дня, то 
вряд ли нам удастся захватить мосты в неповрежденном состоянии. Теперь мы это 
сделали за 4 дня и 5 часов, считая с момента начала наступления; мы преодолели 
сопротивление противника, проделав 300 км (по прямой) в непрерывном рейде. 
Успех, 
вряд ли возможный, если бы все командиры и солдаты не были охвачены одной целью 
- 
Двинск, и если бы мы не были согласны пойти на большой риск ради достижения 
этой 
цели. Теперь мы испытывали чувство большого удовлетворения, проезжая через 
огромные 
мосты в город, большую часть которого противник, к сожалению, предал огню. Наш 
успех 
не был к тому же достигнут ценой больших жертв. 
Конечно, положение корпуса, одиноко стоявшего на северном берегу Двины, никак 
нельзя было считать безопасным. 41 тк и правый фланг 16 армии находились в 
100-150 
км сзади. Между ними и нами находилось много советских корпусов, отступавших на 

Двину. Нам приходилось считаться не только с тем, что противник во что бы то ни 
стало 
постарается бросить на нас, на северный берег Двины, подходящие новые силы. Мы 
должны были также обеспечить прикрытие южного берега от отходящих туда 
вражеских 
частей. Опасность нашего положения стала ясной особенно тогда, когда отдел тыла 
штаба 
корпуса подвергся нападению с тыла недалеко от КП корпуса. Но этот вопрос о 
нашем 
временном одиноком положении, в котором, конечно, мы не могли находиться очень 
долго, менее занимал наш штаб, чем вопрос о том, как будут развиваться события 
дальше. 
Будет ли ближайшей целью Ленинград или Москва? Командующий танковой группой, 
прибывший к нам 27 июня на "Шторхе"{37}, не мог ответить нам на этот вопрос. 
Можно 
было предполагать, что командующий должен знать дальнейшие оперативные цели. Но 

это было не так. Вместо этого нам подлили воды в вино, отдав приказ удерживать 
переправы в районе плацдарма у Двинска (Даугавпилс), который мы должны были 
расширить. Мы вынуждены были ждать подхода 41 тк, который должен был 
переправиться у Якобштадта (Екабпилс), а также частей левого фланга 16 армии. 
Конечно, это было "надежным" и по школьному правильным решением. Мы же все-таки 

думали иначе. По нашему [190] мнению, неожиданное появление корпуса далеко в 
глубине вражеского фронта вызовет сильную панику у противника. Противник, 
конечно, 
будет пытаться сделать все, чтобы отбросить нас вновь за реку и стянуть для 
этого все 
силы. 
Но чем быстрее мы продвигались бы, тем меньше он был бы в состоянии бросить на 
нас 
превосходящие силы, заранее спланировав эту операцию. Если бы мы продолжили, 
обеспечив охрану переправ через Двину, наступление в направлении на Псков и 
танковая 
группа выдвинула бы другой танковый корпус как можно быстрее через Двину, то 
противник был бы вынужден, как это уже имело место, бросить на нас только то, 
что он 
имел под рукой. Он не смог бы провести заранее подготовленную операцию. 
Позаботиться о разбитых вражеских частях южнее Двины могли бы следовавшие за 
нами 
армии. 
Естественно, риск возрастал по мере того, как отдельный танковый корпус или вся 

танковая группа одна продвигалась в глубину русского пространства. Но, с другой 

стороны, безопасность подвижного соединения, находящегося в тылу вражеского 
фронта, 
основывается главным образом на том, что оно все время остается в движении. 
Если оно 
остановится, то будет немедленно атаковано со всех сторон подходящими 
вражескими 
резервами. 
Как сказано, это мнение не поддерживалось Главным [191] командованием, в чем, 
конечно, ему не сделаешь упрека. Конечно, если бы мы пытались дальнейшим 
продвижением удержать фортуну, это было бы азартной игрой. Она могла бы 
заманить 
нас и в пропасть. Следовательно, цель - Ленинград - отодвигалась от нас в 
далекое 
будущее, а корпус должен был выжидать у Двинска (Даугавпилс). Как можно было 
предвидеть, противник подтянул свежие силы, и не только от Пскова, но и от 
Минска и