка после полудня. Вынужденная посадка и переворот на британских позициях.

Пилот: лейтенант А. Паскоэ. Ранен.

Наблюдатель: Ф.С. Эндрюс, южноафриканец. Умер от ран.



22 апреля - "FE.2B" (11-я эскадрилья).

Фоторазведка. Взлет в 2.30, шестью самолетами. Один упал на германские окопы. 
Четыре, включая эту машину, разбились при посадке на британские окопы 
Лагникоурта.

Пилот: лейтенант У.Ф. Флетчер. RFC. Ранен. Наблюдатель: лейтенант У. Франклин. 
Dorset при RFC. Ранен в ногу.



23 апреля - "ВЕ-2Е" (4-я эскадрилья).

Фоторазведка восточнее Вими. Взлет в 9.25.

Сбит возле Мерикоурта.

Пилот: лейтенант И.А. Уэлч. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: сержант Альфред Толлервей. Погиб в бою.



28 апреля - "ВЕ-2Е" (13-я эскадрилья).

Разведка, 17-й корпус. Взлет в 7.20. Разбился возле Пелвеза.

Пилот: лейтенант Роджинальд Уильям. RFA/ RFC. Возраст - 26 лет, из Лондона. 
Умер 
от ран.

Наблюдатель: лейтенант Ф.Дж. Киркхэм. Возраст - 23 года. Ранен, взят в плен.



29 апреля - "SPAD SVII" (19-я эскадрилья). Атака на Ланс в полдень.

Все три "SPAD" были сбиты.

Пилот: лейтенант Р. Эпплин. Убит в бою.



29 апреля - "FE.2B" (18-я эскадрилья).

Сопровождение, 5-я армия. Взлет в 2.20. Сбит над линией фронта возле Инчи.

Пилот: сержант Дж. Стид. Возраст - 19 лет, из Манчестера. Погиб в бою. Пробыл 
во 
Франции всего 8 дней.

Наблюдатель: каппелан Альфред Биби. Погиб в бою.



29 апреля - "ВЕ-2Е" (12-я эскадрилья).

Разведка. Взлет в 4.45. Разбился возле Руа.

Пилот: лейтенант Д.И. Дэвис. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Дж.Х. Ратбоун. Погиб в бою.



29 апреля - "Sopwith Triplane" (8-я эскадрилья).

Атака. Бой возле Дуэ часом позже. Взлет в 5.20.

Пилот: А.Е. Кузнер.



18 июня - "RE-8" (9-я эскадрилья).

Фоторазведка. Взлет в 11.00.

Пилот: лейтенант Р.У. Эллис. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Х.К. Барлоу. Погиб в бою.



23 июня - "SPAD VII" (23-я эскадрилья).

Атака севернее Ипра. Взлет в 8.15. Приземлился на британские позиции с 
поврежденным радиатором.

Пилот: лейтенант Р.У. Фаркубар. "KIA" 24 сентября 1918 г.



24 июня - "DH-4" (57-я эскадрилья). Фоторазведка в Бэйселер. Взлет в 9.30. 
Пилот: капитан Норман Дж. Макнофтон. Наблюдатель: лейтенант А.Х. Мирнс.



25 июня - "RE-8" (53-я эскадрилья). Взлет после полудня. Разведка. Сбит над 
фронтом в 4.35. Разбился.

Пилот: лейтенант Лесли Спенсер Боумэн. Из собственного его величества 
Ланкастерского полка, то есть из гвардии. RFC. Возраст - 20 лет. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Дж.И. Пауэр-Клаттербук. RFA при RFC. Возраст - 23 года. 
Погиб в бою.



2 июля - "RE-8" (53-я эскадрилья).

Сопровождение фоторазведки. Сбит возле Комини в 8.40.

Пилот: сержант Герберт А. Уэтли. RFC. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Ф.Дж. Б. Паскоу. Погиб в бою.



16 августа - "Nieuport-23" (29-я эскадрилья).

Атака. Взлет в 6.25. В последний раз видели восточнее Зоннебеке с 8 "ЕА".

Пилот: лейтенант У.Х.Т. Уильямс. RFC (GL).



26 августа - "SPAD SVII" (19-я эскадрилья).

Сопровождение. Взлет в 5.18.

Пилот: лейтенант К.Р. Уильямс. RFC. Погиб в бою.



2 сентября - "RE-8" (6-я эскадрилья). Разведка над полигоном Вуд. Взлет в 5.50.

Сбит.

Пилот: лейтенант Дж.Б.С. Мадж. RFC. Сбит, взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант У. Кембер.



3 сентября - "Sopwith Pup" (46-я эскадрилья). Атака. Взлет в 7.35.

Пилот: лейтенант А.Ф. Бёрд. RFC. Взят в плен.



23 ноября - "DH-5" (64-я эскадрилья).

Бомбардировка, лес Бурлон. Взлет в 12.40.

Пилот: лейтенант Джеймс А.В. Бодди. Ранен, но спасен, вывезен с фронта со 
сломанными ногами.



30 ноября - "SE-5A" (41-я эскадрилья).

Атака на Моеврес. Взлет в 1.00. Сбит.

Пилот: лейтенант Д.А.Д.И. Макгрегор.




1918



12 марта - "Bristol F-2B" (62-я эскадрилья).

Взлет в 9.30. Атака. Упал в огне восточнее Камбре около 11.10.

Пилот: лейтенант Л.К.Ф. Клаттербак. RFC. Взят в плен.

Наблюдатель: лейтенант Х.Дж. Спаркс. RFC. Ранен, взят в плен.



13 марта - "Sopwith Camel" (73-я эскадрилья).

Атака юго-западнее Камбре в 10.25. Прострелены двигатель и баки. Вынужденная 
посадка на вражеской территории.

Пилот: лейтенант Е.Е. Хис, канадец. Ранен и взят в плен.



18 марта - "Sopwith Camel" (54-я эскадрилья).

Атака на Бусигни. Взлет в 10.00. Сбит. Патруль потерял пять самолетов.

Пилот: лейтенант Уильям Дж. Ивами, канадец. Взят в плен.



24 марта - "SE-5A" (41-я эскадрилья). Атака на Хэвринкоурт. Взлет в 2.10. Сбит, 

рассыпался на куски и потерял оба крыла.

Пилот: лейтенант Дж.П. Маккоун. RFC. Из канадских военных формирований. 
Engineers - KIA.



25 марта - "Sopwith Camel" (3-я эскадрилья).

Бомбометание с малой высоты, фронт 3-й армии. Взлет в 3.30. Сбит.

Пилот: лейтенант Дональд Кэмерон. RFC (GL). Погиб в бою.



26 марта - "Sopwith Camel" (54-я эскадрилья).

Взлет в 12.45. Атака. Разбился возле Конталмэйсона.

Пилот: лейтенант А.Т.У. Линдсэй.



26 марта - "RE-8" (15-я эскадрилья).

Патрулирование и бомбардировка. Взлет в 16.10. Разбился возле Альберта.

Пилот: лейтенант А.В. Ридинг. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Мэтт Леггат. Погиб в бою.



27 марта - "Sopwith Camel" (73-я эскадрилья).

Бомбометание с малой высоты на Альберт. Сбит восточнее города.

Пилот: капитан Т.С. Шарп. RFC. Взят в плен.



27 марта - "AWFK8" (2-я эскадрилья).

Специальная миссия. Взлет в 3.20.

Пилот: лейтенант Е.Т. Смарт. RGA & RF. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант К.П. Барфорд. Погиб в бою.



27 марта - "Sopwith Dolphin" (79-я эскадрилья).

Атака. Взлет в 3.30.

Пилот: лейтенант Дж.Х. Хардинг.



28 марта - "AWFK8" (82-я эскадрилья).

Разведка. Разбился возле Мерикоура после полудня.

Пилот: лейтенант Дж.В. Тэйлор. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант И. Бэтли. Погиб в бою.



2 апреля - "RE-8" (52-я эскадрилья).

Бомбардировка траншей. Взлет в 12.00. Разбился у Морейля.

Пилот: лейтенант И.Д. Джонс. Погиб в бою.

Наблюдатель: лейтенант Р.Ф. Ньютон. Погиб в бою.



6 апреля - "Sopwith Camel" (46-я эскадрилья). Бомбометание, 3-я армия. Взлет в 
2.45. Сбит над Виллер-Бретонекс в 3.30.

Пилот: капитан Сидней Ф. Смит. RFC. Возраст - 22 года, из Суррея. Погиб в бою.



7 апреля. "Sopwith Camel" (73-я эскадрилья). Атака возле Ламотта. Взлет в 10.10.
 
Вынужденная посадка после боя западнее Виллер-Бретонекс.

Пилот: лейтенант А.В. Галлие



6 апреля. "Sopwith Camel" (73-я эскадрилья).

Атака поздним утром. Разбился возле Ламотта.

Пилот: лейтенант Р. Дж.Х. Адамс. Из 15-го Мидлсекского полка. RFC. Ранен, взят 
в 
плен.



20 апреля - "Sopwith Camel" (3-я эскадрилья).

Атака, 3-я армия. Взлет в 17.30. Разбился возле Буа-де-Хэмел.

Пилот: майор Р. Раймонд-Баркер. Из 12-го Ноттингемского полка. RFC. Погиб в бою.




20 апреля - "Sopwith Camel" (3-я эскадрилья).

Атака, 3-я армия. Взлет в 17.30. Разбился у Виллер-Бретонекс.

Пилот: лейтенант Д.Дж. Льюис, родезиец. Возраст - 19 лет. Взят в плен.




Приложение 2. Самолеты, на которых летал фон Рихтхофен


Победы Тип Серия Эскадрилья

1-17 "Alb DII" D 491/17 2

18 "Alb DIII" D 789/ 17 11

19-24 "Halb DII" 11

25 "Alb DIII" 11

26-31 "Halb DII"

32-52 "Alb DIII" D 2253/ 17 11

53 "Alb DIII" D 789/17 11

54-57 "Alb DV" D 1177/17 11

58-59 "Alb DV" D 2059/ 17 11

60-61 "Fok F1" 102/17 11

62-63 "Alb Dva" D 4693/ 17 11

64-66 "Fok DR.l" 152/17 11

"Fok DR.l" 152/17

67-70 "Fok DR.l" 477/17 11

71, 74

76-78 "Fok DR.l" 127/17 11

72, 73, 75 "Fok DR.l" 477/17 11

79, 80 "Fok DR.l" 425/17 11



На этих самолетах Манфред фон Рихтхофен также летал, но никого не сбил

"Alb DV" 1033/17

"Fok DR.l" 114/17

"Fok DR.l" 119/17



notes



1


RFC - Королевский авиакорпус.




2


Окрестности нынешнего Вроцлава в Польше.




3


Здесь мы имеем пример силы наследственности. Кавалериста и авиатора объединяет 
то, что обоим нужны твердость руки и острота глаза.




4


Прекрасное подтверждение прочности материи или его воображения.




5


Речь идет о кадетском корпусе.




6


Позже убит во время пилотажа во Франции.




7


Назван в честь российского императора (1881-1894).




8


Имеется в виду военное училище.




9


Скачки на длинные дистанции.




10


Один британский авиатор пролетел через Бельгию, чтобы атаковать цеппелин, и 
обнаружил, что воздушный корабль - это лист кукурузы на вершине холма, 
светящийся в лучах заходящего солнца.




11


Город-крепость в Лотарингии близ франко-германской границы.




12


То есть в первой военной сводке.




13


Нейтральный Люксембург был захвачен Германией в первый день войны.




14


Прорыв Маккензена у Горлицы (1915) привел к общему отходу русской армии.




15


Grossfleugzeug, или G, - класс немецких аэропланов, которые позже перестали 
использоваться как боевые самолеты из-за маленькой скорости и неповоротливости, 

а применялись только как ночные бомбардировщики.




16


Самолет французского производства.




17


В Доберице располагались армейские полигоны.




18


Это верно в отношении деревянных самолетов того времени.




19


Брусиловский прорыв угрожал крахом австро-германского фронта.




20


76-мм зенитки Путиловского завода.




21


Турция была союзницей Германии. Автор не уточняет, что Бельке там делал.




22


Глава одного из германских княжеств, входивших в состав Второго рейха.




23


Красный малыш (фр.).




24


Доктрина Клаузевица и ведущих немецких военных писателей.




25


Впоследствии Восс был сбит лейтенантом Рис-Дэвидсом. В бою, который, говорят, 
был одним из самых красивых сражений за всю войну, Восс управлял трехместным 
"фоккером" с французским двигателем "Lе Rhone", изъятым из захваченной машины. 
Его атаковали шесть британских самолетов, все были более скоростными, чем 
"фоккер". Его единственный спутник был сбит сразу же, но Восс, вместо того 
чтобы 
вернуться, что он вполне мог сделать, остался и вступил в бой с противником, 
который превосходил его численностью. Говорят, что он замечательно маневрировал 

и стрелял, попал во все британские машины, но ни одну из них не сбил и в конце 
концов сам пал в результате лобовой атаки Рис-Дэвидса.




26


Любопытно отметить, что фон Рихтхофен часто упоминает о благоприятном ветре. 
При 
западном ветре во время боя машины всегда отклоняются в сторону немецкого 
фронта. Следовательно, пилоту менее скоростной британской машины, вынужденному 
уйти на малую высоту, остается выбор: либо сражаться до конца и быть убитым, 
либо сесть и быть взятым в плен. Западный ветер стоил RFC очень больших потерь 
убитыми и пропавшими без вести.




27


В 1917 г. тоже был сбит лейтенантом Рис-Дэвидсом.




28


Возможно, эти цифры верны. В начале 1917 г. до прибытия британских истребителей 

и "хэвиллендов" RFC переживал не самое лучшее время. Например, 7 апреля в 
коммюнике британского Генштаба сообщалось, что пропало без вести 28 машин.




29


Знаменитые веселые артисты Макс и Мориц живы в памяти всех завсегдатаев мюзик-
холлов и других мест, где они пели. Эти остроумные артисты пользовались большим 

успехом во всей Европе.




30


В весеннем наступлении союзников в 1917 г.




31


Можно предположить, что имеется в виду биплан-"толкач "FE.2B", созданный еще в 
1915 г. и по-прежнему использовавшийся во время ночных бомбардировок чуть ли не 

до конца 1918 г.




32


Это типичное описание мужественных полетов англичан в экстраординарных условиях 

обстрела ночью в простых метеоусловиях на их древних "летающих пианино". Так 
что 
великодушное восхищение Рихтхофена вполне справедливо.




33


Нет доказательств попытки специально организовать антирихтхофенский "цирк" в 
RFC, следовательно, можно предположить, что это были просто трое отважных 
парней 
на самолетах "SPAD" нового типа, которые на свой страх и риск отправились 
специально искать неприятностей на свою голову, и нашли больше, чем 
рассчитывали.




34


Это первое признание того, что более новые британские самолеты обладали 
способностью подниматься на большую высоту по сравнению со знаменитыми 
"альбатросами".




35


Вероятно, британцы, находясь высоко и наблюдая за обстановкой в небе, какое-то 
время не замечали маленьких красных самолетов на фоне темной земли.




36


Целая эскадрилья состоит из 18 машин, разделенных на три группы по 6 машин в 
каждой.




37


То есть с руководителями Верховного командования.




38


Речь идет об авиации поддержки наземных войск.




39


Наверное, сражение к востоку от Амьена в марте - апреле 1918 г. в полном объеме 

продемонстрировало германской армии, что этим "ползанием низко над землей" 
достигается очень многое. Применение аэропланов против пехоты и кавалерии стало 

широко использоваться после того, как фон Рихтхофен писал эти заметки в 1917.




40


В двух-трех случаях пилоты мужественно сохраняли контроль над ситуацией, и им 
удавалось благополучно сесть в горящих машинах, падающих с высоты целых 300 
метров. По всеобщему мнению, можно так приспособить парашют, чтобы в случае 
возгорания аэроплана пилот и пассажир - если таковой имеется - покинули его 
немедленно и благополучно спустились на землю.




41


Здесь какая-то странная ошибка: капитан Болл не управлял трипланом в том полете,
 
в котором погиб. Возможно, кто-то другой подбил капитана Болла в тот день. 
Лотар 
фон Рихтхофен был выведен из строя и не мог опознать обломки машины капитана 
Болла. Вероятно, честь была приписана ему в отсутствие других претендентов на 
эту победу.




42


Очевидно, это написано спустя какое-то время после предыдущих пренебрежительных 

записей о пехотном контактном патруле.




43


Тяжелый бомбардировщик-биплан фирмы "Handley Page" по ошибке приземлился около 
Лаона в начале 1917 г.