которых можно было бы поддерживать контакт с внешним миром, не было нигде.
 Три переводчицы были единственными женщинами в этой полусвободной, 
полуподозрительной, однако благосклонно охраняемой мужской республике, которая 
была включена как передаточная станция восстания между Москвой и ослабевшим 
германским фронтом. «Штатские», как их назы вали, то есть Вайнерт, Пливье, 
Аккерман и другие члены комитета — коммунисты, все еще находились в своем бюро 
в Москве. Но они приезжали часто, почти ежедневно.
 Когда происходят собрания, дом напоминает развороченный муравейник.
 Подъезжает «Даккарт», кто-то думает, что приехал с визитом член ЦК. Или входит 
русский генерал. Зейдлиц узнал, что перебежчики, бывшие члены коммунистического 
союза молодежи, приняты в комитет.
 Он стучит кулаком по столу. Через закрытые двери слышен в коридоре 
командирский голос: «Я не сяду за один стол с дезертирами».
 Он садится, однако.
 На второй неделе сентября в Луневе создается организация для приманки широких 
масс немецких офицеров — «Союз немецких офицеров». На этот раз столовая 
несколько меньше украшена красным.
 Национальный комитет расширяется. Зейдлиц разражается словами: «Господа, шаг, 
который я сделал сегодня, имеет прецедент в прусской истории — шаг генерала 
Йорка под Тоурогеном».
 До монархиста?
 Мотивы, которыми руководствовались эти генералы, следует расценивать 
по-разному: воспоминания о дипломатии, о союзе между Пруссией и Россией, 
надежды на сохранение армии и офицерского корпуса после военной катастрофы, 
неприкрытая ненависть к кровавым делам горе-стратега в Германии, ужас плена и 
бездеятельность на чужбине и, наконец, целая школа политических оттенков: от 
настоящих марксистов до монархистов, — все это перемешивалось в этом доме и у 
этих людей, одно с другим.
 С точки зрения «штатских» из Москвы, это был образец политики блока, в котором 
движущий мотор находился на левом фланге. Что касается генералов, то для них 
это был, в конце концов, шанс на реставрацию.
 Что знали они о России? Что знали они о заключенных в лагерях, занимающихся 
добычей торфа, немецких солдатах? Что знали они, наконец, о войне?
 Из Москвы поступали русские газеты и радиокоммюнике иностранных радиостанций, 
но именно только из Москвы.
 С фронта поступали сообщения офицеров и солдат, обслуживавших там, за линией 
фронта, свои микрофоны и репродукторы. Вновь поступившие члены Комитета из 
разгромленных в районе Черкасс и Минска частей часто до этого срока находились 
в изоляции в оперативных лагерях или на Лубянке и были месяцами оторваны от 
внешнего мира.
 Не будучи марксистски настроенным, этот пленный Генштаб германской оппозиции 
имел все же положительное представление о своих бывших противниках.
 Наряду с разрушительной работой войны, продолжавшейся автоматически за линией 
фронта и в лагерях военнопленных, существовала также более спокойная атмосфера, 
и там прислушивались к политическим аргументам.
 И в эти лагеря — а не только через линию фронта и на коротких волнах в 
Германию — проникали обращения по радио, распространившиеся из Лунева. Туда 
поступала также газета «Свободная Германия», с черно-бело-красной каймой, 
печатавшаяся на хорошей бумаге и имевшая формат обыкновенной ежедневной газеты, 
хотя это и делалось лишь для того, чтобы при сбрасывании ее перед линией фронта 
противника ее было хорошо видно и чтобы она не пострадала от погоды.
 Этот дом был, в общем, шикарной газетной редакцией; идеи развивались частично 
самими пленными, частично же зарождались в московском филиале. Кто не 
становится «фронтовым уполномоченным», тот не имел шансов на расширение 
контакта с внешним миром, даже с жизнью в Москве.
 Это был мозговой трест, хотя и за закрытыми ставнями. И.ф.П.

 Приложение 11

 Фридрих Паулюс,
 генерал-фельдмаршал
 бывшей германской армии
 Советскому правительству, г.Москва
 Напряженность общего политического положения, центральной проблемой которого в 
настоящее время является вопрос о Германии, побуждает меня обратиться к 
советскому правительству со следующим заявлением. Прежде чем обосновать этот 
шаг, я считаю необходимым остановиться на развитии моего мировоззрения за 
период моего пребывания в плену.
 Я, Фридрих Паулюс, родился 23.9.1889 г., был генерал-фельдмаршалом немецкой 
армии, последнее время с 20.1.42 г. до 31.1.43г., то есть до дня пленения под 
Сталинградом, командовал 6-й армией.
 Первое время моего пребывания в плену я находился в состоянии сильной 
депрессии в результате того, что я пережил под Сталинградом, и тревоги о том, 
как отразится эта катастрофа на военном положении Германии. По мере возвращения 
физических и духовных сил я начал продумывать пройденный путь. Я думал об 
ошибках, допущенных германским верховным военным командованием и надеялся, что 
оно, наученное горьким опытом Сталинграда, в дальнейшем будет избегать таких 
ошибок и сумеет найти путь к скорейшему окончанию войны. Критика моя 
ограничивалась чисто военными мероприятиями Гитлера и его ближайших военных 
советников. До политической оценки всех связанных с войной обстоятельств и