конфликта с другими державами. 
По директиве "Вейс" я должен был занять пост начальника [12] штаба группы армий 

"Юг", командующим которой должен был стать ушедший к тому времени уже в 
отставку 
генерал-полковник фон Рундштедт. Развертывание этой группы армий должно было по 

директиве происходить в Силезии, восточной Моравии и частично в Словакии; 
детали его 
необходимо было теперь разработать. 
Так как штаба этой группы армий в мирное время не существовало, его 
формирование 
должно было произойти только при объявлении мобилизации, для разработки плана 
развертывания был создан небольшой рабочий штаб. Он собрался 12 августа 1939 г. 
на 
учебном поле Нейгаммер. в Силезии. Рабочий штаб возглавлял полковник 
Генерального 
Штаба Блюментритт. При объявлении мобилизации он должен был занять пост 
начальника оперативного отдела штаба группы армий. Я считал это большой удачей, 
ибо 
меня связывали с этим чрезвычайно энергичным человеком узы взаимного доверия. 
Они 
возникли во время нашей совместной работы в штабе армии фон Лееба в период 
судетского кризиса{11}, и мне казалось особенно ценным работать в такие времена 

вместе с человеком, которому я мог доверять. Подобно тому, как иногда небольшие 

черточки в характере человека вызывают у нас любовь к нему, так особенно 
привлекала 
меня в полковнике Блюментритте его воистину неистощимая энергия при ведении 
телефонных переговоров. Он работал и без того с невероятной быстротой, но с 
телефонной трубкой в руке он разрешал лавины мелких вопросов, оставаясь всегда 
бодрым и любезным. 
В середине августа в Нейгаммер прибыл будущий командующий группой армий "Юг", 
генерал-полковник фон Рундштедт. Все мы знали его. Он был блестяще одаренным 
военачальником. Он умел сразу схватывать самое важное и занимался только 
важными 
вопросами. Все, что являлось второстепенным, его абсолютно не интересовало. Что 

касается его личности, то это был, как принято выражаться, человек старой школы.
 Этот 
стиль, к сожалению, исчезает, хотя он раньше обогащал жизнь нюансом любезности. 

Генерал-полковник обладал обаянием. Этому обаянию не мог противостоять даже 
Гитлер. Он питал к генерал-полковнику, по-видимому, подлинную привязанность и, 
как 
это ни странно, сохранил ее и после того, как он дважды подвергал его опале. 
Возможно, 
Гитлера привлекало в Рундштедте то, что он производил [13] впечатление человека 

минувших, непонятных ему времен, к внутренней и внешней атмосфере которых он 
никогда не мог приобщиться. 
Кстати, и моя 18 дивизия в то время, когда штаб собрался в Нейгаммере, 
находилась на 
ежегодных полковых и дивизионных учениях на учебном поле. 
Мне не нужно говорить, что каждый из нас задумывался над тем, какие огромные 
события 
пережила наша родина с 1933 г., и задавал себе вопрос, куда этот путь приведет. 
Наши 
мысли и многие интимные беседы были прикованы к вспыхивавшим вдоль всего 
горизонта зарницам. Нам было ясно, что Гитлер был преисполнен непоколебимой 
фанатической решимостью разрешить все оставшиеся еще территориальные проблемы, 
которые возникли перед Германией в результате заключения Версальского договора. 
Мы 
знали, что он уже осенью 1938 г. начал переговоры с Польшей, чтобы раз навсегда 

разрешить польско-германский пограничный вопрос. Как проходили эти переговоры и 

продолжались ли они вообще, нам не было известно. Однако нам было известно о 
гарантиях, которые Великобритания дала Польше. И я, пожалуй, могу сказать, что 
никто 
из нас, солдат, не был настолько самоуверенным, легкомысленным или близоруким, 
чтобы не видеть в этой гарантии исключительно серьезное предупреждение. Уже по 
этой 
причине - наряду с другими - мы в Нейгаммере были убеждены в том, что, в конце 
концов, дело все же не придет к войне. Даже если бы план стратегического 
развертывания 
"Вейс", над которым мы тогда как раз работали, был бы осуществлен, по нашему 
мнению, 
это еще не означало бы начала войны. До сих пор мы внимательно следили за