дело с арьергардом, попытались атаковать. Когда мы уже достигли вражеских 
окопов - 
командир батальона, всеми нами глубоко уважаемый майор фон Бассевитц, я и 
знаменосец с развернутым знаменем шли впереди - навстречу нам вышли русские. Но 
не 
с поднятыми руками, а с криками "Ура!" и со штыками наперевес. В рукопашной 
схватке 
меня поразил выстрел, и я упал. Мой противник упал на меня. Но прежде чем он 
успел 
прикончить меня, один из наших гвардейцев, спешивших на помощь, убил лежавшего 
на 
мне врага. Еще одна пуля попала мне в колено. В это время Бассевитц крикнул мне,
 что 
он тоже ранен. Два гвардейца подняли его и понесли назад, но всех троих по пути 

поразили насмерть пули! Знаменосец же со знаменем исчез! Как я узнал позже, он, 

будучи также тяжело раненным, вместе со знаменем свалился в русский окоп. 
Унтер-
офицер фон Хахт, один из моих бывших рекрутов, спас потом знамя, достав его 
оттуда. 
Я услышал об этом еще до того, как два товарища - я уже не в состоянии был 
двигаться - унесли меня. Когда я утром прибыл в штаб нашего полка, командир 
встретил 
меня ободряющими словами: "Вот что получилось из вашей затеи!" Когда теперь - 
25 
лет спустя - я увидел знакомое мне поле боя днем, эти воспоминания всплыли в 
моей 
памяти. Картина атакующего батальона, развевающееся знамя, яркие вспышки огня 
при 
выстрелах, неприятный звук от разрывающихся вблизи вражеских снарядов... Прежде 

всего, однако, я вспомнил о товарищах, которые, рискуя своей жизнью, помогли 
мне, о 
деснице Того, Кто защитил меня в тот час! 
Еще один случай произошел со мной во время этой или какой-то другой поездки. 
При проезде через Ченстохов генерал-полковник фон Рундштедт и я посетили 
церковь, в 
которой установлена знаменитая "Черная мадонна", по-видимому, больше всего 
почитаемая в Польше. Яркий свет бесчисленных свечей, их тонкий медовый аромат, 
роскошный, отделанный золотом алтарь, а перед ним коленопреклоненная, истово 
молящаяся толпа. Время от времени из полутьмы раздавался мистический крик [54] 
молящегося, просящего о помощи! Здесь народ молился за победу, матери за своих 
сыновей, так же, как это делал и наш народ и мы все! 
В Кельце наш штаб разместился в бывшем дворце польского князя. Хотя он и долго 
служил в качестве резиденции воеводства, освященный временем бюрократизм не 
смог 
смести остатки прежней роскоши. Толстые стены с глубокими оконными нишами, из 
которых открывался вид на город, раскинувшийся вокруг старинного дворца, 
красивые 
потолки, своды и камины говорили еще о тех временах, когда здесь господствовали 
блеск 
и роскошь. 
В маленьком зале, который мы избрали для столовой оперативного отдела нашего 
штаба, 
в качестве символа новой Польши висел большой писанный масляными красками 
портрет, изображавший преемника Пилсудского, маршала Рыдз-Смиглы. В 
величественной позе, с серебряным маршальским жезлом в руке, который завершался 

толстым набалдашником и этим напоминал средневековые булавы, маршал стоял на 
фоне 
атакующей польской кавалерии. Самоуверенно и высокомерно он взирал сверху на 
нас. О 
чем думает этот муж в настоящее время? Судьба возглавляемой им армии уже решена,
 во 
всяком случае, она решалась как раз в эти дни сражения на Бзуре. Государство, 
кормчим 
которого он был, находилось накануне катастрофы! Он сам, однако, как это вскоре 

выяснилось, не был героем. Он оставил свою армию на произвол судьбы и бежал в 
Румынию, не забыв предварительно переправить туда же свою движимость, как мы об 

этом услышали позже в Варшаве! Sic transit gloria mundi!{20} 
Занятие Варшавы 
После уничтожения самой сильной из всех противостоявших нам группировок 
противника в сражении на Бзуре и боев, развернувшихся в лесистой местности 
южнее 
Люблина, с войсками противника, пытавшимися пробиться из Модлинской крепости на 

Варшаву, группа армий приступила к выполнению задачи захвата Варшавы. Однако