скованы льдом, Рундштедт надевал только тонкий прорезиненный плащ. На мое 
замечание, что так можно простудиться и умереть, он ответил, что у него еще 
никогда не 
было зимнего пальто и что он и в старости не собирается его покупать! И так это 
было и 
на самом деле! У этого пожилого человека все еще чувствовалось спартанское 
воспитание 
кадетского корпуса. О моем собственном пребывании в кадетском училище он мне 
напоминал еще и кое-чем иным. Когда генерал-полковник после прогулки сидел за 
письменным столом и ожидал, когда к нему явлюсь я или кто-либо из офицеров 
штаба 
для доклада, он охотно читал захватывающий детективный роман. Интересно, что 
детективные романы читаются многими, даже выдающимися людьми, охотно 
прибегающими к ним как к средству рассеяться. Однако наш уважаемый командующий 
все же немного стеснялся, когда его заставали за чтением подобных книг. Поэтому 
он 
клал романы в открытый ящик письменного стола, который он быстро задвигал, 
когда 
кто-либо входил к нему для доклада. Также делали и мы, кадеты, когда в часы 
работы в 
нашу комнату входил воспитатель! 
Моя попытка развлечь генерал-полковника в один из длинных вечеров посещением 
одного из фронтовых кинотеатров потерпела крушение. Геббельсовская кинохроника 
вызвала у него крайнее недовольство, и я был рад, что его замечания слышал 
только я 
один. 
Бывали, однако, и веселые происшествия. Однажды на улице мы встретили егеря из 
австрийской горной дивизии. Хороший малый, он, видно, еще недавно стал солдатом,
 и 
солдатский мундир, который был ему слишком широк, а также посылки, которыми он 
был 
изрядно нагружен, придавали ему весьма живописный вид, очень отдаленно 
напоминавший солдата. К тому же ремень он надел не на талию, а использовал его, 

сдвинув значительно ниже, как опору для [70] своего животика. Весь вид этого 
егеря был 
настолько причудливым, что я его остановил и велел поправить ремень. Дружески 
улыбаясь, бравый парень ответил: "Большое спасибо, г-н полковой врач!", как 
будто я ему 
по секрету указал на другой непорядок в его туалете. Мне ничего не оставалось, 
как от 
души рассмеяться. 
Бумажная война также один раз доставила нам повод повеселиться. Как ни мало 
готовности проявляло ОКХ - я позже остановлюсь на этом - принять наши планы 
операции, однажды мы все же по второстепенному вопросу неожиданно добились 
победы. Следует вспомнить, что офицеры носили тогда к ремню портупею. Генерал 
Гейе 
в свое время ввел эту совершенно излишнюю принадлежность, чтобы "украсить" 
форму 
рейхсвера. Младшие офицеры вскоре назвали портупею по образцу широко 
рекламируемого бюстгальтера "Гаутана". "Гаутана" стала пользоваться особенно 
дурной 
славой, когда партия и ее организации также ввели такую портупею. Попытки 
добиться ее 
отмены были безуспешными вследствие сопротивления Управления вещевого снабжения.
 
После того, однако, как в польской кампании были отмечены сравнительно большие 
потери среди офицерского состава, ОКХ отдало приказ о том, что во фронтовых 
условиях 
всем офицерам до штабов полков включительно не разрешается носить портупею в 
связи 
с тем, что она выделяет их на большом расстоянии среди солдат. 
Так как в результате этого офицеры высших штабов стали, так сказать, как 
"тыловые 
крысы", отличаться от фронтовиков, штаб группы армий ходатайствовал об отмене 
ношения портупеи для всех офицеров. Наше ходатайство, однако, не было удостоено 

никакого ответа. Затем мы донесли, что мы дали приказ в районе, занимаемом 
группой 
армий, отменить ношение портупеи для всех офицеров. Но чтобы не предвосхищать 
решения ОКХ, доносили мы, штаб группы армий приказал чиновникам, приравниваемым 

по чину к офицерам, продолжать носить портупеи. Это произвело желаемый эффект. 
В 
течение трех дней "Гаутана" была окончательно отменена. Надо избрать лишь 
правильный путь, чтобы прийти к цели! 
Наше плохое настроение в ту зиму, однако, лишь отчасти объяснялось описанной 
мной 
выше частой сменой решений Гитлера и возникшей в связи с этим неблагоприятной 
обстановкой для подготовки и воспитания войск, которые постепенно могли начать