председателя КГБ у оперативного состава 
стал исчезать страх за свою личную безопасность. При Берии судьба каждого 
сотрудника была непредсказуемой. Любой из них мог исчезнуть, мог быть выброшен 
на улицу, получить клеймо вероотступника. Суд и расправа были короткими.
    Одно из основных обвинений, предъявленных Берии, состояло в том, что он 
хотел вывести органы госбезопасности из-под контроля партии и даже поставить их 
«над партией». Обвинение справедливое: все мы и тогда ясно осознавали, что 
контроль партийных органов, а точнее — руководства ЦК ВКП(б) над 
госбезопасностью — намного предпочтительнее, чем бесконтрольное господство 
Берии и его ближайшего окружения. Во времена Берии аресты, допросы, увольнения 
следовали один за другим, процветала атмосфера подозрительности, доносительства,
 сведения счетов, отсутствовала уверенность в завтрашнем дне. Всем уже давно 
хотелось элементарного порядка, стабильности и хотя бы мало-мальски нормального 
рабочего дня. Ночные бдения измотали людей: почти десять лет прошло после 
окончания войны, а режим работы в органах оставался прежним.
    У нас, молодых выпускников 101-й разведшколы, помнится, настроение было 
хорошим от сознания того, что мы переступили порог Лубянки уже после ареста 
Берии, а, следовательно, полностью непричастны к тому, что творилось в органах 
безопасности в прежние времена.
    Во время многочисленных совещаний, заседаний и собраний актива Серов громил 
и разоблачал Берию и его окружение, то есть занимался привычным ему делом — все 
время надо было кого-то разоблачать, клеймить позором «врагов народа» и 
призывать к повышению классовой, революционной и чекистской бдительности. 
Одновременно выдвигались требования соблюдать законность и партийные нормы в 
работе.
155
    Когда кампания по разоблачению Берии и чистке чекистских рядов от его 
единомышленников несколько утихла, Серов начал заниматься и делами разведки, 
которые находились в запущенном состоянии вследствие волюнтаристских действий 
Берии.
    Руководители отделов разведки стали получать какие-то осмысленные указания 
по работе, началось заново формирование резидентур, поиски сотрудников на роль 
резидентов. В нашем восточном отделе Первого главного управления, сфера 
деятельности которого простиралась на всю Азию и Африку, было необходимо 
подобрать кандидатов на должности резидентов практически во все резидентуры, а 
также укомплектовать их оперативным составом.
    Египетское направление, где я начал свою работу в 1953 году, являло собой 
типичную для всей разведки картину: в Каире остался только один оперативный 
сотрудник, недавно туда направленный и не имевший никаких полномочий. Весь 
состав резидентуры надо было срочно подбирать, в том числе и резидента. К этому 
времени в ПГУ пришли выпускники разведшколы, Военно-дипломатической академии и 
различных гражданских вузов. После интенсивных поисков резидентура для Каира 
была сформирована из шести человек, один из которых уже находился в стране, и 
однажды мы впятером во главе с резидентом В.П.Соболевым предстали перед Серовым.
 Таких встреч у Серова было немало, и в условиях продолжающейся неразберихи он, 
по всей вероятности, не имел возможности серьезно готовиться к каждой из них.
    Разговор носил формальный характер. Серов высказал ряд общих, уже набивших 
оскомину рекомендаций, вроде того, что нужно много работать, проявлять 
инициативу, вербовать агентуру, направлять информацию и так далее. Единственным 
отступлением от унылого стандарта была выраженная Серовым озабоченность по 
поводу того, что нам будет трудно встречаться с агентурой из числа египтян 
ввиду черного цвета их кожи. Обмениваясь после встречи мнениями о председателе 
КГБ, мы дружно отметили его неосведомленность в вопросах внешней политики, 
небогатый словарный запас, а то, что он представлял себе египтян чернокожими 
африканцами, нас просто шокировало.
156
    В начале этой главы я уже упоминал о том, что знания всех председателей КГБ 
далеко не соответствовали тем требованиям, которые предполагались для их 
высоких должностей. Впервые я увидел это на примере Серова. Правда, что-то 
такое о его высокой образованности писал в своих мемуарах Серго Берия, который 
в свойственной ему манере все выдумывать приписал Серову и знание японского 
языка. Почему японского, а не, скажем, более распространенного у нас тогда 
немецкого? Дело, однако, в том, что никаких иностранных языков Серов, конечно, 
не знал, как не знали их и все другие председатели, за исключением Крючкова, и 
более того, не испытывали никакого дискомфорта от этого незнания. Один только 
Андропов переживал из-за своей некомпетентности и время от времени обзаводился 
учебными пособиями по английскому языку, но нечеловеческая загруженность 
разнообразными делами не позволяла ему серьезно заняться изучением иностранного 
языка, да и состояние здоровья серьезно ограничивало его возможности.
    Вспоминая разгром разведки в 1937 и 1938 годах, волюнтаризм и 
профессиональную неподготовленность Берии, я все время задаю себе один и тот же 
вопрос: как в этих ужасных условиях могла уцелеть наша ценнейшая агентура в 
Англии, Франции и некоторых других странах? Ответ напрашивается один: отнюдь не 
благодаря заботам высшего руководства органов государственной безопасности, 
занятого интригами и кровавыми разборками, а исключительно благодаря 
самоотверженной работе, высокому профессионализму и верности долгу рядовых, 
немногочисленных к тому же разведчиков, трудившихся в те годы как «в поле», так 
и в Центре.
    Ценная агентура и во времена Серова обеспеч