О том, что Андропов не был злопамятен и не стремился сводить личные счеты с 
людьми, причинившими ему когда-то неприятности, говорит такой факт. Однажды в 
разговоре со мной он поинтересовался, как чувствует себя и как работает один 
наш сотрудник старшего поколения, и рассказал с грустной усмешкой, что этот 
человек в момент, когда было сфабриковано так называемое ленинградское дело, 
выделил его, Андропова, вопрос в отдельное дело, что означало на практике 
неминуемый арест. Юрий Владимирович не только не пытался как-то наказать этого 
человека, но даже не увольнял его на пенсию, поскольку понимал, что не 
конкретный человек был повинен в подобных делах, а время тогда было жестокое.
    Иногда Андропов, правда, заводил разговоры несколько двусмысленного 
свойства, проверяя, как люди относятся к тому или иному руководителю. Он вдруг 
начинал слегка поругивать какого-нибудь начальника, втягивая в обсуждение 
своего собеседника. Я сам не раз подвергался подобным испытаниям, когда Юрий 
Владимирович позволял себе нелестные высказывания в адрес человека, к которому, 
как
144
я доподлинно знал, он относился с большим доверием. Подобный метод, возможно, 
оправдан, если председатель КГБ нуждается в дополнительной информации об 
отношении к тем людям, которые стоят вокруг него, но мне лично такие игры не 
очень нравились.
    Беседовать с Андроповым было совсем непросто. Он совершенно не терпел 
нудных докладов, построенных по стандартной схеме. Раздражался, перебивал 
докладчика, задавал множество неожиданных вопросов, и обычно такой неудачный 
доклад кончался вежливой выволочкой и занимал минимум времени. И наоборот, если 
докладчик попадался содержательный и рассказывал интересные вещи, сопровождая 
их оригинальными выводами и предложениями, беседа затягивалась и по 
увлекательности своей становилась сродни, выражаясь языком литературных 
критиков, интеллектуальному пиршеству.
    Участвуя в переговорах Андропова с иностранными делегациями, присутствуя 
при докладах резидентов разведки, обсуждая бесконечные проблемы вроде афганской,
 я нередко покидал кабинет председателя с чувством неудовлетворенности самим 
собой, так как его уровень мышления, знания, умение нестандартно и увлекательно 
вести беседу заставляли осознавать, и иногда довольно остро, собственную 
некомпетентность в ряде вопросов, неспособность так же досконально разобраться 
в существе каких-то проблем. Иначе говоря, Андропов подавлял собеседника не 
своим положением, ибо держался просто и большей частью приветливо, а своей 
эрудированностью, знаниями и оригинальным видением вещей и событий.
    Если, принимая в своем кабинете иностранные делегации, советских 
представителей, сотрудников КГБ, Андропов вел беседы свободно, не сковывая их 
рамками строго заданной программы, то в подготовке своих публичных докладов и 
выступлений отличался особой тщательностью и пунктуальностью. Получив от 
помощников составленный по его тезисам материал, он на два-три дня отключался 
от текущих дел и со всей скрупулезностью работал над текстом, тщательно выверяя 
все его положения.
    Зная динамичную и даже резкую манеру бесед Андропова, я предупреждал 
резидентов, что к докладам и отчетам
145
надо готовиться очень основательно, что необходимо знать все детали обсуждаемых 
вопросов и ориентироваться на ведение диалога, а не на спокойное повествование. 
«Учти, он не даст тебе спокойно говорить больше пяти минут, а будет задавать 
самые неожиданные вопросы», — примерно такую я давал «вводную» идущему «на 
ковер» к председателю.
    Андропов был человеком скромным, но твердым. Он поставил себя так, что люди,
 как правило, не решались делать ему комплименты, пытавшийся нарушить это табу 
получал резкий отпор и мог потерять его расположение. Для человека такого 
уровня неприятие лести — несомненно, редкое качество, тем более что атмосфера 
вокруг Брежнева изобиловала обратными явлениями. С коррупцией и 
расточительством он боролся всегда, а одним из первых его актов после занятия 
поста генсека стало снятие с должности министра внутренних дел Щелокова. 
Вручаемые ему подарки Андропов, насколько мне известно, сдавал в 
государственную казну и требовал того же от своих заместителей.
    Умел он и считать государственные деньги, решительно отвергая различные 
дорогостоящие проекты в КГБ и требуя сокращения расходов даже на разумные и 
оправданные разведывательные мероприятия. По некоторым делам, требовавшим его 
председательского согласия, приходилось делать к нему по три захода, пока он не 
давал добро или окончательно не отказывал.
    О своем положении в высшем эшелоне государства он никогда не говорил, не 
подчеркивал своей значимости и лишь иногда, рассказывая о какой-либо сложной 
тяжбе с кем-то из высоких должностных лиц, употреблял такую фразу: «Я ему в 
ответ и сказал: „Я ведь тоже не самый последний человек в государстве"».
    Юрий Владимирович, сколь ни банально звучит это утверждение, любил людей. 
Казалось бы, рвавшиеся в его служебный кабинет посетители и подчиненные должны 
были ему порядочно надоесть, и при его состоянии здоровья естественнее было бы 
ожидать стремления на время уединиться и передохнуть от бесконечных проблем и 
разговоров, а он тянулся к людям, постоянно испытывал желание расширить круг 
знакомств. Эту его общительность, умение слушать и рассказывать я хорошо