Когда я вернусь в Германию, я хотел бы занять какой-нибудь пост, чтобы можно 
было жить с женой и чтобы меня могли посещать близкие. Больше у меня нет 
никаких желаний. Наше время уже отошло. Только мне хотелось бы покупать для 
себя то, что я хочу.
 Здесь обо мне заботятся, я получаю все, что надо. Превращаешься в грудного 
младенца. Но мне как раз и не хватает заботы о самом себе, чтобы сам покупал 
или брал для себя то, что надо. Кроме того, у меня нет никакой цели, я ничего 
не знаю о своем будущем.
 Каждый день я вижу только забор и жду, когда приедут русские и скажут, чтобы я 
приготовился. Спрашивать не имеет смысла, да я и не буду спрашивать, так как 
верю, что русские свое обещание, опубликованное в газете, выполнят.
 18 мая 1948 года. Снова меня терзают сомнения. Не может ли получиться так, что 
Советский Союз хотя бы временно ослабит свой интерес к Германии, уделив 
внимание другим, более важным проблемам? Не является ли политика Советского 
Союза в международных вопросах иногда слишком неустойчивой? Советский Союз, 
который менее зависит от заграницы, чем Германия (сырье и продовольствие), 
может более легко проводить политику дальнего прицела. Он может откладывать 
решение вопросов и выжидать, но у нас в Германии нет таких возможностей, нам 
необходимо быстро принимать решения, по крайней мере — в экономических вопросах.

 Как можно будет восстанавливать германскую экономику без больших иностранных 
кредитов? Как совместить их с репарационными платежами, обязательность которых 
он признает? Не являются ли такие кредиты предпосылкой для репараций? Исходя из 
этих соображений, я смотрю пессимистически на будущий уровень жизни немцев и 
считаю, что он не скоро еще повысится. Тем не менее я против плана Маршалла 
ввиду связанных с ним политических последствий.
 Не будут ли русские брать больше репараций из восточной зоны, если она не 
будет получать ничего или очень мало из западных зон?
 Каким образом могут расти и консолидироваться про грессивные силы в западных 
зонах, принимая во внимание нажим со стороны оккупационных властей и внутреннюю 
реакцию? Не будут ли прогрессивные силы подвергаться еще большим 
преследованиям?
 Я ежедневно читаю газеты. Я обращаю особое внимание на то, чтобы научиться 
отражать нападки на Советский Союз и марксизм, которые так часто имеют место в 
радиопередачах из Англии и Западной Германии. Я уже сейчас рассматриваю это как 
практику для будущей защиты своей собственной новой позиции.
 От жизни я имел мало. Не заметил, как прошли 30 лет. После Первой мировой 
войны женился. Я старался достичь приличного положения, целиком посвятив себя 
своей профессии, мало обращая внимания на семью. Я хотел устроить свою жизнь в 
будущем. Но начало хорошей жизни оказалось и ее концом. Подумать только — я не 
был дома с 1939 года!
 19 мая 1948 года. В связи с последними новостями о советско-американских 
отношениях, мне вспоминается знаменитая история, когда Рузвельт послал 
телеграмму Гитлеру. Гитлер ответил в неслыханном тоне — Рузвельта назвал 
паралитиком, его жену — проституткой, а Черчилля — пьяницей. Этот ответ 
передавали по радио.
 Я помню, что даже слушать было стыдно. Ужасно — и это глава государства. 
Напрашивается параллель между поведением Гитлера тогда и поведением американцев 
теперь. Есть над чем подумать.
 28 мая 1948 года. Сегодня я решился на это письмо.
 Господину генерал-лейтенанту Кобулову,
 Москва.
 Глубокоуважаемый господин генерал!
 Ваше великодушие, проявленное по отношению ко мне, придает мне мужества 
обратиться к Вам с просьбой. Поэтому я позволю себе сослаться на Ваш визит 31 
марта и на беседу с господином подполковником Георгадзе 26 мая.
 1. Согласно сделанному мне заявлению и в связи с напряженной международной 
обстановкой, препятствием к моей репатриации является пропаганда против меня в 
западной прессе («Паулюс и его армия»), а также выступление американского 
обвинителя в Нюрнберге, генерала Тейлора.
 По заявлению Тейлора относительно меня я могу сказать следующее:
 Я не участвовал в борьбе ни против англичан, ни против американцев. Они 
высадились в Европе лишь летом 1944 года, то есть через полтора года после того,
 как я попал в плен.
 Моя последняя должность перед началом войны — начальник штаба 16-го а.к. В 
походе против Польши я занимал должность начальника 10-й армии. В походе против 
Франции — начальник штаба 6-й армии. В ОКВ я никогда не работал. В ОКХ был 
оберквартирмейстером Генерального штаба с 3.09.40 г. до 20.01.42 г. Мои 
тогдашние начальники в ОКХ, фельдмаршал фон Браухич и генерал-полковник Гальдер,
 согласно заявлению того же американского обвинителя Тейлора, не привлечены к 
ответственности, так как для этого не было оснований. Таким образом, и в моем 
случае не должно быть никаких для этого оснований.
 Во время войны я занимал единственную должность с командными функциями — пост 
командующего 6-й армией в России, с 20.01.42 г. до 31.01.43 г. Судить об этой 
моей деятельности может только советское правительство. Я не помню, чтобы я, 
будучи на посту командующего 6-й армией, издал какой-либо приказ, 
противоречащий международным правилам ведения войны.
 На теперешнем процессе против ОКВ в Нюрнберге речь идет об ограниченном числе 
лиц, стоящих перед американским военным судом, которые — по сообщениям прессы — 
обвиняются в конкретных нарушениях международных правил ведения войны. А