она имела бы слишком много задач, а именно: 
- налеты на английские воздушные базы в Южной Англии; 
- прикрытие с воздуха посадки десантов на суда во французских портах; 
- защита транспортов при пересечении пролива; 
- поддержка первого эшелона войск вторжения при их высадке; 
- воспрещение действий английского флота во взаимодействии с военно-морским 
флотом 
и береговой артиллерией. 
Но эти задачи не надо было решать все одновременно, хотя по времени они должны 
были 
решаться быстро одна за другой. Так, например, английский флот, за исключением 
легких 
кораблей, базировавшихся на порты Южной Англии, мог, видимо, вступить в бой 
лишь 
тогда, когда первый эшелон войск вторжения уже высадился бы. 
Судьба сражения зависела бы от исхода большой воздушной битвы, которая 
разыгралась 
бы над проливом или над Южной Англией, с того момента, когда начали бы операции 

армия и военно-морской флот. В этой битве условия для немецкой авиации были бы 
значительно благоприятнее, нежели при ее налетах на британский материк. Такой 
способ 
ведения войны естественно означал бы, что все было бы поставлено на карту. Но 
это и 
было той ценой, которую надо было заплатить в тех условиях, если уж вообще 
решились 
предпринять вторжение. 
Если Гитлер в сентябре 1940 г. по упомянутым выше причинам отложил план 
вторжения 
в Англию, то эти причины тогда, может быть, действительно были основательными. 
Что 
эти причины вообще тогда вскрылись, зависело от того, что внутри германского 
Главного 
командования не было никого, кроме политического деятеля Гитлера, кто отвечал 
бы за 
общее [175] руководство военными действиями. Не было инстанции, которая бы 
своевременно подготовила план войны против Англии и которая была бы в состоянии 

руководить вторжением как единой операцией всех трех видов вооруженных сил. 
Если германское командование летом 1940 г. в результате описанных мною причин 
упустило шанс успешно закончить войну с Англией, то причины этого заключаются, 
во 
всяком случае, не только в недостатках организации высшего командования, но в 
значительной мере в политической доктрине Гитлера. 
Очевидно, не подлежит сомнению, что Гитлер имел желание избежать войны с 
Англией и 
с Британской империей. Он часто говорил, что не в интересах Германии уничтожить 

Британскую империю. Он считал, что она представляет крупное политическое 
достижение. Если даже и не доверять полностью этим заявлениям Гитлера, то одно 
все 
же ясно: Гитлер знал, что в случае уничтожения Британской империи наследником 
будет 
не он и не Германия, а Америка, Япония или Советский Союз. Если исходить из 
этих 
соображений, то его позиция по отношению к Англии всегда будет понятна. Он не 
хотел 
войны с Англией и не ожидал ее. Он хотел, если это было возможно, избежать 
решающей 
схватки с этой державой. Эта его позиция и то обстоятельство, что он не ожидал 
такой 
полной победы над Францией, объясняет нам и то, почему Гитлер не имел плана 
войны, 
предусматривавшего после победы над Францией победу и над Англией. В конце 
концов, 
он не хотел высаживаться в Англии. Его политическая концепция противоречила 
стратегическим требованиям, выявившимся после победы над Францией. Роковым было 

то обстоятельство, что его политическая концепция не нашла симпатии со стороны 
англичан. 
В противоположность этому Гитлер всегда был настроен против Советского Союза, 
хотя 
он в 1939 г. и заключил договор со Сталиным. Он не доверял этой стране и 
одновременно 
недооценивал ее. Он опасался традиционных экспансионистских устремлений 
русского 
государства, которому он, правда, Московским пактом сам снова открыл ворота на 
запад. 
Можно предполагать, что Гитлер сознавал, что когда-нибудь оба этих режима, 
ставшие